Детство в эпоху просвещения

В 18 веке отношение к ребенку формулируется так «если ты будешь идеальным, не станешь вызывать у меня никаких искушений и дашь мне полностью контролировать твои чувства и волю, то я позволю тебе быть рядом со мной и буду тебя любить».

Детей с самого раннего  возраста приучают к туалету (раньше они свободно «пачкали углы»), появляется запрет на мастурбацию и стремление, чтобы ребенок был чистым морально и физически. То есть, не напоминал  взрослым об их запретных желаниях – не только сексуальных, а порой  о совершенно невинных, но подавленных  потребностях в эмоциональной свободе  или спонтанности.

Ребенок, который не следует  правилам: шалит, проявляет закономерный интерес к своему телу или просто слишком эмоционален – считается  злокозненным и неправильным, его  надо исправлять (желательно битьем, запугиванием и голоданием). Ребенок, которому удается  справиться с родительскими требованиями, получает родительскую благосклонность (правда, бессознательно ощущает, что  его любят только до тех пор, пока он ведет себя идеально, то есть любовь – более, чем обусловленная).

Воспитание стало набором  последовательных, но очень строгих  правил: и вместо людей, объятых тревогой, вырастают люди, не получившие душевного  тепла, эмпатии и возможности выражать чувства. Поэтому главными чертами характера стали депрессивность, подавленность, мучительное терзающее чувство вины и психосоматические заболевания. Люди нового времени уже не боялись, что их покарают непредсказуемые божества, поэтому смогли произвести научную, индустриальную и технологическую революцию. Появились более теплые отношения в браке и личной сфере (правда, далеко не повсеместно).

В эпоху Просвещения Жан-Жак Руссо одним из первых высказывает идею самоценности детства: «Природа желает, чтобы дети были детьми, прежде чем они станут взрослыми» [3, с. 91]. Современники не поняли призывов философа. Требования Руссо об уважении личности ребенка, о необходимости считаться с его интересами и потребностями звучали в середине XVIII века если не как глас вопиющего в пустыне, то уж во всяком случае, как шутка гения. Положение стало меняться с изменением эстетических пристрастий европейцев. В рамках сентиментализма традиционное отношение к периоду детства как ко времени, которое скорее неприятно, чем радостно, изменилось на умилительное: «детства сон златой». Однако детские образы в произведениях английского сентименталиста Стерна или российского Карамзина еще весьма схематичны. Настоящие прорывы в трактовке темы детства наступают с началом господства в художественной культуре романтизма. С этого времени и до наших дней типология образов детства в искусстве неуклонно расширяется: к традиционной архетипичной триаде (ребенок – объект внимания и заботы взрослого, ребенок – модель взрослого и ребенок – символ базовых ценностей) добавляются новые варианты.

С помощью искусства мир  взрослых обнаруживает, что ребенок может представлять собой яркую, подчас незаурядную, всегда неповторимую индивидуальность. Здесь хочется обратить внимание на живописное полотно В.М.Максимова «Мальчик-механик» (1871). То неподдельное уважение, смешанное с изумлением, с которым родители-крестьяне относятся к своему одаренному ребенку, является для автора образцовым. Картина в определенной степени программна, как программны полотна Н.П.Богданова-Бельского или произведения Л.Н.Толстого. Они говорят взрослому зрителю и читателю: «Посмотри, крестьянский ребенок не примитивен, он самобытен и талантлив, он готов к учению и развитию». В искусстве советской эпохи эта тема получит развитие во всех видах художественного творчества.