Образы ведьмв памятниках средневековья

   Суд над еретиками проходил следующим образом: инквизитор или  викарий неожиданно врывались в толпу народа, призывая всех, заподозренных в ереси или чувствующих ее в себе, покаяться и получить прощение. На этом заканчивалась общая часть инквизиционного суда (14).

   Когда спектакль с помилованием завершался, всех задержанных вызывали повесткой в суд, на котором инквизитор был полновластным  судьей, обвинителем и присяжным.   Эта процедура не была публичной, для суда достаточно было двух свидетелей, и обычно известными становились только общие пункты обвинений. Имена свидетелей, чье присутствие на суде вызывает сомнения, хранились также в тайне.

   Подозреваемому  не разрешалось приглашать адвоката. Суд мог тянуться годы, в течение  которых подозреваемый чах в  темнице. Но для обвиненных в ведовстве темница была еще достаточно счастливым исходом.

   Наиболее  эффективным средством вырвать  признание у обвиняемого были пытки. Если проводить пытку повторно запрещалось, то ее можно было растягивать. Палач тщательно осматривал тело ведьмы в поисках «ведовской печати», за которую сходило любое родимое пятно, любое пятнышко на коже. Наличие «ведовской печати» считалось железным доказательством виновности. Палач начинал свой «богоугодный» труд с умеренных - «человеческих» - пыток, переходя по мере надобности к более рафинированным,  утонченным,  бесчеловечным. Наиболее часто практиковавшееся пыточное средство - связывание рук обвиняемого за спиной и подвешивание за руки; к ногам привешивали груз, вес которого в случае запирательства увеличивали. Применялись и иные виды пыток.

  Наряду  с пыткой, которая должна была заставить  жертву процесса признаться в связи  с дьяволом, применялись и другие процедуры установления ее ведьмовской  природы. Например, применялось «испытание слезами», заключавшееся в том, что обвиняемой читали отрывок из Библии, и если она не плакала, то считалась виновной. Подсудимую взвешивали на весах, так как вера в способность ведьм летать предполагала наличие у них меньшего веса, чем у честных людей. Весьма распространено было испытание водой: связанную по рукам и ногам женщину бросали в воду, и если она не тонула, то это означало, что чистая стихия не принимает ведьму. Наконец, существовали «специалисты», которые якобы могли отделить ведьм от остальных по внешнему виду. Такой случай имел место в 1644 г. в Дижонском диоцезе, где "некий сумасшедший ходил по деревням и с разрешения властей осматривал собранных для проверки крестьян; обвиненные им в колдовстве были подвергнуты испытаниям, и часть их была сожжена" (6).

  C самого начала процесса в центре внимания судей оказывались не «малефики» (зловредители), а условия, которые с их точки зрения, только и могли сделать эффективными магические действия. Судьи уже заранее располагали развернутым перечнем вопросов, которые они задавали обвиняемым, добиваясь  признания в том, что колдовские акты они осуществляли при содействии нечистой силы. Их внимание было всецело сосредоточено на договоре с дьяволом и на обстоятельствах, при которых он был заключен, посещении обвиняемыми шабаша и его описании, а также на выяснении того, кто еще в шабаше участвовал.

     Неизбежным и вполне объяснимым  следствием предъявления такого  рода обвинения было запирательство  жертв процесса, которые отрицали  связь с нечистой силой. Однако  судьи проявляли в этих случаях  исключительное упорство, во что бы то ни стало, добиваясь нужных им признаний, чаще всего благодаря пытке.

   Запуганные  и сбитые с толку жертвы преследований, преимущественно неграмотные и  изолированные от своей среды, подвергаясь  изощренному умственному давлению ученых-юристов, которые руководствовались заранее подготовленной системой вопросов, нередко заимствованных из признаний, исторгнутых на более ранних процессах, как правило, не могли им противостоять.

   Возникает естественный вопрос: почему религиозные  и юридически образованные люди, превосходно понимавшие, что применение физических мук может исторгнуть у жертв любые, и в том числе самые фантастические, признания, тем не менее, видели в пытке вполне приемлемое и неизбежное орудие судебного разбирательства при обвинениях в ведовстве?

   Прежде  всего, сношения с нечистой силой  и служение ей рассматривалось как  исключительно серьезное преступление и здесь никакие ограничения  в отношении применения пытки  не имели силы.

     Но существовало и другое обоснование  необходимости прибегнуть к пытке над предполагаемой ведьмой. Обратим внимание на то, что упорное отрицание обвиняемой ее связи с дьяволом только усиливало подозрения судей, мало этого, служило в их глазах доказательством существования подобной связи, и пытка возобновлялась и усиливалась. Дело в том, что лицо, которое подозревали в сношениях с нечистой силой, рассматривалось как одержимое ею, следовательно, возникала необходимость изгнать вселившихся в него бесов, применяя самые жестокие меры. Пытка направлена, собственно не против обвиняемой, а против засевшего в ней беса. Истязающие «ведьму» судьи, мнят себя ее защитниками и прилагают усилия к тому, чтобы спасти ее из лап Сатаны. Пока он обитает в человеческой оболочке, он препятствует своей жертве сделать нужные судьям признания.

   Если  у мужчин, обвиненных в колдовстве, были ничтожные шансы на спасение, то у женщин таких шансов вовсе  не было. Женщину, «сосуд нечестивый», «врата адовы», считали более падкой на всякого рода соблазны, поэтому  более открытой дьявольским искушениям. Обвиненную в колдовстве женщину, попавшую в адскую машину инквизиции, никто и ничто не могло спасти. Разница в казни заключалась лишь в том, что раскаявшуюся и давшую показания ведьму сперва обезглавливали или душили, а потом сжигали, а «упорствующую» просто сжигали живьем или предварительно калечили. При казни присутствовало огромное количество народа.

   Публичная казнь была своеобразным зрелищем, мрачным представлением, символизирующим  торжество Бога над сатаной. Зрелище  живьем сжигаемых людей стало чем-то заурядным. Для жителей города и деревни это зрелище сделалось и обязательным и притягательным, своего рода праздником. "Процедуре расправы над ведьмой придавался подчеркнуто публичный и торжественный характер, она явно была рассчитана на то, чтобы произвести максимум психологического воздействия на коллектив, члена которого подвергли ритуальному уничтожению" (5). Терроризированные крестьяне или горожане испытывали вместе с тем чувство облегчения: носительница зла была устранена!

     Зрелища смерти, пыток, казней не могли не оказывать воздействия на восприятие и психику жителей города и деревни. Но они отнюдь не были лишь зрителями кровавых расправ. Нередко они и сами принимали в них прямое участие. Период религиозных войн во Франции и Германии, в других странах богат уличными самосудами толпы над попавшими в ее руки врагами. Католики в этом отношении не отличались от протестантов. Мучительные убийства сопровождались надругательствами над трупами. В силу некоторых черт средневекового мышления, сочетавшего бескомпромиссность, страстность в принятии решений с суеверными страхами, народ выносил приговор преступнику на основании одних подозрений, не имея ни малейших сомнений в справедливости своего обвинения.

     В большинстве случаев суд  был строгим и скорым. В г. Линдейме, например, обвинили шесть женщин в том, что они вырыли на кладбище труп новорожденного младенца и употребили его для приготовления какой-то чудодейственной мази. Их пытали и под пытками несчастные сознались во всем, в чем их обвиняли. Муж одной из этих женщин настоял, однако, на том, чтобы разрыли могилу и на месте убедились бы в невиновности женщин. Могила была  разрыта в присутствии всех судей. Раскрыли гробик - внутри лежал нетронутый труп младенца. Но судьи не признали ошибочной поспешности своего обвинения и объявили, что, раз женщины сознались, значит они виноваты; что касается того, что в гробе оказался нетронутый труп младенца, - так это не что иное, как дьявольское наваждение. И женщины были сожжены.

   Для создания более полной и цельной картины о процессе охоты на ведьм, для того, чтобы понять природу массовых преследований и тех стрессовых состояний, которые их порождали и которые им сопутствовали, было бы желательно уяснить некоторые характерные особенности социальной психологии населения Европы в указанный период. Тем самым был бы намечен тот фон, на котором развертывалась охота на ведьм. 
 

   Социальная  психология масс периода XV-XVII вв. трудно уловима. Основные классовые и сословные противоречия позднефеодального общества создали почву для определенных настроений простонародья: ненависти к господам, недоверия к священникам, зависти, испытываемой к богатеям.

   Начавшееся  в переходный от феодализма к капитализму  период расшатывание традиционных деревенских  микроструктур, таких как сельская община, не могло не порождать беспокойства и служило источником внутренних конфликтов в этих прежде замкнутых мирках крестьянской жизни. При переходе от средних веков к новому времени большой мир все энергичнее вторгался в пределы деревни. Но, очевидно, наиболее мучительными оказались внутренняя ломка общинного порядка и кризис сельской солидарности, вызванный усилением противоречий между жителями деревни. С этой напряженной социально-психологической обстановкой, сложившейся в западноевропейской деревне, связана и охота на ведьм, развернувшаяся  в XVI-XVII вв (6).

   Поведение и психология простолюдинов в  первую очередь определяется, естественно, их трудом. Тесная, неразрывная связь  с землей и высокая оценка с/х  труда - неотъемлемая часть крестьянской психологии.

   Первое, что приходиться отметить в крестьянском мироощущении этого периода, - это  страх и неуверенность, которые  владели народными массами. Они  провоцировались многими важными  причинами, в частности, отношением крестьянина к земле, которую  он обрабатывал. Он был кровно, многими прочными узами с нею  связан, но ею законно не владел. Эта неуверенность в том, будет ли земля принадлежать крестьянину и дальше или же будет отобрана феодалом, двигала крестьян как во время столь частых в XV-XVII вв. восстаний, так и в ранних буржуазных революциях.

   Как уже было сказано ранее, все исследователи  отмечают неуверенность и страх, владевшие массами в XV-XVII вв., рост напряжения в социально-психологической сфере с общей экономической и политической ситуацией в Европе конца XVI-XVII вв. В период между 1580 и 1620 гг., хозяйственный подъем предшествующего времени сменился длительным застоем и упадком. Последний нашел также и демографическое выражение. Социально-экономический кризис сопровождался крупными политическими коллизиями. Население не могло не ощущать и не осознавать обрушившихся на него бедствий. Оптимистические настроения, характерные для раннего Средневековья, сменяются всякого рода страхами, отчаяньем и попытками как-то объяснить кризис.

   Одной из важнейших коллективных фобий был страх перед смертью и загробной гибелью. Страх этот, присутствовавший в сознании народа на протяжении всего Средневековья, обострился после великих эпидемий чумы в конце XIV и XV вв. "Частые рецидивы эпидемии, которые не давали времени для восстановления прежней численности населения, высокая смертность новорожденных и маленьких детей, низкая продолжительность жизни, разрушительные войны, сопровождавшиеся жестокими расправами над мирными жителями, постоянный голод, - все это делало смерть близко знакомой" (6). 
 

   Есть  основание предполагать, что идея вечности внедрялась в народное сознание прежде всего в образе нескончаемых мук, которым будут подвергаться души грешников. Если картины рая  оставались смутными и не проясненными (ведь о небесных радостях вообще невозможно поведать на языке человеческом), то картины ада и народно воображение, и живопись, и литература рисовали с большой наглядностью. Ад был намного реальнее рая.

   Со  страхом загробных мук был  непосредственно связан страх перед  нечистой силой. Этот страх присутствовал в сознании верующих на всем протяжении Средних веков, и тем не менее трактовка сил ада существенно изменилась как раз в указанный период. Как уже было сказано  выше, если ранее черт, страшный по своей сути, был подчас вместе с тем и смешон, то в конце Средневековья начинается в высшей степени показательная трансформация образа сатаны и его приспешников. Бесы, количество которых неимоверно увеличилось, утратили былую двойственность и стали воплощением абсолютного зла. Мало того, Сатану мыслят теперь как всесильного соперника Бога, как «князя мира сего». С идеей о постоянном и всестороннем вмешательстве в жизнь человека нечистой силы смыкалось представление о близящемся конце света. Усиление всемогущества дьявола - показатель того, что перед завершением земной истории он выступает в роли Антихриста. Готовясь к этой финальной, всемирно-исторической драме, сатана собирает все свое воинство, включающее и людей, которые принесли ему присягу верности и вступили в договор с целью вредить божьему люду. Поэтому обнаружение и уничтожение ведьм и колдунов расценивалось как борьба против Антихриста.

   Самые различные факторы воздействовали на психику народных масс в неблагоприятном  направлении, порождая напряженность  и страхи. Поэтому нельзя не прислушаться к голосу тех историков, которые говорят о крайней неустойчивости настроений масс, легко впадавших в панику и склонных к внезапным коротким иррациональным взрывам возмущения, с сопутствовавшей им кровавой жестокостью. При характерной для доиндустриальной Европы демографической структуре (высокая детская смертность, низкая продолжительность жизни, постоянно возвращающиеся эпидемии чумы и других болезней), в обстановке, когда угроза неурожая, голода, вражеского нашествия и его непременных спутников - грабежа, насилия и убийства была заурядной бытовой реальностью, в обществе, в котором склонны были винить в болезни и смерти какие-то таинственные силы, демонов или ведьм, человеческая жизнь ценилась невысоко. Все исследователи отмечают легкость, с какой совершалось убийство, распространенность детоубийств, вкус к кровавым, жестоким зрелищам, в которых смерть играла главную роль, грубость в нравах, агрессивность в человеческих взаимоотношениях.