Борис Годунов

    «Заповедные лета».

       Образование единого государства  в 15-16 веках создало благоприятные  условия для его экономического  и культурного роста. Но, опираясь  на возросшую мощь страны, феодальные  землевладельцы ввели Юрьев день, стеснивший свободу крестьянских переходов. В конце 16 века в жизни русских крестьян наступили драматические перемены. Они утратили и ту ограниченную свободу, которую гарантировал им Юрьев день. На страну опустилась мгла крепостничества. Феодальные архивы сохранили важные крестьянские законы, изданные в правление Ивана Грозного, Бориса Годунова и первых Романовых. В длинной цепи недостает одного, но зато самого важного звена - закона об отмене Юрьева дня. Ученые ищут решения проблемы закрепощения уже больше 200 лет. В ходе дискуссии были выдвинуты две основных концепции. Одна воплотилась «в теорию указного закрепощения крестьян, другая - в теории безуказного закрепощения».

       Известный русский историк В.Н.Татищев  считал, что крестьян закрепостил  Годунов специальным законом 1592 года. После смерти злосчастного Бориса текст его закона был затерян, да так основательно, что никто не смог его разыскать. Слабость «указной» теории заключалась в том, что она опиралась не на строго проверенные факты, а на догадки.

       Отметив это обстоятельство, В.О.Ключевский назвал исторической сказкой мнение об установлении крестьянской неволи Годуновым. «Не правительственные распоряжения, - утверждал он, - а реальные условия жизни, задолженность крестьян положили конец крестьянским переходам». Но эта теория была поколеблена, когда в архивах обнаружились документы о «заповедных летах». Источники рисуют картину достаточно неожиданную. В правление Годунова крепостной режим стал впервые приобретать четкие контуры. Механизм «заповедных лет» возник не из закона дательного акта, а из практических распоряжений властей. Финансы стали одной из главных пружин этого механизма. И сыграть зловещую роль крепостника суждено было Борису Годунову. Авторы исторической справки 1607 года утверждали, что благочестивый Федор закрепостил крестьян по наговору Бориса. В действительности все произошло иначе. Основы крепостнического режима были заложены приказным ведомством дьяка Андрея Щелколева. Сместив фактического соправителя, Борис присвоил плоды его многолетних усилий. Через три года после отставки дьяка Годунов облек установления Щелколева о 5-летнем сроке сыска крестьян в форму развернутого законодательного акта. Издание закона 1597 года означало, что система мер по упорядочению финансов окончательно переродилась в систему прикрепления к земле. Таким был механизм закрепощения многомиллионного русского крестьянства. Крепостной закон 1597 года был издан от имени царя Федора. Но Федор доживал свои последние дни, и современники отлично знали, от кого исходил именной указ. Крепостнический курс доставил Борису широкую поддержку со стороны феодального дворянства.

    Оценка  деятельности Годунова историками

    Многогранную  деятельность Годунова современники оценивают  противоречиво. Для князя И.А.Хворостина Борис хотя и «лукав нравом», но и «боголябив», борец с мздоимством и укротитель лихоимцев. Согласно мнению Авраамия Палицына, он был «разумен в царских правлениях», знаменит по всему свету. Дьяк Иван Тимофеев обличал Годунова как «злоковарного» правителя и воздавал должное его правому суду и миролюбивой внешней политике. По поводу этих высказываний А.А.Зимин писал: «…если их сопоставить с реальной деятельностью Бориса Годунова 80-90 годов, можно найти отражение действительных фактов, свидетельствующих, что перед нами незаурядный политик. Острожный, проницательный, вероломный, щедрый, Борис умел быть всяким, точнее, таким, каким требовали обстоятельства. Этим он обязан природному уму и непреклонной воле».

      Предметный урок, полученный правителем  в дни выборов, не пропал  даром. Борис четко уяснил себе, что от знати зависит будущее династии, и старался заручиться поддержкой бояр. Свидетельством тому служили щедрые пожалования высших думных чинов. Княжеская аристократия, казалось, вновь обрела то влияние в Боярской думе, которым пользовалась до опричнины. Получив высшую власть, Борис не вернул думному дворянству того влияния, которым оно пользовалось при Грозном. Число думных дворян было невелико, а их роль незначительна. Годунов не страшился открытых выступлений и готов был подавить их силой. Но, подверженный суевериям, он чувствовал себя беззащитным перед тайными кознями.

       В действительности методы управления  Годунова мало напоминали методы  управления царя Ивана. Даже  в самые критические моменты  Борис не прибегал к погромам, резне, кровопролитию, а его опалы отличались кратковременностью.

       Писатель и историк Н. М.  Карамзин утверждал: «Годунов  мог бы заслужить славу одного  из лучших правителей мира, если  бы он родился на троне».

        «Если бы Годунов и не хотел  ничего более,  имея все,  кроме Феодоровой короны, то и в сем предположении мог ли бы он спокойно наслаждаться величием,  помышляя о близкой кончине Царя,  слабого не только духом,  но и телом - о законном его наследнике,  воспитываемом материю и родными в явной,  хотя и в честной ссылке,  в ненависти к Правителю,  в чувствах злобы и мести? Что ожидало в таком случае Ирину? монастырь: Годунова? темница или плаха - того, кто мановением двигал Царство, ласкаемый Царями Востока и Запада!.. Уже дела обнаружили душу Борисову:  в ямах,  на лобном месте изгибли несчастные,  коих опасался Правитель:  кто же был для него опаснее Димитрия?

    Но  Годунов еще томился душевным гладом и желал,  чего не имел. Надменный  своими достоинствами и заслугами, славою и лестию;  упоенный счастием и могуществом,  волшебным для души самой благородной;  кружась на высоте,  куда не восходил дотоле ни один из подданных в Российской Державе,  Борис смотрел еще выше,  и с дерзким вожделением: хотя властвовал беспрекословно,  но не своим именем;  сиял только заимствованным светом;  должен был в самой надменности трудить себя личиною смирения,  торжественно унижаться пред тению Царя и бить ему челом вместе с рабами.  Престол казался Годунову не только святым, лучезарным местом истинной,  самобытной власти,  но и райским местом успокоения,  до коего стрелы вражды и зависти не досягают,  и где смертный пользуется как бы божественными правами.  Сия мечта о прелестях верховного державства представлялась Годунову живее и живее,  более и более волнуя в нем сердце,  так,  что он наконец непрестанно занимался ею. Летописец рассказывает следующее,  любопытное,  хотя и сомнительное обстоятельство: "Имея ум редкий,  Борис верил однако ж искусству гадателей;  призвал некоторых из них в тихий час ночи и спрашивал,  что ожидает его в будущем?  Льстивые волхвы или звездочеты ответствовали: тебя ожидает венец... но вдруг умолкли,  как бы испуганные дальнейшим предвидением.  Нетерпеливый Борис велел им договорить;  услышал,  что ему царствовать только семь лет,  и,  с живейшею радостию обняв предсказателей,  воскликнул: хотя бы семь дней, но только царствовать". Столь нескромно Годунов открыл будто бы внутренность души мнимым мудрецам суеверного века!  По крайней мере он уже не таился от самого себя; знал, чего хотел!»

       В глазах Карамзина лишь законные  самодержцы были носителями государственного порядка. Борис узурпировал власть, убив последнего члена царской династии, и потому само провидение обрекло его на гибель.

        У  Костомарова Н.И  свой  взгляд на правление Годунова: «Воспитанный при дворе Грозного,  сам, будучи человеком лживым и хитрым, Борис был всегда подозрителен, недоверчив и окружал себя шпионами, но в первые годы его царствования ему не представлялось необходимости преследовать своих врагов, несмотря на то, что у него их было много. Пока Борису ничего не угрожало, он казался щедрым, добрым, снисходительным».

       До сих пор от внимания исследователей  ускользало обстоятельство, оказавшее  заметное влияние на ход политической  борьбы в годы царствования  Годунова. Это обстоятельство - физическое  состояние Бориса. Еще до коронации за рубеж стали поступать сведения о его тяжелой болезни. Врачи оказались бессильны исцелить его недуг, и царь искал спасения в молитвах и богомольях. К осени 1600 здоровье Бориса резко ухудшилось. Слухи о близкой кончине Годунова искусственно возрождали обстановку династического кризиса. Борису удалось потушить мгновенно вспыхнувший конфликт и стабилизировать политическую обстановку в стране.

       Как истинный сын своего времени  Годунов сочетал интерес к  просвещению с верой в чудеса. Впрочем, в те времена этому была подвержена не только Россия, но и Западная Европа. Усомнившись в помощи врачей, Годунов искал помощи у колдунов и знахарей. Еще чаще он прибегал к средству, на которое чаще всего уповали благочестивые люди Древней Руси; усердно молился и ездил на богомолья в святые места.

          Начиная с В. Н. Татищева  немало историков считали Годунова  творцом крепостного режима.

      В. О. Ключевский придерживался  иного взгляда: «… Мнение об  установлении крепостной неволи  крестьян принадлежит к числу  наших исторических сказок». Обвинения Годунова во многих кровавых преступлениях Ключевский отмёл как клевету. Яркими красками нарисовал он портрет человека, наделённого умом и талантом, но всегда подозреваемого в двуличии, коварстве и бессердечии. Загадочная смесь добра и зла — таким виделся ему Борис.      

    В.О. Ключевский пишет: « Борис начал царствование с большим успехом, даже с блеском, и первыми действиями на престоле вызвал всеобщее одобрение. Современные витии кудревато писали о нем, что он своей политикой внутренней и внешней «зело прорассудительное к народам мудроправство показа». В нем находили «велемудрый и многорассудный разум», называли его мужем зело чудным и сладкоречивым и строительным вельми, о державе своей многозаботливым. С восторгом отзывались о наружности и личных качествах царя, писали, что «никто бе ему от царских синклит подобен в благолепии лица его и в рассуждении ума его», хотя и замечали с удивлением, что это был первый в России бескнижный государь, «грамотичного учения не сведый до мала от юности, яко ни простым буквам навычен бе». Но, признавая, что он наружностью и умом всех людей превосходил и много похвального учинил в государстве, был светлодушен, милостив и нищелюбив, хотя и неискусен в военном деле, находили в нем и некоторые недостатки: он цвел добродетелями и мог бы древним царям уподобиться, если бы зависть и злоба не омрачили этих добродетелей. Его упрекали в ненасытном властолюбии и в наклонности доверчиво слушать наушников и преследовать без разбора оболганных людей, за что и восприял он возмездие. Главное его внимание обращено было на устройство внутреннего порядка в государстве, на «исправление всех нужных царству вещей», по выражению келаря А. Палицына, и в первые два года царствования, замечает келарь, Россия цвела всеми благами. Царь крепко заботился о бедных и нищих, расточал им милости, но жестоко преследовал злых людей и такими мерами приобрел огромную популярность, «всем любезен бысть».       

      Так начал царствовать Борис.  Однако, несмотря на многолетнюю  правительственную опытность, на  милости, какие он щедро расточал  по воцарении всем классам,  на правительственные способности,  которым в нем удивлялись, популярность  его была непрочна. Борис принадлежал к числу тех злосчастных людей, которые и привлекали к себе, и отталкивали от себя, - привлекали видимыми качествами ума и таланта, отталкивали незримыми, но чуемыми недостатками сердца и совести. Он умел вызывать удивление и признательность, но никому не внушал доверия; его всегда подозревали в двуличии и коварстве и считали на все способным. Несомненно, страшная школа Грозного, которую прошел Годунов, положила на него неизгладимый печальный отпечаток. Еще при царе Федоре у многих составился взгляд на Бориса, как на человека умного и деловитого, но на все способного, не останавливающегося ни перед каким нравственным затруднением. Внимательные и беспристрастные наблюдатели, как дьяк Ив. Тимофеев, автор любопытных записок о Смутном времени, характеризуя Бориса, от суровых порицаний прямо переходят к восторженным хвалам и только недоумевают, откуда бралось у него все, что он делал доброго, было ли это даром природы или делом сильной воли, умевшей до времени искусно носить любую личину. Этот «рабоцарь», царь из рабов, представлялся им загадочною смесью добра и зла, игроком, у которого чашки на весах совести постоянно колебались. При таком взгляде не было подозрения и нарекания, которого народная молва не была бы готова повесить на его имя».

      С.Ф.Платонов считал Бориса успешным политиком: «...политика его отличалась умом, миролюбием и большою осторожностью». Он посвятил Годунову книгу не утратившую значения для наших дней. Он также не считал Бориса инициатором закрепощения крестьян. В своей политике, утверждал Платонов, Годунов выступал как поборник общегосударственной пользы, связавший свою судьбу с интересами среднего класса. Многочисленные обвинения против Бориса никем не доказаны. Но они запятнали правителя в глазах потомков.

    Что касается до личных свойств Бориса по мнению С.Ф.Платонова, то они способны были подкупить многих в его пользу. От природы одаренный редким умом, способный на хитрость, умел сдерживать себя, управлять собою; он являлся всегда с светлым, приветливым и мягким обращением, даже на высоте власти никогда не давал чувствовать своего могущества. Борис был очень гуманною личностью. Не будучи безнравственнее своих современников в сфере политики, Борис остался нравственным человеком  и в частной жизни. Сохранились предания, что он был хороший семьянин и очень нежный отец. Как личность он был способен на высокие движения: можно назвать самоотверженным его поступок, когда он во время ссоры Грозного с его сыном Иваном закрыл собою Ивана от ударов отца.