Исторический портрет Екатерины II

При рассмотрении и оценке “Наказа” необходимо учитывать ряд обстоятельств.

Первое. Некоторые российские деятели тех времен, характеризуя “Наказ”, говорили о “законодательном преемстве” России от греческой Византии, Екатерины II от Юстиниана. “Преемство”, действительно, было (в нескольких случаях Екатерина ссылается на Юстинианов кодекс, на греческое и римское законодательство), но в большей части не прямое, а опосредованное: от Древней Греции, Рима и Византии к европейским политико-правовым учениям XVII-XVIII веков и уже от них – к России. Основные идеи и многие формулировки этого сочинения были заимствованы (это не раз признавала сама императрица) из произведений Ш. Монтескьё (“О духе законов”) и Ч. Беккариа (“О преступлениях и наказаниях”) и пользовались известностью в кругах европейской образованной публики. Но для России они были новыми и исходили не от какого-то “вольнодумца”, а от самой императрицы. Такого еще не было.

Второе. Представленный Екатериной II текст (проект) “Наказа” обсуждался весьма представительной Комиссией из более чем 550 депутатов, избранных от разных социально-политических слоев тогдашнего российского общества – правительственных чиновников, дворянства, горожан, служивых людей, свободного (некрепостного) сельского населения. Депутатский корпус состоял из людей самых разнообразных вер, культур и языков – от высокообразованного представителя Святейшего Синода митрополита Новгородского Димитрия до депутата служилых мещеряков Исетской провинции муллы Абдуллы мурзы Тавышева и до самоедов-язычников[9].

Официальная процедура обсуждения “Наказа” была весьма свободной. Вот как описывает ее С. М. Соловьев: “Когда депутаты съехались в Москву, императрица, находясь в Коломенском дворце, назначила разных персон вельми разномыслящих, дабы выслушать заготовленный “Наказ”. Тут при каждой статье родились прения. Императрица дала им чернить и вымарать все, что хотели. Они более половины из того, что написано было ею, помарали, и остался “Наказ”, яко оный напечатан”[10].

Третье. Вычеркнутые депутатами места из екатерининского текста “Наказа” (некоторые отрывки первоначальной редакции были найдены между бумагами Екатерины II после ее смерти и опубликованы) представляют несомненный интерес для понимания духовного настроя как самой императрицы, так и представителей российского общества той эпохи.

Четвертое. Следует иметь в виду то немаловажное обстоятельство, что депутатам было предписано изучить нужды населения своего региона, обобщить их и представить в Комиссию в качестве депутатских “наказов” для чтения и обсуждения. Многие депутаты представили несколько наказов соответственно нуждам разных групп населения. Особенно отличился депутат от “однодворцев” Архангельской губернии, который привез с собой 195 наказов. Всего же было представлено полторы тысячи депутатских наказов, из которых около двух третей были составлены представителями крестьян[11]. Первое время работа Комиссии заключалась главным образом в чтении и обсуждении депутатских наказов, которые представляли интерес и для правительства, ибо позволяли судить о состоянии страны.

Пятое. “Наказ” Екатерины II, или, как его называли современники, “Большой Наказ” получил громкий резонанс в Европе. Любопытно, что озвученные российской императрицей многие идеи французского Просвещения, вернувшись к себе на родину, вызвали у королевской власти явное замешательство. Опубликованный в России в 1767 г. текст “Наказа”, лишенный наиболее либеральных статей и формулировок, был запрещен к переводу во Франции.

Что же это за идеи, так напугавшие французского короля? Что бы это понять надо повнимательней разобрать Екатерининский «Наказ».

“Наказ” Екатерины II и его роль в жизни России

1. О России, самодержавном государе, государственной власти и управлении

Исходя из того, что законы должны соответствовать “общему умствованию” народа, т.е. его менталитету, Екатерина II в самом начале ставит принципиальный вопрос: насколько полезными могут быть выводы, сделанные европейской общественной мыслью, для русского народа? Ее ответ однозначен: "Россия есть держава европейская, русский народ есть народ европейский; то, что придало ему черты неевропейского народа, было временно и случайно". После реформ, проведенных Петром I, состояние русского народа вполне отвечает требованиям введения нового Уложения.

Скажем сразу: здесь Екатерина II серьезно заблуждалась. Россия только начала формироваться как “общество”. Даже в Европе передовые идеи законодательства во многом были только идеями, не претворенными в законы. В желании “видеть все отечество свое на самой высшей ступени благополучия, славы и спокойствия” она опередила свой век. И это желание не может быть поставлено ей в упрек.

Нет ничего удивительного в том, что императрица Екатерина II считала самодержавную монархию наилучшей формой правления в огромном российском государстве. “Государь есть самодержавный, - говорится в “Наказе”, - ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовать, сходно с пространством столь великого государства. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно”. "Государь есть источник всякой государственной и гражданской власти".

Но самодержавный государь, в понимании Екатерины II, не диктатор, не самодур. Он мудрый руководитель и наставник, строгий, но справедливый отец своих подданных (саму Екатерину II часто величали “матушка государыня – императрица”). Своими наставлениями и указами государь охраняет народ “от желаний самопроизвольных и от непреклонных прихотей”. Он должен быть в меру гуманным и в меру властным. В специальной “разъясняющей” главе, завершающей основное содержание “Наказа”, говорится: “самое высшее искусство государственного управления состоит в том, чтоб точно знать, какую часть власти, малую или великую, должно употребить в разных обстоятельствах”[12].

Видимо, чувствуя несколько абстрактный характер своих рассуждений о государственном управлении, российская императрица во второй дополнительной главе  важнейшими государственными “надобностями” называет: “сохранение целости государства”, для чего необходимо поддержание на должном уровне обороны, войск сухопутных и морских, крепостей и т. п.; “соблюдение внутреннего порядка, спокойствия и безопасности всех и каждого”; “отправление правосудия, благочиния и надзирания над разными установлениями, служащими к общей пользе”[13]  и другие.

2. О гражданах, их “вольностях” и отношении к законам

Всех подданных Российского государства Екатерина II называет “гражданами” и вполне определенно выступает за их равенство перед законам, независимо от чинов, званий и богатства. Вместе с тем в “разъясняющей” XX главе она предупреждает против такого понимания равенства, когда “каждый хочет быть равным тому, который законом учрежден быть над ним начальником”.

Понимая, что “европейские государства отличаются от азиатских свободою в отношениях подданных к правительствам”, Екатерина II стремится определить меру этой свободы, или “вольности”, в государстве самодержавном. Она соглашается с тем, что “вольность есть право все то делать, что законы дозволяют и, ежели бы какой гражданин мог делать законами запрещаемое, там бы уже больше вольности не было; ибо и другие имели бы равным образом сию власть”.

Далее конкретизируется, что “государственная вольность в гражданине есть спокойствие духа, происходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностью; и чтобы люди имели сию вольность, надлежит быть закону таким, чтоб один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов”.

Цель законов состоит в том, чтобы с одной стороны, не допускать “злоупотреблений рабства”, а с другой, предостерегать от опасностей, которые могут из этого произойти.

Автор “Наказа” считает, что нет ничего опаснее права толковать законы, т. е. искать в законе какой-то скрытый смысл и не обращать внимания на слова, формулировки закона. Право толковать законы есть такое же зло, как и неясность самих законов, принуждающая к их толкованию[14]. Поэтому слог законов должен быть ясен, прост и краток. Законы делаются для всех людей и все люди должны их понимать, чтобы иметь возможность поступать в соответствии с ними[15].

Небезынтересно отметить, что в “Наказе” употребляется термин “гражданское общество”, но его понимание сводится к установлению такого порядка, при котором одни правят и повелевают, а другие повинуются[16].

Термина “правового государства” в сочинении Екатерины II нет, но некоторые образующие его признаки и черты или, может быть, лучше сказать - то, что формально приближается к таковым, в нем обозначены.

Обратим внимание на формулировку идеи возможности самоограничения власти. В статье 512 говорится, что есть случаи, когда “власть должна действовать с учетом пределов, ею же самой себе положенными”. Конечно же, здесь имеется в виду не верховная власть, которая должна быть абсолютной, а подчиненные ей “средние власти”, разграничение компетенций между ними. “Где пределы власти полицейские кончаются, - гласит статья 562, - там начинается власть правосудия гражданского”. Приближение к чертам правового государства можно усмотреть в статьях “Наказа”, рассматривающих проблему преступлений и наказаний.

3. О преступлениях и наказаниях

Преступление есть нарушения закона, и преступник не должен уйти от ответственности; он должен быть наказан, но в строгом соответствии с законом - таков лейтмотив статей о преступлениях и наказаниях. В статье 200 говорится: чтобы наказание не воспринималось как насилие одного или многих людей над человечком, совершившим преступление, надлежит, чтобы оно точно соответствовало законам. В этой связи подчеркивается следующие обстоятельства:

а) Преступление должно быть доказано и приговоры судей известны народу, чтобы каждый гражданин мог сказать, что он живет под защитой законов (ст. 49).

б) Пока преступление не доказано, действует презумпция невиновности человека, обвиняемого в совершении преступления. Статья 194 говорит следующее: “Человека нельзя считать виноватым до судейского приговора, и законы не могут лишить его защиты прежде, нежели будет доказано, что он их нарушил”.

в) Наказание должно соответствовать преступлению: “Если подвергаются равному наказанию тот, кто убивает животное; тот, кто убивает человека, и тот, кто подделывает важный документ, то очень скоро люди перестанут различать преступления” (ст. 227).

г) Наказание должно быть скорым: “Чем ближе будет отстоять наказание от преступления, и в надлежащей учинится скорости, тем оно будет полезнее и справедливее. Справедливее потому, что оно избавит преступника от жестокого и излишнего сердечного мучения о неизвестности своего жребия” (ст. 221).

Представляют интерес формулировки “Наказа” относительно особо тяжких преступлений. К ним относятся преступления против государя, государства и общества в целом и называются они преступлениями “в оскорблении Величества” (ст. 229, 465).

Причем состав преступления определяется только действием, но не мыслью и не словом. “Слова не вменяются никогда в преступление” (ст. 480), за мысль не наказывают. Статья 477 повествует о том, как одному человеку приснилось, что он умертвил царя. Сей царь приказал казнить этого человека, говоря, что не приснилось бы ему это ночью, если бы он не думал об этом днем, наяву. Екатерина II расценивает такую казнь как “великое тиранство”.

К числу самых тяжких преступлений “Наказ” относит также посягательства “на жизнь и вольности гражданина” (ст. 231). При этом следует разъяснение, что имеются в виду “не только смертоубийства, учиненные людьми из народа, но и того же рода насилия, содеянные особами любого привилегированного сословия”.

В “Наказе” решительно осуждается применение пыток как средства достижения показаний обвиняемого: “Пытка не нужна. Обвиняемый, терпящий пытку, не властен над собой в том, чтоб он мог говорить правду”. Под пыткой “и невинный закричит, что он виноват, лишь бы только его перестали мучить”. Поэтому с помощью пыток можно осудить невинного и, напротив, оправдать виновного, если тот сумеет вынести пытки.

Надо полагать, Екатерина II знала, о чем писала. В России XVIII века все еще практиковались такие прытки, как вырезание ноздрей, клеймение и другие.

В “Наказе” осуждается также смертная казнь. “Опыты свидетельствуют, - говорится там, - что частое употребление казней никогда людей не сделало лучшими; в обыкновенном состоянии общества смерть гражданина не полезна и не нужна” (ст. 210).

И лишь в одном случае Екатерина допускает смертную казнь - когда человек, даже осужденный и находящийся в заключении, “имеет еще способ и силу, могущую возмутить народное спокойствие”. Явно предвидя появление таких “возмутителей спокойствия”, императрица гасит в себе присущее ей чувства человеколюбия и снисхождения: “Кто мутит народное спокойствие, кто не повинуется законам, кто нарушает сии способы, которыми люди соединены в общества и взаимно друг друга защищают, тот должен из общества быть исключен, т. е.: стать извергом” (ст. 214).

...Пройдет несколько лет и в 1775 г. на Болотной площади в Москве будет казнен предводитель казацко-крестьянского восстания Емельян Пугачев, к которому Екатерина II не могла и не хотела допускать никакого снисхождения и по той причине, что он осмелился назваться именем Петра III, ее убитого в 1762 г. супруга. В связи с этим восстанием, носившем антикрепостнический характер, представляют особый интерес те статьи “Наказа”, в которых говорилось о тяжелом положении крестьян в России и которые были “вымараны” депутатами Комиссии и не вошли в его печатный текст.

4. О крепостных крестьянах

Депутаты отвергли прежде всего те статьи, которые касались крепостных крестьян. В этой связи дадим небольшую историческую справку.

На Руси издревле землей владели не сельские жители, крестьяне, а горожане – князья и бояре. За право пользования землей крестьяне несли различные повинности: работали со своим инвентарем в хозяйстве владельца земли (барщина), ежегодно выплачивали ему деньги и продукты (оброк).