Тоталитаризм в СССР

Однако сделать  выбор было гораздо легче, чем  его осуществить. Бертольд Брехт  как-то сказал: "Если диктатор современного типа замечает, что не пользуется доверием народа, то первое же его поползновение - уволить в отставку сам народ, заменив его другим, более лояльным". Нечто вроде такой "отставки" предложили Вождь и тоталитарная бюрократия российскому крестьянству, когда поняли, что народ не примет модель ускоренной индустриализации.

Насильственная коллективизация  была способом тотальной перековки  крестьянства, дабы в итоге получить народ, достаточно послушный Вождю.

Проходят годы, тоталитарная бюрократия торжествует свои по беды в коллективизации и индустриализации, призывая признать их крупными победами народа, победившим социализмом. Однако, аплодируя своему Вождю, объявившему  о победе социализма, бюрократия плохо  представляла, что означает эта победа для нее самой. В первую очередь, для ее высшего эшелона. Все в  стране оказывалось теперь во власти бюрократического аппарата, и поэтому "внутреннего врага", без которого функционирование этого самого аппарата немыслимо, уже негде было искать, кроме как внутри, в своей среде. Эта тенденция пробивала себе дорогу неотвратимо - борьба с "просочившимся" врагом становилась для Вождя  основным средством управления непомерно  разросшимся аппаратом. Ему ничего не оставалось делать, кроме как  утверждать власть средствами террора, при возрастающих подачках тем, кто  приходил на место репрессированных.

В числе обвинений  в адрес Сталина можно слышать, что он дошел до края - стал бить своих. Дальнейшее развитие этой темы приводит кое-кого к резкому возражению - мол, Сталин в 30-е годы никак не мог  бить по своим, так как сам уже  успел переродиться и стать чужим  для всех, продолжавших дело социалистической революции. Думается, обе эти крайние  точки зрения далеки от истины.

Сотни тысяч функционеров, репрессированных по распоряжению Сталина (во многих случаях заверенного его  личной подписью) , не бы ли для него ни "своими", ни "чужими". Это  был аппарат, созданный как инструмент тотальной власти. В качестве малых  деталей аппарата его функционеры  оказывались для Сталина "своими", коль скоро это был "его" аппарат. И они же становились "чужими", коль скоро в этом механизме он начинал обнаруживать тенденцию к "самодвижению", не совпадающему с его волей. А могло ли быть иначе?

Ведь Вождь должен был оказаться чужим даже самому себе, коль скоро в нем сохранилась  хоть капля человеческого, того, что  мешало борьбе за абсолютную власть.

Последний рубеж  защитников "дела Сталина" - победа нашего народа в Великой Отечественной  войне. Однако и этот аргумент рассыпается  в прах, как только мы задаемся вопросом: а какой ценой была достигнута эта победа? Сталин был убежден, что "победителей не судят", а потому руководствовался одним-единственным способом ведения войны: "любой  ценой". Между тем основным принципом  военного искусства всегда считалось: добиться наибольших результатов с  наименьшими потерями. И победители подлежат суду, причем не только нравственному, но и суду военной науки, для которой  принцип "любой ценой" неприемлем хотя бы потому, что он превращает науку  в головотяпство, уравнивая гениального  полководца с посредственностью, способной  добиться тех же результатов одной  лишь бесчеловечностью, готовностью  заплатить за них сколь угодно дорогую цену.

Поэтому если победа, достигнутая благодаря величайшему  самопожертвованию народа, была и  останется в веках его победой, то астрономическое число жертв, которое он понес, является неоспоримым  свидетельством поражения тоталитарно-бюрократической  системы. Это она поставила народ  перед необходимостью столь дорого заплатить за победу и тем самым  обнаружила свою неспособность вести  войну иначе, чем за счет чудовищного  перерасхода человеческих жизней. Особо  трагично, что даже в военное время  много жертв было принесено не борьбе с врагом, а традиционному  устрашению своих.

Трибунал, который, по словам А. Твардовского, во время войны "в тылу стучал машинкой", не только не прекратил своей деятельности, но, наоборот, даже расширил ее после  войны. Ведь тоталитарно-бюрократический  аппарат остался тем же самым, а, значит, должны были существовать и  объекты его деятельности - внутренние "враги", которые вновь вышли  на первый план после исчезновения внешних. На них был снова обращен  огонь карательных органов.

Тягчайшие кары обрушивались на тех, кто "сдался врагу", как  бы честно ни воевал он до пленения: из немецких лагерей военнопленные  перемещались в советские "исправительные".

Различие послевоенной судьбы тоталитаризма в стране победившей и в побежденных странах свидетельствует  о справедливости утверждения известного немецкого мыслителя К. Ясперса  о том, что тоталитаризм не обладает внутренней способностью к самопреодолению. Но философ оказался не прав, предположив, что причиной крушения тоталитаризма  может быть только его военное  поражение, сопровождающееся оккупацией. Есть, оказывается, и другая сила, способная  создать условия для преодоления  тоталитаризма.

Вождь тоталитарной бюрократии - это не только ее движущая и направляющая сила, но и самый  уязвимый ее пункт. В руках Вождя  сосредотачивается столько нитей, с помощью которых он приводит в движение необъятный бюрократический  аппарат, что его смерть грозит разрушением  этого аппарата, коль скоро не будет  тут же найдена соответствующая  замена. Соответствующая в том  смысле, что новый Вождь должен быть готов осуществить новую - и  немедленную! - встряску аппарата, очередное  кровопускание.

В связи с этим после смерти Вождя должна была резко  обостриться конкуренция претендентов на его пост, так как проигравший  рискует оказаться в числе  первых жертв Преемника. В этой связи  нужно всегда помнить о смелости и решительности Н. С. Хрущева, особенно если учесть, какие опытные, коварные, могущественные претенденты на лидерство ждали момента, чтобы взять на себя роль умершего Вождя. Победа Н. С. Хрущева в этом единоборстве имела для страны ни с чем не сравнимое значение, ибо он понял, и, видимо, уже давно, абсолютную необходимость уйти от созданной Вождем жестокой и бессмысленной структуры тоталитарной власти.

Именно с учетом этого нужно говорить об историческом значении XX съезда КПСС и доклада  на нем Н. С. Хрущева "О преодолении  культа личности". Дело не только в  разоблачении чудовищных преступлений Сталина, потрясших страну и партию. Дело в том, что, назвав их преступлениями, руководство партией и государством публично отказывалось от массовых репрессий, без которых в принципе немыслим тоталитаризм. Даже в том случае, если не сломаны еще тоталитарные структуры, опутывающие своими щупальцами политическую, хозяйственную и культурную жизнь страны. Тоталитаризм без регулярных массовых репрессий - это уже не тоталитаризм, а авторитаризм, и тоталитарные структуры  постепенно перерождаются в авторитарные.

При этом, разумеется, сохраняется еще постоянная опасность  тоталитаризма, но уже нет особой атмосферы всеобщего страха, о  котором, слава Богу, не имеет представления  тот, кому не пришлось жить во времена  сталинского террора.

Н. С. Хрущев сохранял многие привычки руководства прежнего типа, он мог принимать непродуманные  решения, мог стучать кулаком, разговаривая с западными дипломатами или  отечественной интеллигенцией. Но он был противником самого главного и основного, что составляло суть тоталитарного руководства, - он не допускал расстрелов по политическим мотивам. Это было уже много, очень  много для страны, еще не успевшей забыть страшные времена сталинского  террора. Закончилась гражданская  война, которую вела против "своего" народа тоталитарная бюрократия. Новое  руководство отказалось платить  за "социалистический прогресс" кошмарную  цену, какая уплачивалась в предыдущие десятилетия. И все же не было достаточно глубокого понимания, что нельзя ограничиваться полумерами, что, отказавшись  от основного инструмента тоталитарно-бюрократического руководства, нельзя оставить без изменения  все остальное.

Необходимость реформ - это слово витало в атмосфере  хрущевской оттепели - связывалась  в основном лишь с экономической  стороной: с их помощью пытались залатать зияющие дыры в хозяйстве, обнаружившиеся в связи с отказом  от устрашения как основного стимула  к труду.

Но тоталитарная экономика, десятилетиями приводимая в движение посредством устрашения, не могла быть реформирована чисто  экономическими средствами, коль скоро  оставались неизменными опутавшие  ее политические структуры. Даже "чисто  экономическое" мероприятие традиционно  превращалось в командное, волюнтаристское, ориентированное на сохранение власти аппарата любой ценой. Аппарат продолжал  разрастаться, осуществляя свою волю к самосохранению. Он-то и "съел" Н. С. Хрущева, поддержав более удобную  для себя фигуру руководителя авторитарного  типа, который был готов "царствовать", не управляя, не вмешиваясь в процесс  само развития аппарата, потерявшего  в 1953 году своего "Вождя и Учи  теля".

Шли годы, и вот  мы подошли к временам, когда можно, наконец, называть вещи своими именами, оценивая не только прошлое, но и настоящее. Долгие десятилетия тоталитарная бюрократия, ее структуры проникали во все  поры нашего общества, приводя к  перерождению его глубинных тканей. Это тяжелейшее заболевание не излечивается в один день, но с ним необходимо бороться всеми силами.

Иначе - смерть. Болезнь  была слишком долгой и глубокой, поэтому потребуется бдительность, терпение и настойчивость, чтобы  надежно исключить всякую возможность  рецидива.

По материалам журнала "Наука и жизнь"

Контрольная работа на тему становление тоталитарного  общества в СССР. Реферат на тему советская модель тоталитаризма  Москва Россия Москве.