Богдан Хмельницкий

БОГДАН ХМЕЛЬНИЦКИЙ

родился: 27декабря 1595 
умер: 27 июля 1657

Длинная дорога на Сечь

Душой казацкой революции и ее главным стратегом был гетман Войска Запорожского Богдан Зиновий Хмельницкий. Его извилистый жизненный путь увенчался вполне удачной для 50-летнего шляхтича карьерой чигиринского старосты. Привилегированное положение и материальная независимость могли полностью умерить амбиции самого ретивого «пенсионера» украинского рыцарства. Но это была лишь прелюдия той судьбы, которая поставила его во главе одной из самых громких повстанческих войн в мировой истории.

О молодых годах будущего гетмана  известно немного. Его отец — мелкий шляхтич Михаил Хмельницкий, вероятно, был родом из перемышлянской земли в западной Галичине (сейчас — пограничье Украины и Польши), имел герб «Абданк», служил в войске коронного гетмана Станислава Жолкевского, некоторое время проживал у него в Жовкве, затем служил у другого влиятельного магната с Галичины — Яна Даниловича. Именно клиентарные обязанности привели Хмельницкого-отца в Приднепровье. Случилось так, что Данилович занимал должность чигиринского старосты, а отец будущего гетмана был, соответственно, подстаростой — то есть замковым урядником. На плечи Михаила Хмельницкого были возложены функции осадчего — организатора крестьянских переселений в малолюдные приднепровские степи. Колонизация степного пограничья имела для украинских старост действительно стратегическое значение — это был единственно возможный способ выжить под давлением крымской и ногайской орд и связанных с ними опустошений. Именно за эту выслугу подстароста Хмельницкий и получил хутор Субботов, неподалеку от Чигирина, а потом заложил там собственную слободу. Осев на Вкраине, Хмельницкий-старший породнился с казацкой средой, женившись на казачке — матери Богдана.

Когда именно родился будущий предводитель «казацкой революции», точно неизвестно. Чаще называют 1595 год. Не было в моде праздновать и помнить дни  рождения. После крещения получил  имя Зиновий, именно так его называло духовенство во время церковных  торжеств, хотя сам он обычно подписывался как Богдан. В юношеские годы он прослушал курс грамматики, поэтики  и риторики во львовском иезуитском коллегиуме — словом, обычный классический курс рядового тогдашнего шляхтича.

Шли годы, настало время попробовать  жизнь, к которой он был призван  своим казацким происхождением. Военная  карьера тогдашнего рыцаря начиналась не позднее 14 лет. Достоверно известно, что в 1620 г. он вместе со своим отцом  принимал участие в молдавском походе гетмана Станислава Жолкевского и принял настоящее боевое крещение в битве с турками под Цецорой. Эта битва завершилась не только сокрушительным поражением для коронного войска, но и гибелью отца Богдана. Юноша попал в плен и так бы и окончил свою жизнь на галерах, если бы его не выкупила мать, обменяв на кого-то из родовитых турецких пленных, захваченных ранее казаками.

Богдан был профессиональным воином, принимал участие в славных морских  экспедициях к турецким берегам, отметился в Смоленской кампании 1633 г., где воевал с московитами, за что король наградил его саблей. Не остался Богдан равнодушным и  во время казацкого восстания  Павлюка (1637 г.), хотя участие в антипольском выступлении могло отрицательно сказаться на карьере шляхтича. Когда же восстание захлебнулось в шляхетском терроре, Богдан возглавил коалицию либеральной старшины, которая пошла на компромисс с коронным гетманом Николаем Потоцким. Подпись Хмельницкого как генерального писаря Войска Запорожского стояла под актом Боровицкой капитуляции. Затем Богдан вошел в состав запорожского посольства к королю Владиславу IV. Несмотря на то, что по условиям капитуляции казацкое самоуправление на Сечи подлежало упразднению и, следовательно, упразднялся институт военного писаря, Хмельницкий получил взамен полномочия сотника Чигиринского, сохранив свое влияние на казацкие дела в Запорожье. Например, когда французский эмиссар граф де Брежи вел переговоры о наемной службе украинских казаков во французской пехоте, некоторые из придворных посоветовали ему иметь дело именно с сотником Хмельницким. В 1644 г. де Брежи писал кардиналу Мазарини: «Среди казаков есть талантливый полководец Богдан Хмельницкий, с которым считаются даже при дворе». Со временем, после личного знакомства с Хмельницким, де Брежи также подчеркнул его мастерское владение латынью и незаурядные организаторские способности.

Повороты судьбы

Впрочем, далеко не старшинская карьера  подтолкнула Богдана на отчаянный  путь бунтаря и освободителя, а  личная судьба. Смелый воин, он успел  в жизни познать лавры побед  и горечь поражений. Был женат по крайней мере трижды.

Его первой избранницей была Анна Сомкивна — сестра будущего наказного гетмана Якима Сомка. Именно с ней Богдан прожил большую часть своих зрелых лет, вырастив трех сыновей и четырех дочерей, но, очевидно, так и не познал счастья. После года вдовства он выбрал себе хорошенькую дивчину Матрену, воспитанницу своей покойной жены. Однако накануне венчания давнишний враг Хмельницкого чигиринский подстароста Даниил Чаплинский осуществил со своими гайдуками вооруженное нападение на Субботов (хозяин отсутствовал), похитил красавицу Матрену и немедленно обвенчался с ней. Младший сын Хмельницкого Остап пытался этому воспрепятствовать, но был жестоко избит канчуками. От побоев парень вскоре умер. Претерпев такое унижение, отец пытался апеллировать к судебным инстанциям и даже к самому королю, но тщетно. Наконец король намекнул сотнику: дескать, носишь саблю на поясе — суди! Владислав IV и не подозревал, что суд над обидчиком Чаплинским станет прелюдией «страшного суда» над ляхами за многочисленные несправедливости русинам — судом над шляхетскими вольностями на Вкраине.

Отбив невесту тем же способом, что и Чаплинский, Богдан был вынужден добиваться повторного церковного брака, фактически при живом муже. Разрешить такой исключительный шаг могло только верховное лицо церкви. Хмельницкому, тогда уже гетману Войска Запорожского, не надо было уговаривать церковных владык, за него это сделали его громкие военные победы — разбитое коронное войско под Пилявцами, взятие Львова и, наконец, триумфальный въезд в Киев. В начале 1649 г. брак Богдана и Матрены освятил сам патриарх Иерусалимский Паисий, находившийся в то время в Украине.

Впрочем, счастье «молодых» было непродолжительным. Летом 1651 г. старший  сын Хмельницкого Тимош в порыве гнева приказал повесить «мачеху» на воротах родительского двора  в Чигирине, дескать, за супружескую  измену. Траур гетмана был не менее  быстротечным. Вскоре он вступил в  брак в третий раз — с сестрой  нежинского полковника Ивана Золотаренко Анной. Известно, что эта добродетельная женщина была вдовой одного из казацких полковников и пользовалась большим уважением среди старшины. После смерти Богдана она приняла постриг в одном из киевских женских монастырей на Печерске, где и умерла в 1667 году.

Неудержимый «Хмель»

Собственно, о личности Хмельницкого нам известно не так уж и много. Достоверно известно, что он курил  трубку и любил кофе, в те времена  еще не очень распространенный в  Европе. К этому он, очевидно, привык в турецком плену. Очевидцы вспоминают, что гетман очень метко стрелял  из лука и, конечно же, не расставался  с саблей — главным атрибутом  шляхетского достоинства. В хорошем  настроении мог поиграть на бандуре. Наконец, как это водилось среди  шляхты, любил выпить. Во время аудиенции  в гетманских покоях, как засвидетельствовал спутник Антиохийского патриарха Макария архидиакон Павел Халеппский, на стол подавали только что изготовленную горилку, еще горячую. Гетман сначала предлагал попробовать ее высокому гостю, и только тогда прикладывался сам. Тот же очевидец обратил внимание на непривычный аскетизм гетманской трапезы. На столе практически не было ни серебряных тарелок, ни ценных кубков, хотя у каждого представителя казацкой старшины были огромные сундуки с трофейной позолоченной и серебряной посудой. Венецианец Альберто Вимина подтвердил наблюдения сирийского архидиакона — в своем дневнике он описал покои гетмана в чигиринском замке, лишенные каких бы то ни было модных украшений и обставленные довольно простой мебелью: сундуки, лавки, обычный дубовый стол и диван с кожаными подушками.

Яркие воспоминания оставили современники о характере гетмана и его  темпераменте. Обычно это был человек  скептический, склонный к обстоятельным  рассуждениям. Но политику и полководцу были присущи и проявления крайне холерического возбуждения, которые он гасил зачастую с помощью алкоголя. В минуты гнева попадать под его руку было просто опасно для жизни. Однажды, в 1653 г., когда старшина поставил под сомнение целесообразность похода на Молдавию, гетман рубанул саблей черкасского полковника Яська Пархоменко по руке. К счастью, рана оказалась не глубокой. Хмельницкий, взяв себя в руки, приказал старшине принести бочку меда: «Пейте, дети, а на меня зла не держите».

У Хмельницкого, вне сомнения, была харизма лидера, а благодаря своему авторитету в казацкой среде он чувствовал себя просто диктатором. Как записал в своем дневнике литовский канцлер Альбрехт Радзивилл: «Хмельницкий держал русинов в таком послушании, что они были способны на все взмахни только он рукой».

Впрочем, не было диктатуры, которая  смогла бы противодействовать присущему  казацкой старшине демократизму, заимствованному  у польской шляхты. Яркий пример — судьба молдавской экспедиции в 1653 г., завершившейся крайне трагически для старшего сына Хмельницкого Тимоша. Нет оснований «воевать чужую землю», заявляли полковники. По их мнению, молдавский вектор политики не лежал в плоскости актуальных казацких интересов, особенно после тяжелых поражений в войне с Польшей, а только лишь удовлетворял амбиции молодого гетманича, женатого на дочери молдавского хозяина Розанде Лупул. Наконец, казацкий экспедиционный корпус был ограничен личной гетманской сотней, вскоре погибшей вместе с Хмельниченком под Сучавой. Другой пример — присяга московскому царю после Переяславской рады 1654 г., от которой вопреки воле гетмана отказались такие авторитетные полковники, как Иван Богун, Иван Сирко и Грицько Гуляницкий (тогда же не присягнули Уманский, Брацлавский, Полтавский и Кропивнянский полки). Следовательно, диктатура на поле битвы, а казацкую политику определял все-таки совет старшин.

«Украина своя русская»

Отец Хмель, очевидно, родился в  рубашке. Но составляющими его удачи  были его дальновидность, ум и хитрость, надежно маскировавшие его чувства  и намерения. Хитрость была искусством, неоднократно разрушавшим планы  его политических оппонентов. Было только одно исключение: на переяславских переговорах его ухищрения не сработали против московских дипломатов. Они сразу выдвинули свои условия, противоречащие стратегическим намерениям Хмельницкого, а в глазах старшины они вообще выходили за рамки здравого политического смысла. Казаки настаивали на подписании обоюдной присяги о соблюдении военно-политического союза, как это было принято в отношениях между королем и шляхтой, в то же время московские бояре не видели большей крамолы, чем требовать присяги от самого царя, и отказывались это делать от его имени. Спор, по-видимому, оставили на послевоенное согласование. По крайней мере до этого времени переяславской хартии 1654 г. никто не видел! И как именно решение тогда одобрили, известно только из опоэтизированного «рапорта» московских дьяков, рассчитанного на сентиментальность молодого царя Алексея Михайловича: «Желаем под царя восточного, православного». Со временем это несогласование привело к разрыву союзнических обязательств и, наконец, к Конотопской битве 1659 года, когда вчерашние побратимы — украинские казаки и московские ратники сошлись в кровавой битве, которая оказалась несчастливой именно для последних. Но это было уже после Богдана.

Неопровержимым является одно: во внешней политике легендарного гетмана  не было четко выраженных приоритетов, точнее — приоритетом была сама Украина. С кем бы гетман ни вел  переговоры, с кем бы ни заключал мир или ни объявлял войну, это  всегда вписывалось в ситуативные  интересы казацкого государства, границы  которого определяла исключительно  казацкая доблесть. «Куда зашла казацкая сабля, там и казацкая власть будет», — резюмировал генеральный писарь Иван Выговский. Впрочем, казацкая сабля не была стихийным двигателем казацкой агрессии, ведь заходила она лишь туда, где исторически жила народность «русская» и где изначально стояла «русская церковь» — православный украинский приход. Именно такими мотивами руководствовался Хмельницкий во время осады Львова, похода на Замостье и Подляшье и в утверждении гетманской власти на юге современной Беларуси, которую завоевал в 1655—1657 гг. полковник Иван Золотаренко.

Следовательно, некоторые историко-культурные принципы все-таки определяли политические претензии казацкой революции. И  только сквозь эту призму можно увидеть  и понять откровенное нежелание  старшины «воевать чужую землю» и  вмешиваться в молдавские междоусобицы. Так же и политические предложения  королю Яну-Казимиру поступали только с условием признать за Гетманщиной юрисдикцию над исконными русскими землями, включительно с Владимиром (Волынским), Львовом, Ярославом и Перемышлем (последние два города сейчас принадлежат Польше). В 1656 году в сферу контроля гетманского государства входило даже Турово-Пинское княжество, шляхта которого обратилась с петицией к гетману о принятии их в «вечное подданство». «Украина своя русская» — звучало в обращении гетмана к мещанам Львова. Именно как суверенную наследницу Киевской Руси видел Украину в политической перспективе Богдан Хмельницкий.

Но перспективам помешал «третий» фактор, который оказался недоступен даже острому политическому чутью  Богдана Хмельницкого. Уже в 1656 году Москва резко изменила свою внешнюю  политику — с антипольской на антишведскую и заключила мир с послами Яна-Казимира. Для казацкой Украины это означало закрытие «второго фронта». Выстраданная годами кровопролитной борьбы победа ускользала от гетмана. Он пытался вмешаться в передел сфер влияния, требуя, чтобы границы между Речью Поспoлитой и Гетманщиной были непременно «как при давних князьях русских», но на сепаратные переговоры в Вильно гетманских посланцев даже не допустили. Когда же Богдану Хмельницкому доложили об этом, тот, по свидетельству очевидцев, с болью в голосе крикнул: «Уже, дети мои, об этом не печальтесь! Я знаю, что с тем делать, нужно отступать от руки царского Величества! А пойдем туда, куда велит Верховный Владыка — не только под христианского государя, а хотя бы и под бусурманина...»