Введение

       В переломные моменты Российской истории  принято  искать  корни происходящего  в ее далеком прошлом. Действительно, тысячелетняя история России таит немало загадок.  Но  среди  множества проблем  есть  главная,  являющаяся одинаково актуальной как несколько веков назад,  так и теперь.  И эта  главная  проблема российской истории - выбор пути развития. Как отвечали историки XIX века, специфика нашей страны – ее расположение  на границе Европы и Азии.  Со времен первых норманнских князей, призванных на Русь.

       В данном реферате делается попытка показать,  что главное событие истории  России середины XVII века - церковный  раскол. Традиционно в книгах по истории, в учебниках раскол рассматривается либо как внутрицерковное явление, либо, в крайнем случае, как отражение кризисного состояния общественного сознания (которое, безусловно, было в первую очередь религиозным).

       На  этом фоне большой интерес представляет концепция  величайшего историка России XIX века Василия Осиповича Ключевского,  который рассматривал  раскол  как отражение  глубокой борьбы в российском обществе в связи с началом европейского влияния и стремлением церкви это влияние не допустить. Именно в  этом контексте рассматривается проблема европейского влияния и церковного раскола и в данном реферате.

Причины, подготовившие раскол.

       Русским церковным расколом В.О. Ключевский называет отделение значительной части  русского православного общества от господствующей Русской Православной Церкви, которое началось в царствование Алексея Михайловича вследствие церковных новшеств патриарха Никона и продолжается до настоящего дня. Старообрядцы считают себя православными христианами и не расходятся с нами ни в одном основании вероучения. Чтобы ответить на вопрос отчего же произошло церковное разделение, Василий Осипович смотрит на то, какое объяснение дают о происхождении раскола обе стороны. Старообрядцы объясняют его тем, что «Никон, исправляя богослужебные книги, самовольно отменил двуперстие и другие церковные обряды, составляющие святоотеческое древле-православное предание, без которого невозможно спастись, и, когда верные древнему благочестию люди встали за это предание, русская иерархия отлучила их от своей испорченной Церкви»¹. Более глубокое, по мнению Ключевского, православное объяснение состоит в том, что «раскол произошел от невежества раскольников, от узкого понимания ими христианской религии, от того, что они не умели отличить в ней существенное от внешнего, содержание от обряда». Но историк считает, что оба эти объяснения не проясняют до конца вопроса, так как в первом случае непонятно, как «двуперстие или хождение «по-солонъ» сделалось для старообрядцев святоотеческим преданием, без которого невозможно спастись, каким образом простой церковный обычай, богослужение, обряд или текст мог приобрести такую важность, стать неприкосновенной святыней, догматом?». С другой стороны, обряды могли получить неподобающее им значение догматов, «но ведь и авторитет церковной иерархии освящен стариной и притом не местной, а вселенской, и его признание необходимо для спасения». Другими словами, Ключевский старается показать, почему старообрядцы пожертвовали одним церковным установлением ради другого, то есть, держась старых обрядов, отвергли законную иерархию. Чтобы объяснить это, Василий Осипович рассматривает некоторые явления русской церковной жизни до XVII века.

       Важнейшим убеждением в русской церковной  среде, начиная с половины XV века, стало убеждение о невысоком авторитете греческого православия. Оно связано, в основном, с политическими событиями в России и Византии. Стало укрепляться политическое и национальное значение Русского государства на фоне постепенного заката Византийской империи. Московские великие князья не желали и в церковных делах зависеть от посторонней власти (императора и патриарха Константинопольских). Следствием этого стало назначение и посвящение митрополитов из числа русских в Москве. Тем более, что авторитет греческих иерархов в России был не на высоте: «Насаждать христианство в далекой и варварской митрополии Константинопольского патриархата присылались в большинстве далеко не лучшие люди из греческой иерархии. Отчужденные от паствы языком и понятиями, они не могли приобрести пастырского влияния, довольствовались установкой внешнего церковного благолепия»². Греческая иерархия еще сильнее обесценила себя, приняв Флорентийскую унию в 1439 году. Безусловно, главным событием, приведшим к «окончательному падению греческого православия», в сознании значительного числа русских стало завоевание Царьграда турками в 1453 г. Ключевский приводит объяснение этих событий словами Московского митрополита Филиппа I (1464-1473 гг.), сказанными им в 1471 г.: «Царьград непоколебимо стоял, пока в нем, как солнце, сияло благочестие, а как скоро покинул он истину да соединился с латиной, так и попал в руки паганых». В этом объяснении видно, что причина падения Византийской государственности ставится в зависимость от степени верности православию. В последующем, турецкое иго воспринималось русскими, как фактор, способствующий дальнейшей деградации православия у греков. «Старые светила церковные погасли, греческое благочестие подернулось мраком. Одинокой почувствовала себя Русь». Мировые события заставили ее противопоставлять себя Византии. Отечество, в умах древнерусских мыслителей, получало новое высокое значение хранительницы православия. Василий Осипович об этом говорит словами книжника XVI века: «Вера православная в Царьграде испроказилась махметовой прелестью безбожных агарян, а у нас на Руси паче просияла святых отец учением».

       К началу XVII века русское общество прониклось религиозной самоуверенностью, заключавшейся  в осознании того, что «православная  Русь осталась единственной в мире обладательницей и хранительницей христианской истины, чистого православия». Национальное самомнение вывело убеждение, что христианство, которым обладает Русь, со всеми его местными особенностями и даже с туземной степенью его понимания, есть единственное в мире истинное христианство, что другого чистого православия, кроме русского, нет и не будет». Мысль о Вселенской Церкви подменилась мыслью о Русской Церкви, «как единственно православной, заменившей собой Церковь Вселенскую». Православная Русь признала себя единственной обладательницей христианской истины. Следствием этого стало убеждение в том, что «Русская поместная Церковь обладает всей полнотой христианского вселенского сознания, что русское церковное общество уже восприняло все, что нужно для спасения верующего, и ему нечему больше учиться, нечего и не у кого больше заимствовать в делах веры, а остается только бережно хранить воспринятое сокровище». «Авторитет вселенского христианского сознания был подменен авторитетом местной церковной старины». «Русским церковным обществом было принято за правило, что подобает молиться и веровать, как молились и веровали отцы и деды, что внукам ничего не осталось более, как хранить без размышления дедовское и отцовское предание». Главная задача русской религиозной мысли виделась в ограждении местных религиозных особенностей от изменений. Ключевский связывает с таким умонастроением два следствия, повлиявшие на возникновение раскола: 1) церковные обряды получили значение неприкосновенной святыни; 2) подозрительное и надменное отношение к участию разума и научного знания в вопросах веры.³ «Наука, процветавшая в других христианских странах, - так стали думать на Руси, - не спасла же она те страны от ересей, свет разума не помешал там померкнуть вере». Весьма красочные примеры такого умонастроения приводит Василий Осипович: «В одном древнерусском поучении читаем: «Богомерзостен пред Богом всякий, кто любит геометрию, а се душевные грехи – учиться астрономии и еллинским книгам; люби простоту больше мудрости, не изыскуй того, что выше тебя, не испытуй того, что глубже тебя, а какое дано тебе от Бога готовое учение, то и держи».

       Такой взгляд питал самоуверенность незнания: «Аще не учен словом, но не разумом, - писал  про себя древнерусский книжник, - не учен диалектике, риторике и философии, но разум Христов в себе имею».

       Ключевский  считает органическим пороком русского церковного общества того времени то, что «оно считало себя единственным истинно-правоверным в мире, свое понимание Божества исключительно  правильным, свою поместную Церковь ставило на место Вселенской». Это национально-церковное самомнение признавало и свою местную церковную обрядность неприкосновенной святыней.

Начало Раскола.

       До  патриарха Никона русское  церковное  общество было единым церковным стадом с единым высшим пастырем; но в нем в разное время и из разных источников возникли и утвердились некоторые местные церковные мнения,  обычаи и обряды,  отличные от принятых в церкви греческой, от которой Русь приняла христианство. Это были двуперстное крестное знамение, образ написания имени Иисус,  служение литургии на семи,  а не на пяти просфорах,  хождение по-солонь,  т.  е. по солнцу (от левой руки к правой,  обратившись к алтарю), в некоторых священнодействиях,  например, при крещении вокруг купели или при венчании вокруг аналоя,  особое чтение некоторых мест символа веры ("царствию его несть конца", "и в духа святого, истинного и животворящего ") двоение возгласа аллилуия.  Некоторые из  этих обрядов и особенностей были признаны русской церковной иерархией на церковном соборе 1551 г. и таким образом получили  законодательное утверждение со стороны высшей церковной власти.  Со второй половины XVI в.,  когда в Москве началось книгопечатание, эти обряды и разночтения стали проникать из рукописных богослужебных книг в печатные их издания и  через них распространились по всей России.  Таким образом,  печатный станок придал новую цену этим местным обрядам и  текстуальностям  и  расширил их употребление.  Некоторые из таких разновидностей внесли  в  свои  издания  справщики  церковных книг,  напечатанных при патриархе Иосифе в 1642-1652 гг.  Так как вообще текст русских богослужебных книг  был неисправен, то  преемник Иосифа патриарх Никон с самого начала своего управления русской церковью ревностно принялся  за  устранение этих неисправностей.  В 1654 г. он провел на церковном соборе постановление о переиздании церковных книг,  исправив  их  по верным текстам,  по славянским пергаментным и древним греческим книгам. С православного Востока и из разных концов России в  Москву  навезли  горы  древних рукописных книг греческих и церковно-славянских;  исправленные по ним новые издания  были разосланы  по русским церквям с приказанием отобрать и истребить  неисправные  книги,  старопечатные  и  старописьменные.

       Ужаснулись  православные русские люди, заглянув в эти новоисправленные книги и не найдя в них ни двуперстия,  ни Исуса, ни других освященных временем обрядов и начертаний: они усмотрели в этих новых изданиях новую веру,  по которой не спасались древние святые отцы,  и прокляли эти книги,  как еретические, продолжая совершать служение и  молиться  по  старым  книгам.

       Московский  церковный собор 1666-1667 гг., на котором  присутствовали два восточных патриарха, положил на непокорных клятву (анафему)  за  противление  церковной  власти и отлучил их от православной церкви,  а отлученные перестали признавать отлучившую их иерархию своей церковной властью.  С тех пор и раскололось русское церковное общество.

ПАТРИАРХ  НИКОН.

       Процесс  раскола в русской православной церкви,  о котором идет речь в данном реферате,  назревал десятки лет. Реформа церкви была неизбежна. Но любое историческое событие реализуется лишь через деяния конкретных  исторических  личностей,  которые  силой своего ума,  своей воли по праву заслуживают звание великих личностей.  Одной  из  таких великих  и  загадочных  личностей в истории XVII в.  является патриарх Никон.

       Он  родился  в 1605 г.  в крестьянской среде,  при помощи своей грамотности  стал сельским священником,  но  по  обстоятельствам жизни рано вступил  в монашество, закалил себя суровым образом жизни в северных монастырях и способностью сильно влиять на людей приобрел неограниченное доверие царя, довольно быстро достиг сана митрополита новгородского и, наконец, в 47  лет стал всероссийским патриархом.  Из русских людей XVII в. Никон был самым крупным и своеобразным деятелем. В спокойное  время  в  ежедневном  обиходе  он  был тяжел,  капризен, вспыльчив и властолюбив,  больше всего самолюбив. Но это едва ли были его настоящие, коренные свойства. Он умел производить громадное нравственное впечатление, а самолюбивые люди на это неспособны.  За ожесточение в борьбе его считали злым; но его тяготила всякая вражда,  и он легко прощал врагам, если замечал в них желание пойти ему навстречу. С упрямыми врагами Никон был жесток.  Но он забывал все при виде  людских  слез  и страданий;  благотворительность,  помощь слабому или больному ближнему была для него не столько долгом  пастырского  служения,  сколько безотчетным влечением доброй природы.  По своим умственным и нравственным силам он был большой делец,  желавший и способный делать большие дела,  но только большие.  Что умели делать все,  то он делал хуже всех;  но он хотел и умел делать то, за что не умел взяться никто, все равно, доброе ли то было дело или дурное. Его поведение в 1650 г. с новгородскими бунтовщиками, которым он дал себя избить, чтобы их образумить,  потом во время московского мора 1654 г.,  когда он в отсутствие  царя  вырвал из заразы его семью,  обнаруживает в нем редкую отвагу и самообладание;  но он легко терялся и выходил из себя из-за житейской мелочи, ежедневного вздора: минутное впечатление разрасталось в целое настроение.  В самые трудные минуты, им же себе созданные и требовавшие полной работы мысли, он занимался пустяками и готов был из-за пустяков поднять  большое шумное дело.  Осужденный и сосланный в Ферапонтов монастырь,  он получал от царя гостинцы, и, когда один раз царь прислал ему много хорошей рыбы, Никон обиделся и ответил упреком, почему не прислали овощей, винограда, яблок. В добром настроении он был находчив, остроумен, но, обиженный и раздраженный,  терял всякий такт и причуды озлобленного воображения принимал за действительность, В заточении он принялся лечить больных,  но не утерпел, чтобы не кольнуть царя своими целительными чудесами,  послал ему список излеченных, а царскому посланцу сказал,  что отнято у него  патриаршество  зато дана "чаша лекарственная: "лечи болящих". Никон принадлежал к числу людей,  которые спокойно переносят  страшные  боли,  но охают и приходят в отчаяние от булавочного укола. У него была слабость, которой страдают нередко сильные, но мало выдержанные люди:  он скучал покоем,  не умел терпеливо выжидать; ему постоянно нужна была тревога,  увлечение смелой ли мыслью или широким предприятием, даже просто хотя бы ссорой с человеком.

       Это словно парус, который только в буре бывает самим собой, а в затишье треплется на мачте бесполезной тряпкой.

       Внешние бедствия,  постигшие Русь и  Византию,  уединили русскую церковь,  ослабив ее духовное общение с церквями православного Востока. Это помутило в русском церковном обществе мысль  о вселенской церкви,  подставив под нее мысль о церкви русской, как единственной православной, заменившей собой церковь  вселенскую.  Тогда  авторитет вселенского христианского сознания был подменен авторитетом местной  национальной  церковной  старины.  Замкнутая  жизнь содействовала накоплению в русской церковной практике местных особенностей,  а преувеличенная оценка местной церковной старины сообщила этим особенностям значение неприкосновенной святыни.  Житейские соблазны и религиозные опасности,  принесенные западным влиянием, насторожили внимание русского церковного общества, а в его руководителях  пробудили  потребность  собираться  с  силами  для предстоящей борьбы,  осмотреться и  прибраться,  подкрепиться содействием  других православных обществ,  а для этого теснее сойтись с ними. Так в лучших русских умах около середины XVII в.  оживилась замиравшая мысль о вселенской церкви, обнаруживавшаяся у патриарха Никона нетерпеливой  и  порывистой  деятельностью, направленной к обрядовому сближению русской церкви с восточными церквями.  Как сама эта идея,  так и  обстоятельства  ее  пробуждения и особенно способы ее осуществления вызвали в русском церковном обществе страшную тревогу.  Мысль о  вселенской  церкви выводила это общество из его спокойного религиозного самодовольства, из национально-церковного самомнения.  Порывистое  и  раздраженное гонение привычных обрядов оскорбляло национальное самолюбие,  не  давало  встревоженной совести  одуматься и переломить свои привычки и предрассудки, а наблюдение,  что латинское влияние дало первый толчок  этим преобразовательным  порывам,  наполнило умы паническим ужасом при догадке,  что этой ломкой родной старины двигает  скрытая злая рука из Рима.

СОДЕЙСТВИЕ  РАСКОЛА ЗАПАДНОМУ  ВЛИЯНИЮ.

       Церковная  буря, поднятая Никоном,  далеко не захватила всего русского церковного общества. Раскол начался среди русского духовенства,  и  борьба  в  первое время шла собственно между русской правящей иерархией и той частью церковного общества,  которая была  увлечена  оппозицией  против обрядовых новшеств Никона, проводимой агитаторами из подчиненного белого и черного духовенства. Даже не вся правящая иерархия была первоначально за Никона:  епископ коломенский Павел в ссылке указывал  еще  на трех  архиереев,  подобно  ему хранивших древнее благочестие.