Советская разведка в годы Великой Отечественной войны

    Эта «внутренняя жизнь» обеих разведок объясняет и другой феномен: несмотря на то, что на высшем уровне шла борьба чекистского руководства за приобретение контроля и за практический контроль военной разведки, обе ветви в ходе повседневной работы плодотворно сотрудничали. Основы этого сотрудничества были заложены еще в эпоху Берзина - Артузова. Например, сотрудник военной разведки А. Гиршфельд, познакомившись с А. Харнаком, показавшимся ему интересным, информировал об этом Артузова, в результате чего дальнейшая связь с Харнаком («Корсиканцем») перешла к ИНО. В предвоенный период известны случаи, когда 5-е управление РККА и 5-й отдел ГУГБ обменивались сведениями и просили их о проверке. 9 июля 1940г. 5-й отдел ГУГБ направил в 5-е управление РККА полученное им донесение и 7 августа получил положительный ответ о достоверности. С такой же просьбой ГУГБ  обратился к военным и 28 августа 1940г. В марте 1941г. военная разведка просила перепроверить свои данные. Обе разведслужбы не расходились в своих оценках, о чём сообщали друг другу (на деловом, а не начальственном уровне). Когда же началась война и значительная часть агентуры НКГБ в Германии была потеряна, а РУ сохраняло часть своих резидентур и радиосвязь с ними, то 1-е Управление обратилось за помощью к военным, которая была оказана. Это, впрочем, не помешало НКГБ арестовать и репрессировать офицера ГРУ А. Гуревича («Кента»), который, рискуя жизнью в 1941г. восстановил связь с группой «Старшина» - «Корсиканец».

    Окончательный ответ на вопрос: как Сталин относился к столь значительному объёму развединформации  о надвигающейся угрозе, видимо, станет возможным после анализа архива Политбюро и личного архива Сталина. Наличные же данные свидетельствуют о следующем. Ряд донесений фактически дезавуировались самими руководителями разведведомств, в особенности Голиковым. Что касается разведки НКГБ, то её руководитель П. Фитин проявлял большую настойчивость, однако не имел прямого выхода на Сталина (только через Наркома Госбезопасности). Позиция же Берия достаточно известна своими резолюциями на докладах того же Фитина (с угрозой «стереть в лагерную пыль» неугодных информаторов) или заявлениями в адрес Сталина: «Я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твёрдо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941г. Гитлер на нас нападёт». Авторитет ряда источников, в их числе Р. Зорге, был к тому времени в глазах Сталина подорван. Что касается немецких источников, то зафиксировано (со слов Фитина) такое высказывание Сталина: «Нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить». Вполне возможно, что ряд донесений оставались в секретариате Сталина, поскольку его руководитель А. Поскрёбышев знал настроения «хозяина». Наконец, кроме донесений, предупреждавших об опасности, в адрес руководства поступали сведения противоположного характера. Представляется, что последнее открывает путь к пониманию столь абсурдного на первый взгляд нежелания Сталина реагировать на предупреждения, ибо он имел от НКГБ информацию иного, желательного для него свойства. В частности, разведка НКГБ стала прямой жертвой хорошо спланированной дезинформационной операции немецкой стороны, в ходе которой к берлинской резидентуре был подведен работавший на СД латвийский журналист О. Берлингс. Резидентура, возглавляемая в этот период малоопытным А. Кобуловым, братом близкого к Берия Б. Кобулова, завербовала Берлингса (кличка «Лицеист»), а Центр считал нового агента ценным источником. Через него шла дезинформация о подготовке действий против Англии, о верности договору 1939 года, о «большом впечатлении» Гитлера от беседы с Молотовым. Лишь после войны подлинный характер «Лицеиста», как «подсадной утки», был установлен показаниями пленных, а затем немецкой документацией.

    Одним из крупнейших успехов дезинформационной операции «Лицеиста» было блокирование сведений о подписании Гитлером 18 декабря 1940г. директивы «Барбаросса». Несмотря на высшую степень секретности, сведения о документе не остались секретом для советской разведки. 29 декабря советский военный атташе в Берлине сообщил в Москву о том, что по сведениям от источника из Министерства Иностранных Дел, «Гитлер отдал приказ о подготовке к войне с СССР, и война будет объявлена в марте будущего года». РУ доложило информацию Наркому обороны С. Тимошенко и начальнику Генштаба К. Мерецкову. После этого было дано указание срочно перепроверить данные, на что 4 января Ильзе Штёбе («Альта») в сообщении РУ их уверенно подтвердила, после чего сообщение было доложено Сталину, Молотову и Берия.

    Берия, видимо, имел эти сведения раньше. 30 декабря 1940г. Кобулов вызвал к себе «Лицеиста» и поставил перед ним вопрос: Гитлер 18 декабря произнёс речь перед военной аудиторией в Спортпаласте, которая якобы содержала «антисоветские тенденции». «Лицеисту» поручалось достать текст речи. Эта же просьба была повторена Кобуловым и 13 января. В свою очередь, Берлингс (как свидетельствует немецкая документация) доложил своему руководителю, бригадефюреру СС Р. Ликусу. Тот поставил в известность Риббентропа (называя своего осведомителя «агентом ГРУ»). Для Кобулова была подготовлена соответствующая «информация», в которой сообщалось, что Гитлер на основе бесед с Молотовым пришёл к убеждению, что СССР «имеет абсолютно серьёзные намерения относительно дружественных отношений с Германией». Затем сообщалось, что «Германия сделает все от себя зависящее, чтобы избежать войны на два фронта, и только особые обстоятельства могут принудить её к этому». В следующие недели «Лицеист» передавал умело составленные «информации», в которых содержались намёки на недовольство Гитлера тем, что СССР думает «только о собственных интересах» и заигрывает с Англией и Америкой.

    Деятельность разведслужб в рассматриваемый период не сводилась только к сбору военной информации о подготовке гитлеровской Германии к нападению на СССР. «Сталинский» уровень разведки как бы предполагал, что возможности секретных служб, и в первую очередь, разведки НКГБ могут быть использованы для политических манёвров, призванных обеспечивать цели высшего руководства, в данном случае - лично Сталина.

    К сожалению, мы до сих пор не располагаем документами о том, как каналы разведки использовались в период «медовых месяцев» советско-германских отношений и в какой мере они давали материал для укрепления тенденций к развитию концепции долговременного раздела сфер влияния между Германией и СССР. Многое в этом смысле могло бы дать изучение того, как использовались средства «личных агентов» Берия - к примеру, немецкие связи князя Януша Радзивилла, одного из крупнейших польских аристократов. В 1939г. в результате его личных контактов с Берия Радзивилл стал действовать в вышеуказанном качестве и неоднократно встречался с Г. Герингом и другими высшими чинами третьего рейха.

    Более благоприятным, в отношении документальной базы, является другой период, а именно весенние месяцы 1941 г., когда для Сталина факт о сосредоточении немецких войск стал очевидным и предупреждения начали поступать со всех сторон, включая германского посла в СССР Шуленбурга, встречавшегося 5, 9 и12 мая 1941 г. в Москве с временно находившимся там советским послом в Германии В. Деканозовым. Именно, в ходе этих встреч родилась идея о том, что дальнейшего обострения советско-германских отношений можно избежать путём обмена письмами между Сталиным и Гитлером. Недавняя публикация записей этих бесед свидетельствует, что советская сторона предавала подобному обмену исключительное значение², что логически вытекало из авторитарного характера мышления Сталина, полагавшего, что его «личное» вмешательство снимет все проблемы. Советские и немецкие архивы не содержат материалов об осуществлении этого замысла, что, однако, не может служить доказательством того, что таких писем не было. Следует в этом контексте предать особое значение свидетельству Г. К. Жукова о том, что знаменитое заявление ТАСС, опубликованное 14 июня 1941г., было результатом обмена письмами между Сталиным и Гитлером и содержало прямое изложение аргументов Гитлера. Это сообщение Г.К. Жуков делал несколько раз. Но если такой обмен имел место, то он мог пойти только по каналам разведслужбы НКГБ. Косвенным подтверждением может служить наличие канала Кобулов - Риббентроп.

    В драматической истории последних предвоенных недель особую роль сыграла и другая идея, пошедшая по тем же каналам разведки НКГБ. Речь идёт о том, что советская сторона (вплоть до последнего момента встречи Молотова с Шуленбургом на рассвете 22 июня 1941г.) надеялась, что с немецкой стороны ей будет предъявлен некий «ультиматум», на основе которого можно будет вести переговоры. Подобное сообщение впервые появилось в информации берлинской резидентуры НКГБ в начале апреля со ссылкой на окружение Геринга. Согласно ей, Советскому Союзу будет предъявлен ультиматум - например, об отторжении от СССР Украины или о присоединении СССР к «тройственному пакту». Это же сообщение было подтверждено и 11 июня 1941 года. Ожидание каких-то дипломатических шагов со стороны Германии выражалось и во время беседы в Москве и Берлине (в том числе, во время приема Шуленбурга 21 июня 1941г.) и в постоянных указаниях Деканозову в Берлин. В упоминавшемся выше дневнике Димитрова есть запись его беседы с Молотовым, состоявшейся утром 21 июня 1941г. после того, как Димитров передал ему сообщение от Чжоу Эньлая о предстоящем немецком нападении. Молотов ответил: «Положение не ясно. Ведётся большая игра. Не всё зависит от нас». Когда же Сталин на следующий день пригласил Димитрова к себе, он начал с сообщения о войне словами: «Напали на нас, не предъявляя никаких претензий, не требуя никаких переговоров». О том, что скрывалось за формулировкой о «большой игре» может свидетельствовать и запись в дневнике Геббельса от 21 июня 1941г. о том, что «Молотов просил о визите в Берлин, но это отвергли». Поздний отзвук темы «переговоров» можно видеть и в тех контактах, которые были предприняты по указанию Сталина через НКГБ сразу после начала войны (июль 1941г.), в ходе которых речь шла о так называемом «втором брестском мире» с Германией на основе эвентуальных уступок СССР³. Та же тема переговоров затрагивалась в том «личном послании» (видимо, Сталина), которое Шуленбург увёз в конце июня 1941г. из Москвы в Берлин, и которое 15 июля было отвергнуто Гитлером. По свидетельству Жукова, Сталин предпринимал попытку использовать каналы Берия и в начале октября 1941 года. В любом случае следует констатировать, что подобное использование разведканалов Сталиным лишь способствовало девальвации данных о предстоящем нападении, собранных теми же разведслужбами.

    В трудном выборе между достоверными и недостоверными сведениями о противнике Сталин очень медленно склонялся к тому, чтобы все-таки принимать меры для укрепления пограничных округов и подтягивания резервов. К чести разведки надо отнести, что она, в общем, сумела определить масштабы развёртывания немецких войск. В документах РУ численность немецкой группировки была определена на 1 июня 1941г. в 120 - 122 дивизии; а в действительности она составляла к началу реализации плана «Барбаросса» 152 дивизии. Что касается сосредоточения войск, то РУ определяло его на 4 апреля в 83 - 84 дивизии, на 25 апреля в 95 - 100, на 5 мая в 103- 107, на 1 июня 1941 года - в 120 - 122... Если взглянуть на подлинные данные, то они дают на апрель - 103, на 20 мая - 120, на 2 июня - 129, на 22 июня - 152. Таким образом, военная разведка была близка к реальным цифрам. Если учесть, что подчинённые Голикова в своих докладах показывали цифру 170 (он не хотел её докладывать) и эту же цифру называл Р. Зорге, то следует признать, что военная разведка была на достаточно профессиональной высоте. Правда, несмотря на большой объём оперативной информации, ей безусловно не хватало источников из центрального аппарата Германии. Более того, Г. К. Жуков после войны вспоминал, что о плане узнал лишь в 1945 году⁴.

    Трагическое начало Великой Отечественной войны явилось неизбежным следствием заложенного в процессе принятия военно-политических решений системного противоречия между свойственной личной диктатуре переоценке собственной интерпретации обстановки и действиями исполнительных органов диктатуры - в данном случае разведывательных служб. Эти службы по мере своих сил и возможностей - а последние были подорваны всё той же системой - смогли собрать большой объём разведывательных данных со всех уровней. Но воздействие этих данных при принятии решений оказалось недостаточным, чтобы спасти страну от катастрофических событий лета - осени 1941 года. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

    Глава 2.

    Разведка во время войны.

    22 июня 1941г. гитлеровская Германия вероломно напала на СССР. Война застала Красную Армию в состоянии неготовности к активному отражению фашистских ополчений. Основной причиной этого явился просчёт политического руководства страны во главе с И. В. Сталиным в оценке обстановки. Располагая всеобъёмлющими данными о политике Гитлера, сосредоточении и развёртывании  вдоль западных границ СССР немецко-фашистских войск и об их готовности начать вторжение, оно расценивало все эти сообщения как провокационные направленные на подталкивание Гитлера к войне с СССР.

    Доля ответственности за случившееся лежит и на военном руководстве страны, которое не сумело убедить политическое руководство и, прежде всего Сталина в ошибочности выбранного политического курса.

    В 1939 году к руководству внешней разведкой пришёл 31-летний Павел Михайлович Фитин и возглавлял её на протяжении всей войны. В 1941 году было создано 1-е управление НКГБ СССР (внешняя разведка). В марте разведка НКВД и ГРУ организовали удачный заговор против прогерманского правительства Югославии. Однако 6 апреля, через день после подписания пакта о взаимопомощи с СССР, Германия оккупировала Югославию. В апреле 1941г., резидентурам Западной Европы направлено указание о подготовке к работе в условиях войны. 5 июля 1941г. создана Особая группа при наркоме внутренних дел для разведывательно-диверсионной работы в тылу немецких войск, а при ней - Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (позднее реорганизована в самостоятельный 2-й отдел НКВД в непосредственном подчинении Лаврентия Берии), в состав которой входили более 2000 иностранцев. 25 июля по приказу Сталина Лаврентий Берия дал секретное поручение Павлу Судоплатову: поделиться с болгарским послом в Москве Стаменовым (агентом НКВД) слухами о возможном завершении советско-германской войны "на основе территориальных уступок".

     Руководство Разведывательного Управления, возглавлявшегося генерал-лейтенантом Ф. И. Голиковым, проявило нерешительность и недостаточную принципиальность, избегая давать объективный анализ и оценку поступавшим разведывательным сведениям.

    Накануне войны, как известно, в результате репрессий 1937-1939 гг. Военная разведка ощущала острый недостаток, как руководящих кадров, так и оперативного состава. Почти все офицеры, прибывшие в РУ на укомплектование накануне войны, не имели опыта разведывательной работы, и это самым отрицательным образом сказалось как на проведении мобилизационных мероприятий, так и на руководстве агентурной работы, особенно зарубежных разведаппаратах. С началом войны эти недостатки стали сказываться еще сильнее - не было кадров для восполнения потерь на фронте и за рубежом. Провалы, имевшие место в начале войны в зарубежных аппаратах советской разведки, объяснялись именно этими причинами и нарушениями конспирации в самих резидентурах. Так, из-за потери связи с некоторыми резидентурами Центр был вынужден связывать их с помощью других разведчиков. После потери связи с И. Штёбе и Шульце - Бойзеном в Германии Центр направил для восстановления контактов с ними курьеров из Москвы, но ни один из них не справился с этой задачей. Тогда Центр направил с этой целью из бельгийской резидентуры «Отто» (Л. Треппер) заместителя резидента «Кента» (А. Гуревича), выполнившего в ноябре 1941г. эту сложную задачу. Но уже в середине декабря 1941г. резидентура «Отто» из-за грубого нарушения конспирации провалилась, «Отто» и «Кент» перебрались во Францию, где позже их арестовали гестаповцы.