Политкорректность

Введение

Хотел бы предложить задуматься о таком странном и в чем-то зловещем явлении, как западная политкорректность. Во-первых, потому, что едва ли не ежедневно  мы наблюдаем эту идеологию в  действии, последний пример – наглядная  демонстрация кинорежиссером Ларсом фон  Триером тонкой грани, отделяющей свободу  слова от несвободы. А во-вторых, по той причине, что есть немало желающих распространить принципы этой идеологии  на Россию.

Что такое политкорректность? Речь идет о системе всеобъемлющих негласных запретов, направленных на то, чтобы ненароком не обидеть представителей различных меньшинств – гомосексуалистов и лесбиянок (по степени внимания поборников политкорректности они – вне конкуренции), адептов «миноритарных» конфессий, поклонников экзотических форм поведения, а также групп, предположительно подвергающихся дискриминации – женщин, людей с небелым цветом кожи, инвалидов, лиц с низким уровнем интеллектуального развития, бедняков и т.д. Причем за малейшее нарушение этих запретов следуют очень суровые санкции, хотя они нигде не прописаны. В общем, эта система очень напоминает порядки, описанные Дж. Оруэллом в его гениальном романе «1984», где многие действия никак формально не запрещались, но все знали, что они жестоко караются.

Что такое политкорректность?

Политкорректность (от англ. politically correct — «соответствующий установленным правилам») – это разновидность неофициальной необъявленной цензуры, нашедшей своё наибольшее применение в США, но так же и в остальных странах Запада, а также в последнее время в Российской Федерации. Политкорректность в своей практике обычно маскируется под то, что можно было бы назвать «хорошим тоном», и официально направлена на то, чтобы не оскорблять и не унижать чьи-либо чувства. Например, вместо слова «инвалид», она регламентирует применять термин «человек с ограниченными возможностями» или вместо слова «негр» надлежит употреблять «афроамериканец», поскольку слово «негр» напоминает чернокожим американцам об их рабском прошлом. Вместе с тем за подобными «благими намерениями» маскируется основное назначение политкорректности — структурировать и регламентировать информационное пространство и подачу информации: отсекать от распространения политически неблагонадёжные темы и формировать общественное мнение в «правильном направлении». Первый пример: люди нетрадиционной сексуальной ориентации свободно могут заявлять о своих правах, однако любого, высказавшегося против гомосексуалистов, немедленно объявляют гомофобом. Однако в противовес этому термина «гетерофоб» не существует. То же самое касается терминов «ксенофобия-это  иррациональный, постоянный, или чрезмерный страх перед иностранцами или незнакомыми людьми, не обязательно оформленная, поощряемая, терпимая или стимулируемая властями» и «кириофобия  – это вид ксенофобии, заключающийся во враждебном отношении гостей к хозяевам» и т. д. Другой пример касается национализма — любое упоминание о любви к своей нации и своей родине расценивается как проявление оголтелой ксенофобии и, как следствие, распространение фашизма. Таким образом, политкорректность — это один из методов манипуляции общественным мнением с целью серьёзного влияния на помыслы людей и подавления любого протестного настроения. Это следует ещё и из того, что требования политкорректности направлены всегда только на большинство, а всякие агрессивные меньшинства могут вести себя так, как им заблагорассудится.

История политкорректности

Политкорректность — порождение англоязычного мира, и явилась  она реакцией на другое явление этого  мира — расизм. Для нас слово  «негр» — нейтральное название человека с темной кожей, английское же «negro» имеет совсем другой оттенок, глубоко связанный с историей Британской империи и, позже, Соединенных Штатов. Уже в XVII веке британские поселенцы в Новом Свете столкнулись с уникальными возможностями, которые открывались на новых землях, с перспективой огромных прибылей, которые можно было извлечь от выращивания сахарного тростника, табака, хлопка. Однако эти культуры требовали огромных вложений человеческого труда. Первоначально проблема решалась за счет белых бедняков, которым богатые землевладельцы оплачивали переезд в Америку с условием, что по прибытии те отработают на них семь лет. Уже тогда появились первые черные работники, захваченные в ходе военных столкновений с испанскими колониями. Хотя их социальный статус был очень низким, за ними все же признавались определенные права и они могли трудиться бок о бок с белыми.

 Однако белые работники,  как подданные короны, имели определенные  права и бывали, склонны на  них настаивать — вплоть до  вооруженных выступлений против  своих нанимателей. Это побудило  плантаторов приобретать черных  рабов — попутно лишая чернокожих  каких-либо, пусть и самых малых,  юридических прав. Торговля чернокожими  рабами очень быстро превратилась  в процветающий бизнес. Корабли  работорговцев приставали к берегам  Африки, где скупали у местных  царьков пленных, захваченных  в ходе внутриафриканских конфликтов, набивали их в трюмы своих кораблей, приковывали цепями и везли через океан. Условия на таких кораблях были настолько невыносимыми, что значительная часть «живого товара» умирала по дороге, а за кораблями следовали стаи акул, съедавшие мертвых и умирающих, которых выкидывали за борт. Однако за счет тех, кого удавалось довезти, бизнес процветал. Рабов отправляли на плантации, где на палящем солнце под бичами надсмотрщиков они должны были работать на износ — пока смерть не освобождала их.

 Рабовладельцы, формально  являясь христианами, оправдывали  свое поведение тем, что чернокожие  якобы происходят от Ханаана  (сына Хама) и на них лежит библейское проклятие: раб рабов будет он у братьев своих (Быт 9:25). Работорговля и последующая эксплуатация рабов была одним из столпов экономики Британской Империи, и большинство людей, как это бывает, предпочитали закрывать глаза на то, ценой каких страданий и несправедливостей обретался их достаток.

 Однако группа христиан  во главе с Уильямом Уилберфорсом (1759—1833) решительно выступила против работорговли и после десятилетий борьбы добилась от британского парламента ее запрета в 1807 году. А в 1833 году в Британской империи было поставлено вне закона и само рабство.

 По-другому складывалась  ситуация в южных штатах США:  там рабство просуществовало  вплоть до поражения Юга в  Гражданской войне в 1865 году. Хотя  чернокожие формально получили  свободу, их положение оставалось  очень тяжелым, а их статус  как людей второго сорта постепенно  закрепился в повсеместной практике  расовой дискриминации. Вера в расовое превосходство «белого человека» была повсеместной и общепринятой, а проявления несправедливости и жестокости по отношению к темнокожим, которые сегодня вызвали бы всеобщее негодование, рассматривались как что-то вполне обычное. WASP — «белые англосаксы-протестанты» были уверены в том, что не только негры, но и выходцы из южной и восточной Европы им не ровня.

 В конце XIX — начале XX века расизм получил новый  импульс из-за определенной трактовки  дарвиновской теории эволюции: казалось  самоочевидным, что человеческие  расы представляют собой эволюционно  разные ступени, причем на вершине  эволюции пребывает викторианский  джентльмен, ирландцы пониже, а вот  чернокожие — и вовсе полуобезьяны. Выдающийся британский биолог  Томас Гексли, например, говорил:  «Ни один разумный человек,  знающий факты, не верит в  то, что средний негр равен... белому  человеку. И если это так, просто  невероятно, что, если снять с  него все ограничения, негр  сможет успешно состязаться со  своим соперником, превосходящим  его размером мозга и уступающим  только размером челюстей, в состязании, в котором важно умение мыслить,  а не умение кусаться». 

 В ряде штатов законодательно  были запрещены браки между  белым и любым человеком, у  которого хотя бы прапрадед  или прапрабабка принадлежали  к другой расе. Распространение  (особенно в 20-е годы ХХ века) получила практика линчевания  — самосуда по отношению к  чернокожим, обвиненным, справедливо или нет, в каких-либо преступлениях. В южных штатах существовали раздельные места — «только для белых» и «для цветных» — в ресторанах, в общественном транспорте, в залах ожидания и магазинах.

 Во второй половине  ХХ века наметилось постепенное  смягчение расовых ограничений;  этот процесс набрал особенную  силу в 60-е годы, когда его  возглавил выдающийся борец за  права чернокожих Мартин Лютер  Кинг. Он был баптистским проповедником,  и его образ действий, как и  все его публичные выступления,  были проникнуты глубокой верой  во Христа.

 Федеральные власти  к тому времени уже вполне  осознавали, что расовая дискриминация  себя изжила, а кроме того, ставит  под угрозу позицию США в  глобальном противостоянии с  Советским Союзом. В итоге расизм  был поставлен вне закона, а все ограничения «только для белых» — отменены. Мартин Лютер Кинг по сей день остается одним из наиболее почитаемых национальных героев в США, а движение за гражданские права чернокожих служит образцом для других подобных общественных инициатив.

Очевидно, что зло расизма  не сводилось к дурным законам, которые  достаточно было просто отменить. Оставались глубоко въевшиеся  предрассудки, оставалась отсталость чернокожего населения, вызванная столетиями притеснений. Решить эту проблему пытались (и пытаются) путем так называемой позитивной дискриминации — предоставления чернокожим определенных преимуществ в получении образования и работы. В наше время эта практика является предметом споров, так как многие полагают, что она заходит слишком далеко, становясь несправедливой уже по отношению к белым, да и чернокожим внушая не стремление пробиваться к жизни, а иждивенческие настроения.

 Политкорректность первоначально  возникла с целью преодоления  «языка унижения»; за ней стояло  вполне разумное предположение  о том, что отказ видеть в  другом человеке ближнего своего  начинается с использования некоторых  словечек, типа «ниггер» и тому подобных, которые сразу обозначают его  как «недочеловека», с кем позволено обращаться как с низшим.

 Все это не только  понятно, но и похвально —  можно только порадоваться тому, что западная (прежде всего, англоязычная) цивилизация сумела раскаяться  в своих тяжких исторических  грехах и принять меры к  искоренению еще сохраняющегося  зла. 

 Однако дальше стало  происходить то, что происходит  с добродетелями, оторвавшимися  от своего основания — веры  в Бога. Такие добродетели постепенно  вырождаются во что-то совсем  другое. Пафос борьбы за права  угнетенных отрывается от своих  первоначальных оснований и превращается  в модный тренд; противостояние  подлинной несправедливости подменяется  выдвижением требований на основании  своей предполагаемой «угнетенности».

 Становится выгодным ассоциировать себя с «угнетенным меньшинством», причем не обязательно с чернокожим. Так, статус «угнетенных» с большим или меньшим основанием присваивают себе активисты, выступающие от имени других групп — этнических, религиозных или социальных. Требования политкорректности становятся все более странными — например, некое «общество ведьм» объявляет отказ католического прихода предоставить им зал для проведения их собрания актом преследования религиозного меньшинства и возобновлением средневековых гонений. Политкорректный взгляд на историю воспринимает ее с точки зрения «угнетенных меньшинств»: ведьм, еретиков, гомосексуалистов, всех, кто подвергался преследованию или дискриминации. В таком восприятии мира неизбежно вырисовывается зловещая фигура «всеобщего угнетателя» — традиционной европейской христианской цивилизации, на которой лежит вина за бесконечные преследования меньшинств.

 Таким образом, политкорректность  приобретает отчетливо антихристианский  оттенок. Если прежние герои  борьбы за права и достоинство  человека, такие как Уильям Уилберфорс и Мартин Лютер Кинг, были глубоко верующими людьми и именно из любви к Богу выступали против несправедливости, то теперь сама христианская вера начинает восприниматься как угроза свободе и достоинству, как источник нетерпимости и дискриминации.

 Это особенно заметно  в случае борьбы за права  так называемых сексуальных меньшинств. Активисты, выступающие от лица  людей, страдающих определенными  расстройствами полового влечения, утверждают, что они являются  меньшинством, аналогичным чернокожим, и что отказ, например, признавать  однополый союз браком аналогичен  запрету на межрасовые браки,  а отказ рукополагать «практикующего»  гомосексуалиста во епископы — такой же возмутительный акт дискриминации, как таблички «только для белых».

 В действительности  же гомосексуалисты подобны расовому  меньшинству не в большей степени,  чем, скажем, алкоголики. Настойчивые  утверждения о генетической природе  и врожденности гомосексуализма  не подтверждаются исследованиями. Надо отметить, что от таких  утверждений отказалась даже  такая решительно прогейская организация, как Американская психиатрическая ассоциация. Однако в законодательстве ряда европейских стран гомосексуалисты рассматриваются именно как меньшинство; более того, этот подход определяется как некий стандарт в области прав человека, которому должна соответствовать и Россия.

 Что это означает  на практике? То, что Церковь в  ряде стран сталкивается с  давлением, ставящим своей целью  заставить ее пересмотреть свое  учение о христианской этике  в области пола. Ряд протестантских  общин уже «прогнулись под  изменчивый мир» и более не  считают гомосексуальное поведение  грехом; ряд других, в частности  Англиканская Церковь, переживают  раскол по этому вопросу. Католическая  Церковь сталкивается с притеснениями,  например, в Великобритании, где  государство заставляет католические  агентства по усыновлению отдавать  детей в однополые пары, а любое  открытое порицание гомосексуального  образа жизни вызывает обвинения  в «гомофобии» — преступлении, аналогичном расизму. Известен и проект Gender loop, осуществляемый в ряде европейских стран, в рамках которого даже детям дошкольного возраста внушается позитивное отношение к однополым контактам.

 Так изначально хорошее  стремление — желание защитить  угнетенных — перерождается в  новую государственную идеологию  и ведет к подрыву самых  основ свободного общества —  свободы слова и вероисповедания.  На борьбу за человеческое  достоинство, которую вели Уильям  Уилберфорс и Мартин Лютер Кинг, это похоже так же мало, как гомосексуалист в женском белье, требующий себе права официально выходить замуж, мало похож на африканского невольника в трюме работорговца.

Политкорректность по-советски.

Наверное, многие еще помнят многочисленные клише советской  пропаганды: «новая социальная общность – советский народ», «пролетарский  интернационализм», «международная солидарность трудящихся», «советское искусство, национальное по форме и социалистическое по содержанию», «развитой социализм» и тому подобное. Советский новояз тоже возник не на пустом месте, у него тоже была своя важная социальная функция, именовавшаяся «политической целесообразностью». Функция эта, по сути своей, состояла в обосновании необходимости, ради построения коммунизма в отдельно взятой стране, принесения в жертву национальных интересов России и населяющих ее народов, и, прежде всего, интересов русского народа, в жертву задаче ускоренного развития национальных окраин Советского Союза. Такова была логика национальной политики коммунистического руководства СССР.

Поэтому вкладывались огромные средства в строительство промышленной и социальной инфраструктуры в национальных республиках. Ради этого представители  национальных меньшинств получали преимущество при поступлении в высшие учебные  заведения. Ради этого «национальные  кадры» получали преимущество при занятии  руководящих должностей в тех  же национальных республиках. Ради этого  делалось все возможное для развития национальных культур, литератур и  кинематографий. Результат известен. Более того, результат был предопределен.

Советская элита сама сделала  все возможное для ускоренного  роста национального самосознания на окраинах собственной империи, и  потому наступивший после неизбежного  ослабления коммунистической идеологии  распад страны именно по границам административной власти национальных элит никого не должен удивлять. Не следует, и удивляться эгоизму новых националистов из братских республик, вытесняющих из своих вновь созданных государств русское население. Советская партийная элита, в основном русская по происхождению и совершенно вненациональная по воспитанию, сама воспитала свои национально-партийные кадры в духе капризно-туземного эгоизма. Задача построения коммунизма осталась невыполненной, однако, практические результаты налицо. Как сказал, кажется, Станислав Ежи Лец, жизнь не удалась, но попытку засчитали.

А ведь уже в 70-80-е годы, помнится, признание лицемерности советского новояза было очевидным фактом общественной жизни. И именно необходимость лицемерить ради продолжения карьеры (да и просто ради сохранения возможности нормальной жизни в обществе) была одной из основных причин фактического паралича общественного развития, приведшего к «катастройке»: лицемеры взялись учить общество честности и «новому мышлению». На самом деле, между американской политкорректностью и советским новоязом немало общего. Не меньше, чем между коммунизмом и либерализмом.

Методы демонстрации политкорректности

Вот несколько простых, наиболее невинных и даже забавных примеров. По сообщению агентства Reuters от 2 марта 2001г., «согласно новому закону штата Южная Дакота производится смена названий городов, не соответствующих нормам политкорректности. В частности, изменяются все названия, содержащие «оскорбительные для всех людей штата Южная Дакота, его истории (!-авт.) и культурного наследия (!!-авт.) слова «скво» (Squaw – женщина, индианка) или «нигро» (Negro – негр)». Например, город Скво-Лэйк (Squaw Lake) превращается в Серенити-Лэйк (Serenity Lake), а город Нигро-Галч (Negro Gulch) станет называться Ласт-Чэнс-Галч (Last Chance Gulch). Всего подлежит переименованию 39 городов штата. Аналогичные шаги уже предприняты в штатах Мэн, Монтана, Миннесота».

Как хотите, а такая забота об историко-культурном наследии сильно смахивает на советскую манеру переименовывать  города к очередной смене курса  или вождя. Интересно было бы знать, не станут ли сотрудники тамошнего  министерства правды вносить соответствующие  изменения и в архивы – переделывать старые номера газет или там записи в регистрационных книгах, как  завещал великий классик антиутопизма. Остается также неясной степень политкорректности эстетических предпочтений авторов проекта, решивших почему-то, что «Город у озера индианок» звучит печально, а вот «Город последнего шанса» – очень даже оптимистично. Интересно, дойдет ли дело до переименования африканской реки Нигер и африканской же страны Нигерии. При нынешних масштабах влияния США на остальной мир может и дойти.

Еще пример, еще более  оптимистический, но по другую сторону  Атлантики. По сообщению издания  «Время новостей» от 25.10.2001г., «Еврокомиссия  после внимательного изучения (!-авт.) законодательства ЕС, касающегося равенства полов (!!-авт.), пришла к заключению, что Дед Мороз (Father Christmas) не нуждается в сопровождении "Бабы Мороз" (Mother Christmas). Инициатива британской компании Woolworth’s Group, пытавшейся на основании соблюдения правовых нормативов ЕС выпускать наряды и для «деда», и для «бабы», признана необоснованной. Еврокомиссия не желает заниматься созданием новых сексуальных стереотипов сказочного свойства».

Хорошо, хоть тут ума хватило  не перелицовывать, а ведь могли  бы, могли… Просто не нашлось лоббирующей группы, заинтересованной в изменении новогодних стереотипов западного обывателя, по методу производителей популярного в массах американского шипучего напитка. Смешной пустячок, в общем. Да вот как тут не вспомнить советских архитекторов нового общества, ради борьбы с религией изменивших календарь, запретивших празднование Рождества, а затем и легализовавших милый даже и советскому обществу праздник уже в виде сугубо атеистического Нового года (в приснопамятном 37-ом году, кстати). В результате в современном российском общественном сознании с его полустихийной тягой к традиционной религиозности эти два ранее неразрывно связанных события существуют одновременно и шизофренически порознь. Глубоко сомневаюсь, чтобы это было так уж смешно и безобидно.

Особая статья – политкорректность  после 11 сентября 2001 года. То обстоятельство, что политкорректность выполняет, в том числе и функции цензуры, ранее как-то не привлекало к себе особого внимания. Однако поведение  американского пропагандистского  сообщества после нью-йоркских терактов явило тому массу доказательств.

Вот краткий перечень. Осенью 2001 г. корпорация Clear Channel Communications, владеющая более чем одной тысячей FM-радиостанций, составила список из примерно 150 песен, запрещенных к трансляции. Обосновывается введение цензуры, что характерно, именно требованиями политкорректности, причем само слово «цензура» признано не соответствующим нормам политкорректности и потому изъято из употребления — запомним это. Сам список составлен с учетом типично цензорских приемов реагирования на неприятную ситуацию: запрещены песни, в которых так или иначе упоминаются полеты, огонь, бомбардировки и смерть.

Всяческий пессимизм, любые  намеки на какие то бы ни было катастрофы и ужасы, преступления и войны признаны неуместными. Спешно исправляются тексты песен и аннотаций, обложки альбомов и видеоклипы, и даже уже отснятые кинофильмы, в том числе «Spiderman» и «Men in black-2», из которых спешно стирают башни центра всемирной торговли. Но и сам по себе подход к разделению на чистых и нечистых выглядит нелепым и крайне лицемерным.

Например, британская группа с символичным в наше время  названием Bush была вынуждена заменить свой выходящий сингл «Speed Kills» («Скорость убивает») на «The People That We Love» («Люди, которых мы любим»).

Запрещена новая песня  группы Primal Scream под названием «Bomb the Pentagon». Отменен выход нового видеоклипа Cranberries, потому что в нем самолеты летали над небоскребами, а вокруг лежали трупы. Отменен выход клипа группы The Dave Matthews Band под названием «When the World Ends» («Когда кончается мир»), ввиду излишнего пессимизма.

Запрещена «Лестница на небо»  Led Zeppelin — неизвестно почему. Запрещен хит Фрэнка Синатры «Нью-Йорк, Нью-Йорк» — видимо, на всякий случай. И так далее, и тому подобное. Причем подобное происходит не только в данной корпорации, но и на западном медиарынке в целом.

Полное впечатление, что  топ-менеджеры американского медиасообщества в 80-е годы проходили стажировку в советском Гостелерадио. Но нет, конечно, не в этом дело. Просто принципы либеральной политкорректности и советской пропаганды удивительно схожи. И главный среди них — всегда присваивать реальному явлению фальшивый ярлык, то есть никогда и ни за что не называть вещи своими именами.

Между тем политкорректность  диктует свои нормативы не только в шоу-бизнесе. В 90-е годы, например, распространилась практика предоставления преимуществ представителям расовых меньшинств при поступлении на работу и получении высшего образования. Ни к каким иным результатам, кроме снижения качества профессиональной подготовки и реального уровня работы сформированного таким образом корпоративного персонала, данные меры привести не могли, и не привели. Во многом именно ввиду доминирования политкорректности снизился уровень конкурентоспособности американского общества, во многом поэтому и завершается период американского благополучия.

Несомненно, большая часть  американской элиты сознает степень  опасности создавшегося положения. Администрация президента Буша в ускоренном темпе избавляется и от излишнего либерализма, и от сопутствующих ему ограничений политкорректности. Примеров тому множество — от назначения на должность генерального прокурора Р. Эшкрофта, которого американские либералы считают расистом, отказа от соблюдения экологических норм Киотского протокола, до демонстративно брутального поведения в сфере международных отношений, где администрация США просто игнорирует любые нормы и договоренности, не соответствующие ее сегодняшнему представлению о собственных национальных интересах.

Интересно в этой связи  мнение типичного американского  интеллектуала, преподавателя экономики  из Йельского университета Стивена  Морриса, высказанное на страницах  вполне либеральной The Economist Newspaper: «политкорректность может быть не только признаком слабоумия, но и вполне рациональным, выверенным поведенческим признаком. Строгое соблюдение правил политической корректности постепенно создает человеку (политику — в глазах избирателей, советнику политика — в глазах самого политика) определенную репутацию, являясь опознавательным признаком, сигнализирующим о принадлежности к либеральной идеологии. Однако, использование политкорректности в этих целях может служить только тактическим целям создания репутации, но не стратегическим целям проведения в жизнь какой-либо политической линии». Сказано достаточно ясно. Далее следует весьма ироничный комментарий американской «Экономической газеты»: «К счастью, эта газета уже имеет достаточно либеральную репутацию, чтобы избежать обвинений в сексизме за употребление таких слов, как, например, Congressman или Businessman». Как знать, как знать…

Заключение

Идеология, связанная с  такими понятиями, как «политкорректность»  и «толерантность», уже успела навлечь  на себя общее раздражение. И хотя нельзя сказать, чтобы мы в России были сильно угнетены этими явлениями (в отличие, скажем, от христиан Швеции или Британии), но слова эти нередко  уже звучат как ругательство. И тут возникает опасность того, что вещи явно дурные или аморальные начинают оправдывать своей «неполиткорректностью». «Я сейчас неполиткорректную вещь скажу», — нередко вступление к чему-то действительно враждебному и расистскому.

 Возникает ситуация, описанная  русским философом Г. П. Федотовым  в его работе «Об антихристовом добре». Антихрист, согласно Церковному Преданию, будет изображать себя (по крайней мере, поначалу) лидером крайне добродетельным и человеколюбивым, сострадательным, справедливым, стремящимся к миру и общему благу. Хорошо усвоив это, некоторые христиане склонны делать вывод, что поскольку антихрист будет (по виду) милосердным и миролюбивым, то истинным его противникам, верным христианам, надлежит быть безжалостными и свирепо воинственными.

 Похожая ситуация возникает  и с политкорректностью: раз нехристианское (а местами и антихристианское) движение проповедует отказ от  «языка вражды» — будем изъясняться  самыми грубыми ругательствами; раз оно говорит о заботе  о слабых — будем проповедовать грубость и силу; раз оно взывает к любви — будем бесстыдно изъявлять ненависть. Примеров тому, увы, достаточно.

 В основании всего  этого лежит очевидная ошибка  — христиане не являются христианами  назло кому-либо. Наше поведение  не может определяться стремлением  поступать наперекор кому-то —  оно должно определяться любовью  ко Христу.

 Именно Христос является  той точкой отсчета, утратив  которую движение, начинавшееся  как бесспорно нравственное, в  наше время заблудилось. Мы  тоже заблудимся, если будем взирать  не на Христа, а на что-то  другое. Идеология политкорректности  и толерантности представляется  серьезно сбившейся с пути, но  не тотально испорченной. Когда  она протестует против намеренных  оскорблений и издевательств — она верна своим первоначальным истокам, и мы можем с ней согласиться.

 Нехристиане занимают  нишу, оставленную христианами, —  где верующие люди не желают  быть миротворцами, там, сообразно  своим представлениям, о мире  и справедливости заботятся люди, чуждые Церкви. И лучший способ  противостать политкорректности  — это послужить примирению  и человеческому достоинству  лучше, чем представители этой  идеологии.