Древняя Русь и Великая степь. Проблемы взаимоотношений

Был доволен и  князь Святослав, ибо у власти в Киеве находились христиане, отнюдь ему не симпатичные. В походе он чувствовал себя гораздо лучше. Поэтому весной 968 г. русские ладьи приплыли в  устья Дуная и разбили не ожидавших  нападения болгар. Русских воинов было немного — около 8—10 тыс., но им на помощь пришла печенежская конница. В августе того же года русы разбили болгар около Доростола. Царь Петр умер, и Святослав оккупировал Болгарию вплоть до Филипполя. Это совершилось при полном одобрении греков, торговавших с Русью. Еще в июле 968 г. русские корабли стояли в гавани Константинополя.

За зиму 968-969 г. все изменилось. Калокир уговорил Святослава, поселившегося в Переяславце, или Малой Преславе, на берегу р. Варны, посадить его на престол Византии. Шансы для этого были: Никифора Фоку не любили, русы были храбры, а главные силы регулярной армии находились далеко, в Сирии, и были связаны напряженной войной с арабами. Ведь сумели же болгары в 705 г. ввести во Влахернский дворец безносого Юстиниана в менее благоприятной ситуации! Так почему же не рискнуть? А Святослав думал о бессмысленности возвращения в Киев, где его христианские недруги в лучшем случае отправили бы его еще куда-нибудь. Болгария примыкала к Русской земле — территории уличей. Присоединение к Руси Восточной Болгарии, выходившей к Черному морю, давало языческому князю территорию, где он мог быть независим от своей матери и ее советников.

Весной 969 г. левобережные печенеги осадили Киев. Для Ольги и киевлян это было совершенно неожиданно, ибо повод для нарушения мира был им неизвестен. Киев оказался в отчаянном положении, а войска, которое привел по левому берегу воевода Претич на выручку престарелой княгини, было явно недостаточно для отражения противника. Но когда печенежский вождь вступил с Претичем в переговоры, то выяснилось, что война основана на недоразумении. Партия княгини и не помышляла о войне с Византией, и «отступиша печеньзи от града», а то нельзя было даже напоить коней в речке Лыбедп. Однако Святославу в Киеве было неуютно. Нестор приписывает это его неуживчивому характеру, но надо думать, что дело обстояло куда трагичнее.11 июля скончалась Ольга и была похоронена по православному обряду, причем могила ее не была отмечена, хотя по ней плакали «...людье вси плачемъ великомъ». Иными словами, Ольга вела себя как тайная христианка, а в Киеве было много и христиан и язычников. Страсти накалялись. Что делал Святослав после смерти матери, летопись не сообщает, а вернее, умалчивает. Но из последующих событий очевидно, что Святослав не просто покинул Киев, а был вынужден его покинуть и уйти в дунайскую оккупационную армию, которой командовали его верные сподвижники:

На княжеские столы  были посажены внуки Ольги: Ярополк  — в Киеве, Олег — в Древлянской земле, а Владимир, сын ключницы Малуши, плененной при покорении древлян. — в Новгороде, потому что туда никто не хотел идти из-за буйного нрава новгородцев. Но для самого Святослава места на родной земле не нашлось. Это не домысел. Если бы Святослав в июле 969 г. собирался бороться с греками, он не стал бы терять темп. Если бы он чувствовал твердую почву под ногами, он вернул бы войско из Болгарии. Но он не сделал ни того, ни другого... и началась серия проигрышей.

Великий раскол церквей 1054 г. изолировал русских западников от католических стран, ибо переход  в латинство стал рассматриваться  в Киеве как вероотступничество. Но Ярослав, его сын Изяслав и  внук Святополк, нуждаясь в деньгах, покровительствовали киевской колонии  немецких евреев, осуществлявших связь  киевских князей с католической Европой. Деньги, попадавшие в княжескую казну, евреи получали с местного населения, скорбевшего о том, что евреи  «отняли все промыслы христиан и при Святополке имели великую свободу и власть, через что многие купцы и ремесленники разорилися»2. Тот же источник сообщает, что евреи «многих прельстили в их закон» 3, но, как интерпретировать это сведение, неясно. Скорее всего это навет, но сам факт наличия религиозных споров и дискредитации православия подтверждается другим автором — Феодосием Печерским, который имел обыкновение спорить с евреями в частных беседах, «поелику желал быть убитым за исповедание Христа» 4. Что его надежды были небезосновательны, мы увидим позже, но его роль в поддержке Изяслава и уважение народа спасли Феодосия от мученического венца. Весь этот раскол на несколько партий, под которым крылись субэтнические различия, заслуживает внимания, ибо лишь при Владимире Мономахе наступило торжество православия на Руси. Православие сплотило этносы Восточной Европы, хотя этому духовному единению сопутствовало политическое разъединение, о котором и пойдет речь ниже. Ярослав Мудрый умер в 1054 г. киевским каганом — победителем ляхов, ятвягов, чуди и печенегов, законодателем, просветителем и освободителем Русской церкви от греческого засилья, но покоя стране он не оставил. Наоборот, и на границах, и внутри Русской земли события потекли по отнюдь не предусмотренным руслам. Неожиданным было то, что, несмотря на грандиозность подчиненной Киеву территории, Ярослав не мог разгромить маленькое Полоцкое княжество. Наоборот, он уступил полоцкому князю Брячиславу, внуку Владимира, Витебск и Усвят, что не дало ему желанного мира. Только в 1066 г дети Ярослава — Изяслав и его братья — разбили на р.Немиге Всеслава Брячиславича Полоцкого, а потом, пригласив его на переговоры в Смоленск, схватили и заточили в поруб (сруб без двери, т. е. тюрьма) в Киеве. Освобожденный восставшими киевлянами 15 сентября 1068 г. Всеслав семь месяцев княжил в Киеве, а потом под давлением превосходящих сил польского короля Болеслава вернулся в Полоцк и -после нескольких неудач отстоял независимость своего родного города. Столь же неожиданно было появление на южной границе Руси в 1049 г. гузов, или торков, бывших союзников Святослава, ныне врагов. Война с торками затянулась до 1060 г., когда они были разбиты коалицией русских князей и отогнаны к Дунаю. В 1064 г. торки попытались перейти Дунай и закрепиться во Фракии, но повальные болезни и соперничество их заклятых врагов — печенегов заставили торков вернуться и просить убежища у киевского князя. Расселенные по южной границе Руси, на правом берегу Днепра, торки стали верными союзниками волынских князей против третьего кочевого этноса, пришедшего по их следам, — половцев. Об этих надо сказать подробнее, а пока рассмотрим внутриполитическую обстановку на Руси.

Правительство Ольги, Владимира и Ярослава, опиравшееся  на славяно- росский субэтнос — потомков полян, собрало воедино огромную территорию — от Карпат до Верхней Волги и от Ладоги до Черного моря, подчинив все обитавшие там этносы. Со смертью Ярослава Мудрого оказалось, что киевская правящая кучка не может больше править единолично и вынуждена перейти к принципу федерации, хотя власть оставалась привилегией князей Рюрикова дома. Князья- наследники разместились в городах по старшинству : Изяслав — в Киеве иНовгороде, Святослав — в Чернигове и Северской земле, Всеволод — в Переяславле с «довеском» из Ростово-Суздальской земли, Вячеслав — в Смоленске, Игорь — во Владимире-Волынском. Летопись, передавая общественное мнение современников о пленении Всеслава, осуждает Изяслава за предательство и рассматривает союз с поляками как измену родине именуемому «Ряд Ярославль», наследование престола шло от старшего брата к следующему, а по кончине всех братьев—к старшему племяннику. Появление половцев. Все тюркские этносы XI в. были «стариками». Появились они вместе с хуннами и сарматами в III в. до н.э. прошли все фазы этногенеза и превратились в гомеостатичные реликты. Казалось бы, они были обречены, но случилось наоборот. Персидский историк Раванди писал сельджукскому султану Кай-Хусрау в 1192—1196 гг.: «...в землях арабов, персов, византийцев и русов слово (в смысле «преобладание» принадлежит тюркам, страх перед мечами которых прочно живет в сердцах» соседних народов. Так оно и было. Еще в середине в. бывший газневидский чиновник Ибн-Хассуль в своем трактате против дейлемитов перечисляет «львиноподобные» качества тюрков: смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицемерия, нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и насилию, гордость, свободу от противоестественных пороков, отказ выполнять домашнюю ручную работу (что не всегда соблюдалось) и стремление к командным постам».

Все это высоко ценилось оседлыми соседями кочевников, ибо  среди перечисленных качеств  не было тех, что связаны с повышенной пассионарностью: честолюбия, жертвенного патриотизма, инициативы, миссионерства, отстаивания самобытности, творческого воображения, стремления к переустройству мира. Все эти качества остались в прошлом, у хуннских и тюркютских предков, а потомки стали пластичны и потому желанны в государствах, изнемогавших от бесчинств собственных субпассионариев. Умеренная пассионарность тюрок казалась арабам, персам, грузинам, грекам панацеей. Но тюркские этносы отнюдь не ладили друг с другом. Степная вендетта уносила богатырей, не принося победы, ибо вместо убитых вставали повзрослевшие юноши. Победить и удержать успех могли бы пассионарные этносы, но проходили века, а их не было и не предвиделось. Но совсем иначе сложилась ситуация на западной окраине Великой степи, ибо русичи в XI в. находились в инерционной фазе этногенеза, т. е. были пассионарнее тюркских кочевников, стремившихся на берега Дона, Днепра, Буга и Дуная из степи, усыхавшей весь Х век.

Как уже было отмечено, степь между Алтаем и Каспием  была полем постоянных столкновений между тремя этносами: гузами (торками), канглами (печенегами) и куманами (половцами). До Х в. силы были равны, и все соперники удерживали свои территории. Когда же в Х в. жестокая вековая засуха поразила степную зону, то гузы и канглы, обитавшие в приуральских сухих степях, пострадали от нее гораздо больше, чем куманы, жившие в предгорьях Алтая и на берегах многоводного Иртыша. Ручьи, спадающие с гор, и Иртыш позволили им сохранять поголовье скота и коней, т. е. основание военной мощи кочевого общества. Когда же в начале в. степная растительность (и сосновые боры) снова начала распространяться к югу и юго-западу, куманы двинулись вслед за ней, легко ломая сопротивление изнуренных засухой гузов и печенегов. Путь на юг им преградила пустыня Бетпак-Дала, а на западе им открылась дорога на Дои и Днепр, где расположены злаковые степи, точ--но такие, как в их родной Барабе. К 1055 г. победоносные.половцы дошли до границ Руси. Сначала половцы заключили союз с Всеволодом Ярославичем, так как у них был общий враг — торки (1055). Но после победы над торками союзники поссорились, и в 1061 г. Половецкий князь Искал разбил Всеволода. Надо полагать, обе стороны рассматривали конфликт как пограничную стычку, но тем не менее степные дороги стали небезопасны, сообщение Тьмутаракани с Русью затруднилось, и это повлекло за собой ряд важных событий. Половцы не все переселились на запад. Основные их поселения остались в Сибири и Казахстане, до берегов озер Зайсан и Тенгиз. Но как всегда бывает, ушла наиболее активная часть населения, которая после побед над гузами и печенегами столкнулась с Русью. Монголы и татары в XII в. Северо-восточную часть Монголии и примыкающие к ней области степного Забайкалья делили между собой татары и монголы. Для понимания истории монголов следует твердо запомнить, что в Центральной Азии этническое название имеет двойной смысл: 1) непосредственное наименование этнической группы (племени или народа) и 2) собирательное для группы племен, составляющих определенный культурный или политический комплекс, даже если входящие в него племена разного происхождения. Это отметил еще Рашид-ад-Дин: «Многие роды поставляли величие и достоинство в том, что относили себя к татарам и стали известны под их именем, подобно тому как найманы, джалаиры, онгуты, ке-раиты и другие племена, которые имели каждое свое определенное имя, называли себя монголами из желания перенести на себя славу последних; потомки же этих родов возомнили себя издревле носящими это имя, чего в действительности не было». Исходя из собирательного значения термина «татар», средневековые историки рассматривали монголов как часть татар, так как до XII в. гегемония среди племен Восточной Монголии принадлежала именно последним. В в. татар стали рассматривать как часть монголов в том же широком смысле слова, причем название «татар» в Азии исчезло, зато так стали называть себя поволжские тюрки, подданные Золотой Орды. В начале в. названия «татар» и «монгол» были синонимами потому, что, во-первых, название «татар» было привычно и общеизвестно, а слово «монгол» ново, а во-вторых, потому, что многочисленные татары (в узком смысле слова) составляли передовые отряды монгольского войска, так как их не жалели и ставили в самые опасные места. Там сталкивались с ними их противники и путались в названиях: например, армянские историки называли их мунгал-татарами, а новгородский летописец 1234г. пишет: «Том же лете, по грехам нашим придоша язьщи незнаеми, их же добре никто не весть: кто суть, и откеле изыдоша, и что язык их, и которого племени суть, и что вера их: а зовут я татары...» Это была монгольская армия.

 Существует мнение, видимо правильное что в военном столкновении побеждает сильнейший, если нет никаких привходящих обстоятельств. Допустимо ввести поправку на случайность военного счастья, но только в пределах одной битвы или стычки; для большой войны это существенного значения не имеет, потому что зигзаги на долгом пути взаимно компенсируются.

А как же быть с  монгольскими завоеваниями? Численный  перевес, уровень военной техники, привычка к местным природным  условиям, энтузиазм войск часто  были выше у противников монголов, чем у самих монгольских войск, а в храбрости чжурчжэни, китайцы, хорезмийцы, ку-маны и русичи не уступали монголам, но ведь одна ласточка весны не делает. Помимо этого немногочисленные войска монголов одновременно сражались на трех фронтах — китайском, иранском и половецком, который в 1241 г. стал западноевропейским. Как при этом они могли одерживать победы в в. и почему они стали терпеть поражения в XIV в.? По этому поводу имеются разные предположения и соображения, но главными причинами считались какая-то особая злобность монголов и гипертрофированная наклонность их к грабежу.

Обвинение банальное  и к тому же явно тенденциозное, потому что оно предъявляется в разные времена разным народам. И грешат этим не только обыватели, но и некоторые историки. Как известно, мы живем в изменчивом мире. Природные условия регионов земной суши нестабильны. Иногда место обитания этноса постигает вековая засуха, иногда — наводнение, еще более губительное. Тогда биоценоз вмещающего региона либо гибнет, либо меняется, приспосабливаясь к новым условиям. А ведь люди — верхнее звено биоценоза. Значит, все отмеченное относится и к ним. Но этого мало. Историческое время, в котором мы живем, действуем, любим, ненавидим, отличается от линейного, астрономического времени тем, что мы обнаруживаем его существование благодаря наличию событий, связанных в причинно-следственные цепочки. Эти цепочки всем хорошо известны, их называют традициями. Они возникают в самых разных регионах планеты, расширяют свои ареалы и обрываются, оставляя потомкам памятники, благодаря чему эти логомки узнают о неординарных, «странных» людях, живших до них.

Переломные эпохи. Принятая нами методика различения уровней  исследования позволяет сделать  важное наблюдение: этническая история  движется неравномерно. В ней наряду с плавными энтропийными процессами подъема, расцвета и постепенного старения обнаруживаются моменты коренной перестройки, ломки старых традиций, вдруг возникает нечто новое, неожиданное, как будто мощный толчок потряс привычную совокупность отношений и все перемешал, как мешают колоду карт. А после этого все улаживается и тысячу лет идет своим чередом.