Латиноамериканская модель экономического развития

     До 1765  г. Морской путь из Испании  в Новый Свет начинался в Севилье, а затем и в Кадисе. За этим строго следила Торговая палата, ее агенты выдавали разрешения на погрузку и выгрузку товаров, а также осматривали все суда, прибывавшие в Испанию либо отправляющиеся в Америку. На протяжении двух веков, начиная с середины XVI в., существовала система двух флотилий, насчитывавших от 75 до 100 торговых кораблей.[3] В течение приблизительно ста лет испанские караваны снаряжались ежегодно, затем это правило стало нарушаться в связи с экономическим упадком самой Испании.

     Доходы, полученные от государственных монополий, сбора таможенных пошлин и различных  налогов поступали в колониальные казначейства. Значительная часть суммы (по некоторым оценкам – до 50%) расходовалась на выплату жалования местными чиновникам и военные нужды, все остальное почти полностью переправлялось в метрополию.[3] Внутренние потребности населения колоний, связанные с развитием медицины, благоустройством городов и поселков, строительством дорог, практически не учитывались.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     2. Основные черты современной модели

     На  рубеже 80 – 90 – х. гг. в большинстве  стран Латинской Америки были проведены радикальные реформы  по либерализации экономической  политики в соответствии с Вашингтонским консенсусом, направленные на стабилизацию финансов и ускорение экономического роста.

     Большая волна приватизации, охватившая Латинскую  Америку в 80 – 90 – е гг., привела к тому, что процесс приватизации к концу 90 -  гг. почти завершился в Мексике и близок к завершению в Бразилии. Уменьшился дефицит государственного бюджета – до 0 – 2% от ВВП. Одновременно снизилась инфляция: 44% - в 1995 г. И около 10% - в 1998 г. В результате либерализации импортного режима среднеарифметический уровень импортных пошлин снизился в середине 90 – х гг. в Бразилии до 12%, в Аргентине – до 11%, в Мексике до 13%.[1]

     Уменьшение  государственного вмешательства в  экономику, приватизация значительной части государственного сектора (часть его активов была приобретена иностранными инвесторами), ужесточение финансовой политики и совершенствование налоговой системы, а также возобновившийся экономический рост усилили приток в Латинскую Америку иностранного капитала. В рамках «плана Брейди» внешний долг большинства латиноамериканских стран во второй половине 80 – х гг. был реструктурирован, в результате чего он снизился более чем на 55%.[1]

     Тем не менее хронической проблемой  Латинской Америки остается ситуация в ее финансовой и валютной сферах. Из – за растущего в 90 – е гг. дефицита торгового баланса, вновь увеличивающегося внешнего долга(758,5 млрд. долл., по прогнозу МВФ, в 1999 г. По сравнению с 441 млрд. долл. В 1990 г.) и быстро растущих на этой основе расходов по его обслуживанию (более 100 млрд. долл. в год, то есть около 46% экспортной выручки по сравнению с 33% в 1990 г.) платежный баланс Латинской Америки по текущим операциям систематически сводится со все большим отрицательным сальдо.[1] Так, если в 1990 г. Оно составляло 1 млрд. долл., то, по прогнозу МВФ, в 1999 г. Составит 70 млрд. долл. Попытки привлечь к обслуживанию дефицита платежного баланса «горячие деньги» помогли временно смягчить проблему, но обернулись финансовыми кризисами в 1994 – 1995 и 1998 – 1999 г. 
 
 
 

     2.1 Импортозамещающая модель 50 – 70 гг.

       Из двух моделей стратегии  индустриализации – экспортоориентированной  и импортозамещающей – страны Латинской Америки в создавшихся условиях выбрали в принципе вторую. Хотя реализация этой модели в 50 – 70 – е гг. не означала курса на автаркию или изоляцию мирового рынка, акцент был сделан на импортозамещающую индустриализацию на базе богатых сырьевых ресурсов и при помощи протекционизма внутреннего рынка с одновременным форсированием экспорта.

     В связи со слабостью национального  предпринимательства решающую роль в претворении этой стратегии в жизнь сыграло государство, которое вплоть до 90 – х гг. являлось основным предпринимателем и  регулятором всей хозяйственной жизнь в Латинской Америке. За счет инфляционного финансирования был создан крупный государственный сектор, прежде всего в промышленности (энергетика, металлургия, химия, машиностроение – производственный потенциал которого составил основу латиноамериканской промышленности. В результате заметно возросла роль внутренних факторов развития, хотя зависимость от внешних источников финансирования по – прежнему остается высокой.

     Прирост ВВП в странах – гигантах Латинской  Америки в период 60 – 70 гг. (Приложение А)

     В итоге, несмотря на серьезные издержки (инфляция, иная конкурентоспособность готовых изделий и т.д.) Латинская Америка располагает ныне солидным производственным потенциалом. При этом наибольших успехов в этом отношении добились Мексика и Бразилия. Последняя по абсолютному ВВП к концу 90 – х гг. заняла 9 – 10 место в мире.[1] Наряду с развитием традиционных отраслей тяжелой индустрии в Бразилии усвоилось формирование наукоемких производств (электроники, робототехники, производства новых материалов, биотехнологии, атомной и авиакосмической промышленности). Вместе с тем реализация государственных программ индустриализации привела к хроническому дефициту государственного бюджета, неустойчивости финансового положения и росту внешнего долга, по величине которого Бразилия вместе с Мексикой лидируют в мире.

     Что касается малых государств Центральной Америки и Карибского бассейна, то они по-прежнему в принципе придерживались экспортоориентированной модели развития с узкой товарной специализацией. Заметное развитие в этом субрегионе получил туризм, а в промышленности – сборочных производств из импортных компонентов изделий электроники, бытовых приборов, поставляемых затем в основном на североамериканский рынок. 

     2.2 Политические и социально – экономические предпосылки «левого поворота»

     Рассматривая  внутренние причины и факторы  «левого поворота» в Латиноамериканском регионе, исследователи, пожалуй, сходятся в одном – в трактовке непосредственных причин, породивших этот феномен. Его «генезис» обычно связывают с нынешним острым кризисом неолиберальной модели развития, громадными социальными издержками ее функционирования на протяжении 1990 – годов, с неприятием неолиберализма (как идеологии, стратегии развития и практики) широкими кругами латиноамериканской общественности. И с этим нельзя не согласиться.

     Объясняя  причины «левого поворота», венесуэльский экономист и политик Т. Петкофф пишет: «Народы континента, массы городского и сельского населения, игнорируя традиционные партии и проповеди их руководителей, возлагают свои надежды и ожидания на представителей левого политического спектра. После десятилетий десарольистских военных диктатур и популистических и/или неолиберальных демократий общим итогом… стали институциональная деградация, коррупция, неустойчивый и противоречивый экономический рост, который привел к возникновению самых несправедливых и неравноправных обществ на планете, пребывающих в постоянном социальном кризисе и политической нестабильности»

     Эту точку зрения разделяют и российские исследователи, которые первопричину нынешнего «сдвига влево», приведшего к изменению политического ландшафта Латинской Америки, видят в крайней непопулярности неолиберализма и неприятии его социальных последствий в виде роста неравенства, безработицы, маргинализации и исключения обширных социальных слоев из процесса модернизации. «В новых формах и в принципиально новых условиях, - считает Л.С. Окунева, - левые движения и их лидеры отразили реакцию латиноамериканских обществ на неолиберализм, его колоссальные социальные издержки, означавшие свертывание социальных программ. А это, в свою очередь, повлекло за собой не новые, но такие чрезвычайно обострившиеся в нынешних условиях процессы, как рост маргинализации и пауперизации масс, их выталкивание за пределы гражданского общества, - явление, получившее в латиноамериканской социологии название «социальная исключенность»»

     Попробуем разобраться в глубинных экономических  причинах «левого поворота», понять, почему встреченная с энтузиазмом  правящими элитами неолиберальная модель развития спустя всего десять лет после ее утверждения показала свою несостоятельность и вызвала бурю протестов со стороны широких слоев латиноамериканского общества. Для этого заглянем немного назад и вспомним, в каком положении оказалась Латинская Америка в 80 – е годы прошлого столетия, в так называемом «потерянном (для развития) десятилетии». А положение было катастрофическим. Страны региона утратили динамичность экономического роста. За 1982 – 1984 гг. (годы спада производства в мировой экономике) ВВП Латинской Америки практически не вырос ввиду падения производства в 10 из 19 ведущих латиноамериканских стран, а в 1985 – 1990 гг. его рост не превысил 2%. Денежно – кредитная сфера во многих странах была разрушена гиперинфляцией: уже в 1982 – 1984 гг. ежегодный рост цен в названных странах  составлял от 100 до 1000%, а во второй половине 80 – х годов в Аргентине, Боливии, Бразилии, Никарагуа и Перу – от 856 до 8526% при весьма высоких темпах роста в Мексике (72%) и Уругвае (83%).[4] Деградировали рынки рабочей силы в городах. В середине десятилетия в девяти странах региона открытая безработица превышала 10% экономически активного населения, причем в Чили – 17,2, Панаме – 15,6, в Венесуэле – 14,3, в Колумбии – 13,9%. За восемь лет внешний долг стран региона удвоился и в 1990 г. достиг 443,1 млрд. долл. Совокупный приток иностранного капитала в депрессивную экономику составил всего 97,2 млрд. долл., а вывоз прибылей и процентов – 314,1 млрд. долл.[4]

     В этой обстановке резко усилилась  критика экономической политики латиноамериканских стран, посыпались обвинения в чрезмерном вмешательстве государства в экономику, неэффективном управлении государственными предприятиями, протекционизме, социальном патернализме, ограничении возможностей частного капитала, как национального, так и иностранного. Латиноамериканские исследователи А. Чонг и Э. Лора, оценивая результаты хозяйственной деятельности государства к началу 90 – х годов, пишут: «В течение большей части ХХ века в Латинской Америке пытались построить государство, которое было бы патерналистом в социальной сфере, интервенционистом в экономической и собственником и управленцем в предпринимательской сфере.

     Но  80 – е гг. стали «потерянным десятилетием» или кризисом прежней модели для большинства стран Латинской Америки. Курс на импортозамещение при высоком уровне протекционизма и форсировании экспорта уже к середине 70 - х гг. практически исчерпал свои возможности, экономический рост Латинской Америки начал терять свой динамизм. На это наложился долговой кризис и громадные платежи в счет погашения внешнего долга, поглощавшие 1/3 экспортной выручки региона. Ситуация ухудшалась так же из – за падения цен на основные экспортные товары. К снижению темпов роста ВВП добавилось увеличение дефицита государственного бюджета (дефицит бюджета центрального правительства возрос с 1 – 2% от ВВП во второй половине 70 – х гг. до 4 – 9% в 80 – е гг.) и подскочившая на этой основе и без того немалая инфляция (12,5% - в 1970 г., 55 – в 1980 г. И 521% - в 19990 г.) (Приложение Б) [4] 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     3. Экономическая интеграция в регионе и динамика развития

     Важным  фактором экономического развития Латинской  Америки в последние десятилетия стал рост внутрирегионального сотрудничества, прежде всего в рамках интеграционных объединений. Еще в начале 50 – х гг. была выдвинута концепция создания общего латиноамериканского рынка как важного импульса для ускорения экономического роста. Однако вместо единого рынка были учреждены две торгово-экономические группировки: Латиноамериканская ассоциация свободной торговли (ЛАСТ) и Центральноамериканский общий рынок (ЦАОР).

     Главной целью ЛАСТ являлось учреждение к 1973 г. Зоны свободной торговли путем либерализации взаимного товарооборота. Однако и эта цель оказалась столь же амбициозной, как и образование общего рынка, прежде всего с точки зрения менее развитых членов ЛАСТ, которые стремились сохранить защитные меры в отношении главных отраслей их экономики перед экспансией более сильных членов ассоциации.

     Рост  противоречий привел к тому, что  уже в 1969 г. Группа в основном среднеразвитых (по меркам региона) стран учредила в рамках ЛАСТ субрегиональную группировку – Андский пакт (Колумбия, Перу, Эквадор, Боливия; в 1973 г. В пакт вступила Венесуэла, а в 1976 г. Из него вышла Чили). Ответной реакцией со стороны других участников ЛАСТ стало формирование блока во главе с Аргентиной и Бразилией, позднее оформившего в МЕРКОСУР.

     В конечном счете, ЛАСТ в 1980 г. была преобразована в Латиноамериканскую ассоциацию интеграции (ЛАИ) в целях содействия либерализации внутрирегиональной торговли, но без каких – либо конкретных обязательств со стороны стран – участниц. Схожие цели преследует и ЦАОР.

Новой и достаточно активной интеграционной группировкой стала организованная карибскими островными государствами Карибская зона свободной торговли, которая в 1973 г. Была преобразована в Карибское сообщество и Карибский общий рынок (КАРИКОМ) с целью создания более тесной интеграционной группировки.

     Важным  новым моментом латиноамериканской интеграции является ее все большее  соприкосновение с североамериканской. На базе быстро растущей взаимной торговли и сокращающегося разрыва по уровню развития между наиболее ведущими странами Латинской Америки и США идея интеграции между двумя американскими регионами становится все более популярной. Развитие этой идеи будет зависеть от того, насколько успешно будет идти интеграция между США и одним из латиноамериканских гигантов – Мексикой в рамках НАФТА. Пока же реальной представляется реализация первого шага на этом пути – создание панамериканской зоны свободной торговли, от Аляски до Огненной Земли.