Екатерина II

Глава  I. Формирование личности Екатерины.

§ 1. Детство и юность. 
 
Будущая императрица и самодержица Всероссийская Екатерина II родилась 21 апреля 1729 г. В мелком немецком Ангальт-Цербстском княжестве.. Отец ее ничем не примечательный князь Христиан-Август - преданной службой прусскому королю сделал неплохую карьеру: командир полка, комендант Штеттина, губернатор.  В 1727 году (ему тогда было 42 года) женился на 16-летней голштейн-готторпской принцессе Иоганне-Елизавете.  
До того времени, когда София Фредерика Августа вместе с матерью появилась в России, историки располагают о ней скудными сведениями. Княжеский род был столь скромным, что о родителях новорождённой, как и об их дочери источников не сохранилось: при дворе не вели камерфурьериских журналов, а у современников супружеская пара не вызывала интереса, и они не запечатлели их жизнь в воспоминаниях. 
Недостаток материальных средств не позволял родителям нанимать дорогих опытных учителей и гувернанток. И здесь судьба щедро улыбнулась Софии Фредерике. После смены нескольких нерадивых гувернанток ее доброй наставницей стала французская эмигрантка Елизавета Кардель (по прозвищу Бабет). Как позже писала о ней Екатерина II, она "почти все знала, ничему не учившись; знала как свои пять пальцев все комедии и трагедии и была очень забавна". Сердечный отзыв воспитанницы рисует Бабет "образцом добродетели и благоразумия - она имела возвышенную от природы душу, развитой ум, превосходное сердце; она была терпелива, кротка, весела, справедлива, постоянна".  
Екатерина писала потом: «Меня воспитывали с тем, чтобы я вышла замуж за какого-нибудь мелкого соседского принца, и соответственно этому меня и учили всему, что тогда требовалось, уметь танцевать, чуточку разбираться в музыке и тогдашней классической литературе, писать красивым подчерком, поддерживать беседу, изящно кланяться,…Что там ещё? Французский язык. Вот и все, пожалуй». 
Казалось, маленькой принцессе нечего было ожидать от судьбы. Между тем честолюбивые мечты пробудились в ней очень рано. Позже она писала, что уже в семь лет мечтала о короне.  
В конце 1742 года София ездила с матерью в Берлин, где знаменитый художник Пен написал её портрет. Екатерина знала, что этот портрет должен быть отправлен в Петербург. Прошёл год, и её судьба определилась окончательно. 
 
Мать Софии, впрочем,  благодаря своим связям имела доступ на более об  ширную сцену, чем захолустный Штеттин. Княгиню Иоганну Елизавету вырастила ее крестная мать, вдовствующая герцогиня Елизавета София Мария Брауншвейг-Вольфенбюттельская, которая потом выдала свою воспитанницу замуж и дала за ней приданое. Каждый год Иоганна Елизавета проводила несколько месяцев у своей благодетельницы и привозила с собой дочь. Ее друзьями детства и товарищами по играм были принц Людвиг Брауншвейгский, ставший затем наставником штатгальтера Нидерландов, принц Фердинанд Брауншвейгский, в дальнейшем генерал прусской службы, и будущая датская королева Юлиана Мария. В Берлине принцесса София познакомилась с принцем Генрихом Прусским и его сестрой, принцессой Луизой, впоследствии — королевой Швеции. Современница так описывала юную принцессу Софию: «Она была отлично сложена, с младенчества отличалась благородною осанкою и была выше своих лет. Выражение лица ее не было красиво, но очень приятно, при  чем открытый взгляд и любезная улыбка делали всю ее фигуру весьма привлекательною».  Но пока еще ни происхождение Софии (не самое знатное в Европе), ни ее личные качества, ни образованность не позволяли предполагать, что ее ждет великое будущее. В этой судьбе сыграл роль не столько характер принцессы Софии, сколько сложившиеся обстоятельства. Несколькими годами раньше, когда принцесса София познакомилась со своим троюродным братом Карлом Петером Голштинским во время краткой встречи в Эйтине, придворные сплетники соединили их имена. А с тех пор как Карла Петера Ульриха в 1742 г. забрали в Россию и объявили великим князем, София тоже стала думать, что ее судьба связана с ним, «потому что из всех предложенных партий эта была самая значительная».  
Тем временем Иоганна Елизавета изо всех сил старалась обратить на себя с дочерью внимание русской императрицы и позаботилась о том, чтобы портреты Софии попали к русскому двору. 
Однако когда Софии исполнилось четырнадцать лет, ее судьба едва не решилась совсем по-другому. Младший брат ее матери, Георг Людвиг, которому было всего двадцать четыре года, влюбился в свою племянницу. Настойчивыми ухаживаниями он добился от юной девушки согласия выйти за него замуж при условии, что ее родители не станут против этого возражать.  
Однако именно в это время принесли плоды интриги Иоганны Елизаветы в России. В январе 1744 г. ее пригласили вместе с дочерью посетить русский двор. Цель этого визита была понятна, хотя прямо и не называлась: Софию избрали будущей невестой русского великого князя Петра Федоровича, и надо было совершить очень грубый промах, чтобы испортить дело, после того как мать с дочерью оказались бы на месте.  
Было бы слишком просто представлять себе, будто в намерении принцессы Софии добиться этого брака в России уже отразилось ее стремление к власти. В конце концов, ей было тогда всего четырнадцать лет, и, как бы ни льстило ей, ни будоражило внимание дяди, похоже, что сердце девушки еще не пробудилось. Ее первое впечатление о гольштейн-готторпском троюродном брате Карле Петере Ульрихе, десятилетнем мальчике, было довольно благоприятным, а уж Россия сулила ей куда более блестящее положение и широкое поле деятельности, чем она приобрела бы, став женой нищего младшего отпрыска рода своей матери.  
В начале января 1744 года в Цербст прискакал курьер из Петербурга. Он привёз письмо Брюмера, гувернёра и воспитателя великого князя. Брюмер писал, что Иоанна-Елизавета должна незамедлительно выехать вместе с дочерью в Россию. К письму был приложен чек на 10000 рублей для покрытия путевых издержек. Хотя в письме ни слова не говорилось о замужестве, родители сразу сообразили, в чём дело.  
Приглашение, направленное из России Иоганне Елизавете с дочерью (принца Христиана Августа не пригласили), было итогом усиленных размышлений и маневров при русском дворе, где будущий брак Карла Петера Ульриха, а ныне великого князя Петра Фе доровича, служил объектом неиссякаемых интриг. Выбор невесты должен был указать будущее направление внешней политики русского правительства. Поэтому шла молва то о французской невесте, то о принцессе из Саксонии, а то и из Англии.  
Вице-канцлер А. П. Бестужев-Рюмин, возглавлявший русскую внешнюю политику и стремившийся создать коалицию Австрии, Британии, Нидерландов и России против Пруссии и Франции, поддерживал кандидатуру саксонской принцессы. Фридрих II в ответ предлагал через своего посла принцесс из разных германских домов, в том числе и «юную принцессу Цербстскую».   Со своей стороны императрица Елизавета остановила выбор на Софии Анхальт-Цербстской совершенно независимо от этих планов. Эта принцесса принадлежала по материнской линии к Гольштейн-Готторпскому дому, была протестанткой и происходила из мелкого германского княжеского рода, от которого не пришлось бы ждать особых претензий. 
 Уже 10 или 12 января мать и дочь отправились в путь. София сердечно распрощалась с отцом, которого ей не суждено было увидеть вновь. Он в свою очередь вручил жене длинный меморандум — руководство поведения для дочери, в котором призывал ее хранить верность лютеранской вере, во всем слушаться императрицу, стараться угодить великому князю, не вести крупной карточной игры и не вмешиваться в государственные дела. (Настанет время, и София пренебрежет боль¬шинством этих советов.)  
В Берлине они остановились на несколько дней, и здесь Екатерину навестил ФридрихII. Он остался доволен маленькой принцессой, а матери велел соблюдать осторожность и скрывать в дороге свои имена. С этого времени Иоганна-Елизавета путешествовала под именем графини Рейнбек. Дорога была ужасной. Принцессы вынуждены были ночевать в крестьянских избах. Обе они страдали от холода, а Екатерина к тому же расстроила себе желудок грубой пищей и местным пивом.  
    Неудобства скромного путешествия инкогнито в качестве графини Рейнбек с дочерью сразу кончились, как только путешественницы пересекли русскую границу в конце января 1744 г. Их встречали ружейным салютом, к ним приставили почетный эскорт и, что в данных обстоятельствах было еще важнее, одарили собольими шубами. Мать с дочерью приехали в Москву 9/20 февраля и как раз успели ко дню рождения великого князя— 10 февраля. Петр поспешил навстречу невесте и препроводил обеих дам в покои императрицы. В мемуарах София описывает глубокое впечатление, которое произвели на нее красота и величие императрицы Елизаветы, находившейся в расцвете лет: высокая, статная, с прелестным цветом лица и дивными волосами, сияющими голубыми глазами и правильными чертами, которые несколько портил только нос картошкой, свойственный русским женщинам. Но пока ни слова о Петре София в мемуарах не говорит.  
§ 2. Екатерина при дворе Елизаветы Петровны. 
 
Поначалу жених и невеста понравились друг другу.. София проявляла усердие и способности, овладевая русским языком. Ее наставником в православии был тот же Симон Тодорский( который был учителем Петра 3),  украинскому выговору которого она изо всех сил старалась не подражать. Игумен Симон четыре года проучился в Галле и показался принцессе Иоганне Елизавете заправским лютеранином. Неудивительно поэтому, что принцессе Софии было легко усвоить догматы православной веры, хотя, как она объясняла в письме к отцу, «внешние обряды весьма различны, но церковь принуждена к тому грубостью народа».  
Гладкий путь принцессы Софии к статусу великой княгини был прерван сначала опасной болезнью, во время которой она сумела расположить к себе императрицу, призвав православного священника вместо лютеранского пастора, а затем политическим кризисом, спровоцированным неразумным поведением ее матери. Та, всерьез приняв инструкции Фридриха II, открыто примкнула к придворной партии, замышлявшей свергнуть вице-канцлера Бестужева-Рюмина. Весной 1744 г. Бестужев пошел в контратаку и представил им¬ператрице Елизавете Петровне выдержки из перехваченных писем. В них содержались многочисленные неосторожные критические высказывания принцессы Иоганны Елизаветы в адрес императрицы и по поводу ее образа жизни. Письма свидетельствовали и о попытках княгини Анхальт-Цербстской вмешаться в политику России в интересах Пруссии. Иоганне Елизавете пришлось выслушать немало резких слов от императрицы и в слезах покинуть ее покои. Однако императрица Елизавета была слишком справедлива, чтобы винить дочь, к которой питала расположение, в грехах матери, которую начала презирать. Поэтому подготовка к свадьбе продолжалась.  
 28 июня 1744 г. в Москве состоялась торжественная церемония обращения Софии в православие. Самообладание и твердость, с которой девушка, громко и четко выговаривая слова, произнесла по-русски символ веры, снискали ей всеобщее одобрение. Теперь она стала Екатериной Алексеевной, а на следующий день, когда произошло официальное обручение с Петром Федоровичем, получила титул великой княгини и императорского высочества, т.е. более высокое место в иерархии, чем ее мать. Теперь уже у Екатерины появился соб¬ственный двор. Двое из троих камергеров великой княгини сыграли роль в ее жизни впоследствии: Захар Григорьевич Чернышев, ставший президентом Военной коллегии, и Александр Михайлович Голицын, графиня Мария Андреевна Румянцева — внушительная и грозная дама.  
Тут пришел черед Петра Федоровича поставить будущее Екатерины под угрозу. Осенью 1744 г. он заболел — сначала плевритом, потом ветрянкой, которая в конце концов перешла в оспу. Екатерину немедленно удалили прочь, а Елизавета Петровна бросилась к постели больного племянника и принялась бесстрашно ухаживать за ним. 
Пока Екатерина с нетерпением ждала вестей о женихе, у нее состоялось недолгое знакомство еще с одним человеком. Эта встреча оставила неизгладимый след в ее характере и отразилась на ее жизненном пути. В Россию прибыло шведское посольство, чтобы объявить о женитьбе дяди Екатерины, принца Адольфа Фридриха — наследника шведского трона, на Луизе Ульрике, сестре Фридриха II . В составе посольства находился граф X . А. Гилленборг. Он воспользовался случаем побеседовать с Екатериной( Как утверждают исследователи не только из желания помочь оказавшейся среди чужаков принцессе, но и выполняя чьи-то поручения, сориентировать Екатерину в нужном европейском направлении).  Он разъяснил юной собеседнице, как необходимы ей в ее шатком положении выдержка и хорошее знание собственной натуры, как важно заботиться о пище для ума и для души.  
Он советовал ей читать Плутарха, Тацита, изданные в 1734 г. «Рассуждения о причинах величия и упадка римлян» Монтескье. Екатерина не замедлила последовать советам графа и даже приказала доставить каталог библиотеки Академии наук и ее книжной лавки. К советам графа Гилленборга она вернулась позднее, и эти советы с годами сослужили ей хорошую службу .  
Когда в конце февраля 1745 г. выздоровевший великий князь вернулся в Санкт-Петербург, его нельзя было узнать. Он и раньше не был красивым, а теперь «Он стал ужасен», — писала в мемуарах Екатерина, сама как раз вступавшая тогда в пору расцвета.  
Но она зашла слишком далеко, чтобы отступать, а линия ее по  ведения уже определилась окончательно Вот, что она пищет по этому поводу в мемуарах. «Вот доводы или, точнее, выводы, к которым я пришла с тех пор, как поняла, что останусь в России навсегда, и которые никогда ни на минуту не упускала из виду: 1. нравиться великому князю, 2. нравиться императрице, 3. нравиться народу».   И отступать она не собиралась.  
21 августа 1745 г. в 5 часов утра пушечная пальба возвестила о начале свадебных церемоний, которые затмили все былые царские венчания в России. Были и фейерверки, и иллюминации, фонтаны вина, горы угощений, оперы и комедии. 
Но, с точки зрения Екатерины, праздновать было почти нечего. уже начала питать к жениху физическое отвращение, хотя в ней еще и не совсем умерла привязанность к нему, смешанная со снисходительностью.  
Свадьба Екатерины послужила сигналом к отъезду ее матери; пятнадцатилетняя великая княгиня осталась одна, и ей не у кого было попросить совета. Она тут же наделала много долгов.  
Шли месяцы, но ни  каких признаков появления наследника не обнаруживалось, и императрица к ней охладела. Из-за выходки великого князя, просверлившего дырочки в дверях, чтобы подглядывать, как императрица принимает своих друзей, для молодого двора был введен более строгий распорядок жизни. Назначили новую обер-гофмейстерину — троюродную сестру императрицы двадцатичетырехлетнюю Марию Чоглокову, избранную как образец супружеской преданности и плодовитости. Инструкции для Марии Чоглоковой и ее мужа соста  вил Бестужев-Рюмин, ставший канцлером. Они касались поведения великокняжеской четы как в личной жизни, так и в политике. Екатерине с необычайной и многословной категоричностью запрещалось переписываться с родными. Она могла лишь ставить свое имя под письмами, составленными за нее в Коллегии иностранных дел. Еще унизительнее было то, что Чоглоковой предписывалось сле дить за соблюдением великой княгиней супружеской верности — у Елизаветы возникли подозрения, правда, пока ничем не подкреп-ленные, что Екатерина питает нежные чувства к одному из камергеров Петра Федоровича. Общество великой княгини ограничили лишь теми людьми, которых одобрит госпожа Чоглокова. Никому не разрешалось говорить с ней тихим голосом или шепотом, передавать новости о придворных интригах и политике правительства. 
Как только замечали, что Екатерина привязалась к кому-то из фрейлин или даже к горничной, ту немедленно удаляли. 
Во время непрестанных переездов двора из Москвы в Петербург, из Летнего дворца в Зимний, из одной загородной резиденции в другую Екатерина научилась находить утешение в верховой езде и чтении.  Теперь она следовала советам Гилленборга. Она год за годом читала «Историю Германии» отца Барре, «Очерк нравов» Вольтера, «Церковные анналы» Барониуса, «Историю Генриха IV » Ардуэна де Бомон де Перефикс (Генрих IV навсегда остался любимым героем Екате рины), а также письма мадам де Севинье и некоторые французские романы. Еше одним автором, вероятно, оказавшим известное влияние на нравственные критерии Екатерины, был Брантом, чья «Жизнь галантных дам» могла попасть ей в руки наряду с другими его сочинениям.    
Со временем она прочла «Анналы» Тацита, также, как она сама впоследствии признавалась, наложившие отпечаток на ее лич¬ность. В конце концов, Рим не так уж блистал республиканскими добродетелями, и преторианская гвардия возводила на престол и низвергала императоров. В начале 1750-х гг. она впервые прочла «О духе законов» Монтескье, и впоследствии это сочинение стало ее настольной книгой.   
 С годами отчуждение между великим князем и великой княги  ней все росло. Их заставляли спать в одной постели, но толку от этого было немного, пока великий князь играл в куклы или дрессировал собак в соседней комнате, а Екатерина читала Платона. Екатерину обожали слуги. Ее пылкость прекрасно уравновешивалась благоразумием, а в отноше  нии тех, кто от нее зависел, благоразумие всегда побеждало. Она была к прислуге внимательна и тактична, всегда видела в ней людей. При этом так как двор Елизаветы жил очень весело, то Екатерина, несмотря на постоянные ограничения, тоже веселилась от всей души и, как и все остальные, терпела всяческие неудобства в ветхих, кое-как обставленных путевых дворцах, где останавливался на привал бродячий двор Елизаветы. 
Прожив почти восемь лет в так и не завершенном браке, к тому же при дворе, непрестанно занятом любовными интригами. Первый роман ей приписывают С Сергеем Васильевичем Салтыковым. Ей было 23 года. Она описывает свои переживания в мемуарах. И судя по её мемуарам Елизавета не была против этой связи.  И когда 25 сентября 1754 у Екатерины родился долгожданный наследник появились версии о том, что это не ребенок Петра III, появились версии о бесплодии Петра III и о личной протекции Елизаветы роману Екатерины с Салтыковым. Императрица подарила ей 10 тысяч рублей Она стала зрелой и стойкой, и если теперь, произведя на свет сына, она отчасти лишилась своего значения, то взамен приобрела большую безопасность и свободу — как мать наследника престола. 
Екатерина 30 августа 1756 года сообщает английскому послу в России сэру Чарльзу Герберту Уилльямсу, с которым состояла в тайной переписке, что решила "погибнуть или царствовать.   
Вспоминая об этом времени, она писала: "Поистине я ничем не пренебрегала, чтобы этого достичь: угодливость, покорность, уважение, желание нравиться, желание поступать как следует, искренняя привязанность - все с моей стороны постоянно к тому было употребляемо с 1744 по 1761 год.  
Способы же обретения Екатериной "доверенности русских" не содержали в себе ничего оригинального и по своей простоте как нельзя лучше отвечали умственному настрою и уровню просвещенности петербургского высшего света.  
Она писала: "Приписывают это глубокому уму и долгому изучению моего положения. Совсем нет! Я этим обязана русским старушкам <...> И в торжественных собраниях, и на простых сходбищах и вечеринках я подходила к старушкам, садилась подле них, спрашивала о их здоровье, советовала, какие употреблять им средства в случае болезни, терпеливо слушала бесконечные их рассказы о их юных летах, о нынешней скуке, о ветрености молодых людей; сама спрашивала их совета в разных делах и потом искренне их благодарила. Не прошло двух лет, как самая жаркая хвала моему уму и сердцу послышалась со всех сторон и разнеслась по всей России. Самым простым и невинным образом составила я себе громкую славу, и, когда зашла речь о занятии русского престола, очутилось на моей стороне значительное большинство". 
25 декабря 1761 года после долгой болезни не стало императрицы Елизаветы Петровны. Объявивший эту давно ожидаемую весть сенатор Трубецкой тут же провозгласил вступление на трон императора Петра III. Как пишет замечательный историк С. М. Соловьев, "ответом были рыдания и стоны на весь дворец <...> Большинство встретило мрачно новое царствование: знали характер нового государя и не ждали от него ничего хорошего". Екатерина же, если и имела намерение, как сама вспоминает, "спасать государство от той гибели, опасность которой заставляли предвидеть все нравственные и физические качества этого государя" практически не могла активно вмешиваться в ход событий.   
 
 
 
Глава II. Екатерина и Петр III. 
§ 1. Личность Петра III. 
Внук Петра I, сын цесаревны  Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха. По линии отца был внучатым племянником шведского короля Карла XII и сначала воспитывался как наследник шведского престола. 
Мать мальчика, названного при рождении Карл Петер Ульрих, умерла вскоре после его появления на свет, простудившись во время фейерверка в честь рождения сына. Он рано потерял и отца. Его воспитатели О. Ф. Брюммер и Ф. В. Берхгольц не отличались высокими нравственным качествами и не раз жестоко наказывали ребёнка. К 13 годам он лишь немного владел французским языком. 
Пётр рос боязливым, нервным, впечатлительным, любил музыку и живопись и одновременно обожал всё военное (однако боялся пушечной пальбы; эта боязнь сохранилась у него на всю жизнь). Именно с воинскими утехами были связаны все его честолюбивые мечты. Крепким здоровьем не отличался, скорее наоборот: был болезненным и хилым.  
Карл Петер Ульрих был привезён в Россию; он перешёл в православие под именем Петра Фёдоровича «Внук Петра Великого»; когда в академическом календаре эти слова были пропущены, генерал-прокурор Никита Юрьевич Трубецкой счёл это «важным упущением, за которое могла академия великому ответу подлежать».  
При первой встрече Елизавета была поражена невежеством своего племянника и огорчена внешним видом: худой, болезненный, с нездоровым цветом лица. Его воспитателем и учителем стал академик Якоб Штелин, который считал своего ученика достаточно способным, но ленивым, одновременно отмечая в нём такие черты, как малодушие, жестокость по отношению к животным, склонность к хвастовству.   Обучение наследника в России длилось всего три года — после свадьбы Петра и Екатерины Штелин от своих обязанностей был отставлен (однако навсегда сохранил расположение и доверие Петра). Ни за время обучения, ни впоследствии, Пётр Фёдорович так и не научился толком говорить и писать по-русски. Наставником Великого князя в православии был Симон Тодорский, ставший законоучителем также и для Екатерины. 
Отношения Петра с женой не сложились с самого начала: она была интеллектуально более развита, а он, наоборот, инфантилен. Екатерина в своих мемуарах отмечала: 
        «Он [Пётр] накупил себе немецких книг, но каких книг? часть их состояла из лютеранских молитвенников, а другая — из историй и процессов каких-то разбойников с большой дороги, которых вешали и колесовали.» 
 
Ум Великого князя по-прежнему занимали детские игры.  
 
Тем не менее Екатерина отмечала, что Великий князь почему-то всегда питал к ней невольное доверие,  тем более странное, что она не стремилась к душевной близости с мужем. В затруднительных ситуациях, финансовых или хозяйственных, он нередко обращался за помощью к супруге, называя её иронически«Madame la Ressource» («Госпожа Подмога»).  
За годы, проведённые в России, Пётр никогда не делал попыток лучше узнать страну, её народ и историю, он пренебрегал русскими обычаями, вёл себя неподобающим образом во время церковной службы, не соблюдал посты и другие обряды. 
 
Когда в 1751 году Великий князь узнал, что его дядя стал шведским королём, он обмолвился: 
        «Затащили меня в эту проклятую Россию, где я должен считать себя государственным арестантом, тогда как если бы оставили меня на воле, то теперь я сидел бы на престоле цивилизованного народа.»    
Елизавета Петровна не допускала Петра к участию в решении политических вопросов и единственная должность, на которой он хоть как-то мог себя проявить, была должность директора Шляхетского корпуса. Между тем Великий князь открыто критиковал деятельность правительства, а во время Семилетней войны публично высказывал симпатии к прусскому королю Фридриху II. Больше того, Пётр тайно помогал своему кумиру Фридриху, передавая информацию о численности русских войск на театре военных действий.  
О вызывающем поведении Петра Фёдоровича было хорошо известно не только при дворе, но и в более широких слоях русского общества, где Великий князь не пользовался ни авторитетом, ни популярностью. Однако императрица Елизавета, несмотря на всё возрастающую неприязнь к племяннику, многое ему прощала как сыну рано умершей любимой сестры. 
 
В оценках деятельности Петра III, после его провозглашени.  Обычно сталкиваются два различных подхода. Традиционный подход базируется на абсолютизации его пороков и слепом доверии к образу, которые создают мемуаристы —устроители переворота (Екатерина II, Е. Р. Дашкова). Его характеризуют как невежественного, слабоумного, акцентируют его нелюбовь к России.  
А в последнее время сделаны попытки более объективно рассмотреть его личность и деятельность. Отмечается, что Пётр III энергично занимался государственными делами («Уже с утра он был в своём рабочем кабинете, где заслушивал доклады <…>, потом спешил в Сенат или коллегии. <…> В Сенате за наиболее важные дела он брался сам энергично и напористо» Его политика имела вполне последовательный характер ; он, в подражание деду Петру I, предполагал провести серию реформ. Считают также, что законодательные акты, принятые за время короткого правления Петра III, во многом стали фундаментом для последующего царствования Екатерины II. 
Законодательная активность правительства Петра III была необычайной. За время 186-дневного царствования, если судить по официальному «Полному собранию законов Российской империи», было принято 192 документа: манифесты, именные и сенатские указы, резолюции и т. п. (В их число не включены указы о награждениях и чинопроизводстве, денежных выплатах и по поводу конкретных частных вопросов). 
Однако некоторые исследователи  оговаривают, что полезные для страны меры принимались как бы «между прочим»; для самого императора они не были срочными или важными. К тому же многие из этих указов и манифестов появились не вдруг: они готовились ещё при Елизавете «Комиссией по составлению нового Уложения», а принимались с подачи  Воронцова, Петра Шувалова, Дмитрия Волкова и других елизаветинских сановников, оставшихся у трона Петра Фёдоровича. 
Оказавшись у власти, Пётр III сразу же прекратил военные действия против Пруссии и заключил с Фридрихом II Петербургский мир на крайне невыгодных для России условиях, вернув завоёванную Восточную Пруссию (которая уже четыре года как являлась составной частью Российской империи); и отказавшись от всех приобретений в ходе фактически выигранной Семилетней войны. Продолжительная и затратная война закончилась ничем, Россия не извлекала никаких выгод из своих побед. 
Несмотря на прогрессивность многих законодательных мер, на небывалые привилегии дворянству, плохо продуманные внешнеполитические деяния Петра, а также его резкие действия в отношении церкви, введение прусских порядков в армии не только не прибавили ему авторитета, но лишили всякой социальной поддержки; в придворных кругах его политика порождала лишь неуверенность  
        «Общество чувствовало в действиях правительства шалость и каприз, отсутствие единства мысли и определённого направления. Всем было очевидно расстройство правительственного механизма. Всё это вызывало дружный ропот, который из высших сфер переливался вниз и становился всенародным. Языки развязались, как бы не чувствуя страха полицейского; на улицах открыто и громко выражали недовольство, безо всякого опасения порицая государя.»   
Петр III сумел настроить против себя и духовенство, поскольку по его указу от 21 марта 1762 года начали поспешно осуществлять принятое еще при Елизавете Петровне решение о секуляризации церковных земель: опустошенная многолетней войной казна требовала пополнения. Мало того, новый царь грозился лишить духовенство привычных пышных облачений, заменив их черными пасторскими рясами, и сбрить священникам бороды.  
Не прибавляло славы новому императору и пагубное пристрастие к вину. Не осталось незамеченным и то, как крайне цинично вел он себя в дни скорбного прощания с покойной императрицей, позволяя непристойные ужимки, шутки, громкий смех у ее гроба... По словам современников, у Петра III не было в эти дни "более жестокого врага, чем он сам, потому что он не пренебрегает ничем, что могло бы ему повредить". Это подтверждает и Екатерина: у ее мужа "во всей империи не было более лютого врага, чем он сам".  
В 1752 г. Петр, связал с женщиной, которая следующие десять лет, до его смерти была его любовью – Елизаветой Романовной Воронцовой. Связь нисколько не скрывалась, наоборот, демонстративно подчеркивалась.  
Именно в этом году меж Петром и Екатериной фактически произошел разрыв. К тому же главным кандидатом на престол являлся, по логике вещей, был семилетний Павел Петрович, прямой наследник императора.  
Но его будущее представлялось довольно неопределенным из-за напряжения отношений между Петром III и Екатериной Алексеевной.   
25 декабря 1761 года придя к власти, Петр Федорович не провозгласил Павла своим офици альным преемником; в формулировке присяги подданных новому императору демонстративно не упоминались имена Павла и его матери, а шла речь о «таком наследнике, которого он назначит». Имя Павла все-таки было включено в молитву во здравие императорского семейства, читавшуюся в церквях, но лишь как цесаревича, а не наследника престола. Екатерине было определено содержание в миллион рублей (хотя, вероятно, она его так и не получила). 
Тогда Екатерина твердо усвоила мысль, что в создавшейся ситуации у нее нет иного пути, как вступить в схватку за власть собственным супругом. 
 
 
.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
Глава III. Заговор. 
 
§ 1. Екатерина и братья Орловы. 
 
Первые зачатки заговора против Петра Федоровича относятся к 1756 году, то есть ко времени начала Семилетней войны и ухудшения здоровья Елизаветы Петровны. Всесильный канцлер Бестужев-Рюмин, прекрасно зная о пропрусских настроениях наследника и понимая, что при новом государе ему грозит как минимум Сибирь, вынашивал планы нейтрализовать Петра Фёдоровича при его восшествии на престол, объявив Екатерину равноправной соправительницей.   
Однако Алексей Петрович в 1758 году попал в опалу, поспешив с осуществлением своего замысла (намерения канцлера остались нераскрытыми, он успел уничтожить опасные бумаги).   Императрица и сама не питала иллюзий в отношении своего преемника на престоле и позднее подумывала о замене племянника на внучатого племянника Павла: 
        Во время болезни <…> Елисаветы Петровны слышала я, что <…> наследника её все боятся; что он не любим и непочитаем никем; что сама государыня сетует, кому поручить престол; что склонность в ней находят отрешить наследника неспособного, от которого имела сама досады, и взять сына его семилетнего и мне [то есть Екатерине] поручить управление.  
9 декабря 1757 года, Екатерина родила дочь Анну. В это время ее фаворитом был уже граф Понятовский. Ситуацию усугубляло то, что вскрылась тайная переписка Екатерины с опальным фельдмаршалом Апраксиным и английским послом Уильямсом, посвященная политическим вопросам. Екатерина также ка и Бустужев попала в в 1758 году под подозрение и чуть было не угодила в монастырь, после этого случая она не предпринимала никаких заметных политических действий, разве что упорно умножала и упрочивала личные связи в высшем свете. 
 Ее прежние фавориты были удалены, но начал формироваться круг новых. К ним относятся Н. И. Панин, воспитатель малолетнего Павла Петровича, М. Н. Волконский, Екатерина Дашкова,  и братья Орловы. 
 Многие исследватели восхваляющие Екатерину и все, что с ней связано преподносят окружающих её людей, как Истинных патриотов России, радеющих за её будущие, как преданных Екатерине  людей. Но другие считают, что беспокоились они больше за свою судьбу, и материальный интерес 
Итак, Екатерина смогла окружить себя, поддерживаюшими её людьми, этим она выигрывала перед Петром Ш. 
В рядах гвардии заговор против Петра Фёдоровича сложился в последние месяцы жизни Елизаветы Петровны, благодаря деятельности троих братьев Орловых, офицеров Измайловского полка братьев Рославлевых и Ласунского, преображенцев Пассека и Бредихина и других. 
  Среди высших сановников Империи самыми предприимчивыми заговорщиками были Н. И. Панин, воспитатель малолетнего Павла Петровича.  У Панина были как общественные, так и личные мотивы для участия в заговоре против Петра III . Император являл пример крайнего деспотизма и своеволия, а Панин считал подобное правление вредным для России  и наносящим ущерб интересам служилой аристократии, к которой он принадлежал. Он был также решитель ным противником внешней политики Петра III , и не столько из-за ее пропрусской ориентации, сколько потому, что крайне не одобрял похода против датчан.  Панин был честолюбив и знал себе цену. Он понимал, что от его поста воспитателя великого князя не будет никакого толку, если Петр III отвергнет Екатерину, а Павла лишит наследства. Зато, отстранив от власти Петра Федоровича и провозгласив регентство, он сможет влиять на политику и даже играть выдающуюся роль в правительстве. 
Похоже, что он должен был вовлечь в круг участников генерала князя М. Н. Волконского, возможно, также гетмана Кирилла Разумовского и чиновника Г. Н. Теплова. Все они надеялись возвести на престол юного Павла, учредив регентский совет при его матери на период малолетства императора. Княгиня Екатерина Дашкова, девятнадцатилетняя сестра фаворитки Петра III , восторженно обожавшая императрицу, также принадлежала к числу заговорщиков и, по ее сви¬ детельству, склонялась в пользу регентства, как и остальные. 
. Но главными двигателями заговора выступали пятеро братьев Орловых. Именно они были ближе всех к Екатерине, сумели привлечь на свою сторону довольно много офицеров и распропагандировать войска.  
Григорий Орлов, уверенный в том, что император его подозревает и не спускает с него глаз, особенно активного участия в деле не принимал, хотя и пытался завербовать одного из заместителей начальника полиции, барона Н. А. Корфа . Зато Григорий состоял казначеем артиллерийского корпуса и щедро тратил казен ные средства на подкуп солдат. Главнокомандующий артиллерийским корпусом генерал А. Вильбоа был членом Государственного совета. К несчастью для Петра III , он уже решил примкнуть к Екатерине, в которую, как и Кирилл Разумовский, был некогда влюблен. Третий по старшинству из братьев Орловых, Алексей, прозванный «Меченым» из-за шрама, уродовавшего его красивое лицо, тоже не отставал и успел привлечь к заговору человек сорок гвардейских офицеров. 
Орловы, конечно, выступали главными сторонниками безраздельной власти Екатерины II и, несомненно, надеялись, что со временем она обвенчается с Григорием. Пока же характер их влияния, опиравшегося на личную привязанность Екатерины к Григорию Орлову, вызывал у современников худшие ожидания — опасались возрождения фаворитизма, как в царствование Елизаветы Петровны. Григорий Орлов, ставший генерал-адъютантом, камергером и графом, вызывал зависть других заговорщиков, не удовлетворенных полученными наградами. Но старый канцлер Бестужев примкнувший именно к Орловым, рассчитывая вернуться с их помощью к власти и отомстить своим обидчикам. 
. Осуществить переворот сразу же после кончины императрицы Екатерина не считала возможным: она была на истечении срока беременности (от Григория Орлова; в апреле 1762 году родила сына Алексея Григорьевича Бобринского).  
К тому же Екатерина имела политические резоны не торопить события, она желала привлечь на свою сторону как можно больше сторонников для полного триумфа. Хорошо зная характер супруга, она справедливо полагала, что Пётр достаточно скоро настроит против себя всё столичное общество.  Для осуществления переворота Екатерина предпочла ожидать удобного момента. 
        Все сошлись на том, что удар следует нанести, когда его величество и армия будут готовы к отправке в Данию.[L 3] 
 
Положение Петра III в обществе было шатким. Он ещё более озлобился на Екатерину, видя, какой популярностью она пользуется при дворе. А 30 апреля, во время торжественного обеда по случаю заключения мира с Пруссией случился прилюдный скандал. Император в присутствии двора, дипломатов и иностранных принцев крикнул жене через весь стол  «дура».  Екатерина заплакала. Поводом к оскорблению стало нежелание Екатерины пить стоя провозглашённый Петром III тост. Неприязнь между супругами достигла апогея.  
Вечером того же дня он отдал приказ её арестовать, и только вмешательство фельдмаршала Георга Гольштейн-Готторпского, дяди императора, спасло Екатерину. 
К маю 1762 года перемена настроений в столице стала настолько очевидной, что императору со всех сторон советовали предпринять меры по предотвращению катастрофы, шли доносы о возможном заговоре, но Пётр Фёдорович не понимал серьёзности своего положения. В мае двор во главе с императором по обыкновению выехал за город, в Ораниенбаум. В столице было затишье, что весьма способствовало окончательным приготовлениям заговорщиков. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
§ 2. Дворцовый переворот 28 июня 1762 г. 
 
 
Датский поход планировался на июнь. Император решил повременить с выступлением войск, чтобы отпраздновать свои именины. 
 Утром 28 июня 1762 года, накануне Петрова дня, император Пётр III со свитой отправился из Ораниенбаума, своей загородной резиденции, вПетергоф, где должен был состояться торжественный обед в честь тезоименитства императора. Накануне по Петербургу прошёл слух, что Екатерина содержится под арестом. В гвардии началась сильнейшая смута; один из участников заговора, капитан Пассек, был арестован; братья Орловы опасались, что возникла угроза раскрытия заговора.  
 
В Петергофе Петра III должна была встречать его супруга, по долгу императрицы бывшая устроительницей торжеств, но к моменту прибытия двора она исчезла. Через короткое время стало известно, что Екатерина рано утром бежала в Петербург в карете с Алексеем Орловым (он прибыл в Петергоф к Екатерине с известием, что события приняли критический оборот и медлить более нельзя).[L 7] По пути их встретил Григорий Орлов, и под охраной братьев Екатерина добралась до казарм Измайловского полка, где торжествующие Орловы сразу же провозгласили ее императрицей и самодержицей Всероссийской. Следующими примкнули к перевороту гвардейцы Преображенского полка, а некоторые его офицеры, верные Петру III , пытались удержать солдат и были арестованы за свои старания 37 . «Они извинялись в том, что пришли последними, говоря, что их офицеры хо тели помешать им отправиться, что иначе они, без сомнения, были бы первыми», — вспоминала Екатерина. Ветераны елизаветинско го переворота 1741 г., лейб-кампанцы, которых разогнал Петр 111, присоединились к толпе. Многие солдаты успели извлечь и надеть свои старые русские мундиры и вышвырнуть нена вистную прусскую форму, введенную Петром III . Затем подошли конногвардейцы во главе с князем М. Н. Волконским. Екатерина проследовала в Казанский собор, где высшее духовенство провозгласило ее самодержицей, а Павла Петровича —наследником. Вскоре после этого в Зимнем дворце началась церемония присяги новой императрице. В столице «Императрице и Самодержице Всероссийской» в короткое время присягнули гвардия, Сенат и Синод, население. 
Гвардия выступила в сторону Петергофа. 
Если заговорщиков объединяло желание свергнуть Петра III , то они не пришли к единодушию относительно его замены на престоле. Однако, благодаря расторопности Орловых, Екатерину провозгласили единственной и полновластной самостоятельной прави¬ тельницей, а сторонники регентства упустили свой шанс. И о чем бы втайне ни мечтал Панин, теперь он изо всех сил старался как можно надежнее упрочить положение Екатерины на троне и велел не спускать глаз с городских застав, чтобы весть о перевороте не просочилась к Петру III в Ораниенбаум. 
Новая власть первым делом постаралась заручиться поддержкой таких основ государства, как армия, высшая бюрократия и церковь. Заговорщики привлекли на свою сторону солдат, пообещав прекра  щение датского похода, так что нижние чины встретили воцарение Екатерины с ликованием. Некоторое противодействие перевороту оказали немногочисленные офицеры, которые остались верны Пет  ру III . Зато церковные иерархи не испытывали никаких сомнений в том, уместно ли приводить к присяге на верность Екатерине тех самых людей, которые всего за полгода до этого присягали ее мужу. 
Немедленно были приняты меры для предупреждения ответного удара со стороны Петра III , который так и сидел в Ораниенбауме, не подозревая о том, что уже лишился трона. Генерал-губернатору Лифляндии направили приказ объявитьо вступлении Екатерины на престол, а если бы Петр Федорович попытался возглавить войска, находившиеся в Лифляндии, предписывалось схватить любого бун  товщика, невзирая на чин, живым или мертвым 39 . Генералу Петру Панину было велено принять командование войсками в Померании от генерала П. А. Румянцева, в чьей верности еще сомневались. Самого же Петра Федоровича предполагалось арестовать и заточить в Шлиссельбургскую крепость. 
Потрясенный Петр Федорович в смятении бродил по дворцу. Трое сановников, в том числе канцлер граф М. И. Воронцов, вызвались ехать в столи цу и выяснить, что там происходит. Но, добравшись до Петербур га, все трое присягнули Екатерине. Отвергнув советМиниха немедленно направиться в Кронштадт и повести борьбу, опираясь на флот и верную ему армию, размещённую в Восточной Пруссии, он собирался было защищаться в Петергофе в игрушечной крепости, выстроенной для манёвров, с помощью отряда голштинцев.Едвали не единственный остав шийся с Петром Федоровичем высокопоставленный придворный, престарелый граф Миних, пытался вдохнуть в своего повелителя хотя бы немного решимости; все погрузились на галеру и отплыли из Петергофа, но когда им не разрешили причалить в уже присяг  нувшем Екатерине Кронштадте, свергнутый император окончатель  но пал духом. В унынии Петр Федорович кое-как добрался до Ора  ниенбаума, где его ждали испуганные придворные, в том числе и встревоженные жены и дети заговорщиков 40 . 
Теперь Екатерине предстояло пережить самый драматический эпизод переворота. Верхом на коне, облаченная в гвардейский мундир, вместе с княгиней Дашковой, красовавшейся в таком же наряде, она выехала во главе своего войска в Ораниенбаум, чтобы арестовать Пет¬ ра III . В пути ее встретил вице-канцлер князь А. М. Голицын с пись мом от мужа, в котором тот предлагал начать переговоры. Ответа на письмо не последовало, а вице-канцлер присягнул новой императ  рице и присоединился к ее кавалькаде. Во втором письме Петр Фе¬ дорович отрекался от престола и лишь просил отпустить его в Голш-тинию с фавориткой Елизаветой Воронцовой. И это письмо не было принято во внимание. В конце концов вице-канцлер Голицын, Гри  горий Орлов и один из сторонников Петра III , генерал М. Л. Измай  лов, уговорили императора подписать отречение без всяких условий. Затем его с Воронцовой забрали из Ораниенбаума и перевезли в Петергоф, а там взяли под стражу и разлучили со спутницей. Ни  кита Иванович Панин, приехавший из Петербурга, чтобы быть ря  дом с Екатериной, лично отобрал триста караульных «для зашиты» свергнутого императора от гнева простых солдат. «Самым главным несчастьем в моей жизни почитаю я, что был принужден видеть это», — сказал он несколько лет спустя о мучительной сцене отре  чения Петра Федоровича   . Когда императору предложили выбрать место жительства, он предпочел Ропшу, загородную резиденцию не  подалеку от Петергофа. Здесь ему предстояло дожидаться, пока бу  дет готово помещение в Шлиссельбурге, назначенном его оконча¬ тельным местопребыванием. 
Вопрос о том, как быть с Петром Федоровичем, был крайне ост  рым. Невозможно установить, сама ли Екатерина решила, что для бе  зопасности ей необходима смерть мужа. Но вряд ли она не осознава  ла, сколь уязвимо ее положение, пока он жив. Конечно, понимали это и братья Орловы, ведь у Григория не было надежды вступить в брак с императрицей, пока она не овдовеет. Алексея Орлова поставили ко мандовать маленьким отрядом, несшим охрану в Ропше, а 5/16 июля 1762 г. Петр III внезапно погиб при загадочных обстоятельствах, яко  бы в пьяной драке. Екатерина узнала об этом в Петербурге, получив от Алексея Орлова невразумительную, кое-как нацарапанную запис  ку, текст которой благодаря случаю дошел до нас: 
«Матушка, милосердая Государыня, как мне изъяснить, описать, что случилось, не поверишь верному своему рабу, но как пред Богом ска  жу истинну. Матушка, готов иттить на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руку на Государя. Но, Государыня, свершилась беда, мы были пьяны, и он тоже, он заспорил за столом с князь Федором [Барятинским. — Авт.\, не успели мы рознять, а его уже и не стало, сами не помним, что дела ли, но все до единого виноваты.» 
Но так или иначе, она выиграла и, таким образом, стала косвенным соучастником преступления. Реальную причину смер ти императора утаили, и в манифесте, изданном 7/18 июля, объя вили, что он скончался от геморроидальной колики. Эта внезапная смерть, говорилось в манифесте, случилась «по воле Божественно го провидения», расчистившего Екатерине путь к трону 44 . Никто из причастных к убийству Петра Федоровича не понес наказания, и хотя стоявшая перед императрицей проблема разрешилась насиль¬ственным путем без ее участия, она чувствовала, что в глазах Евро  пы убийством императора запятнана и она сама, и Россия в целом 45 . 
 
На тех, кто помог Екатерине взойти на престол, потоком хлы нули награды. Н. И. Панин, К. Г. Разумовский и М. Н. Волконс кий получили пожизненные ежегодные пенсии в пять тысяч рублей каждый. Княгиню Дашкову уговорили принять 24 тысячи рублей для уплаты долгов мужа. Г. Н. Теплов, являвшийся, по всей веро ятности, автором всех манифестов Екатерины, удостоился суммы в 20 тысяч, а преданный слуга Екатерины, Василий Шкурин, кото рому она доверила заботу о сыне от Орлова, получил дворянство и тысячу душ крепостных 46 . Заслуживает внимания и еще одно имя: Григорий Александрович Потемкин, прапорщик-конногвардеец, проявивший проницательность и усердие, встав на сторону Екатери  ны во время переворота, заслужил триста душ. Так скромно вышел на сцену екатерининского царствования тот, кому было суждено на долго стать на ней главным героем 47 . В общей сложности были на граждены чинами, орденами, поместьями или денежными суммами 454 человека. Простой народ не замедлил отпраздновать начало но  вого царствования обычным способом — взяв приступом кабаки 48 . 
Екатерина вполне осознавала шаткость своего положения на троне и поэтому решила поспешить с коронацией, чтобы придать законность своей власти, а заодно прощупать политическую почву в Москве. Величественная церемония состоялась в старой столице 22 сентября / 3 октября 1762 г. Непрерывная череда публичных и частных празднеств отвлекла москвичей от размышлений о делах государства. 
События 28 июня 1762 года имеют существенные отличия от предшествующих дворцовых переворотов; во-первых — переворот вышел за «стены дворца» и даже за пределы гвардейских казарм, обретя невиданную доселе широкую поддержку различных слоёв столичного населения, а во-вторых — гвардия стала самостоятельной политической силой, причём силой не охранительной, а революционной, свергнувшей законного императора и поддержавшей узурпацию власти Екатериной.