Сибирское проклятье: Как коммунистические плановики заморозили Россию

Книга американских исследователей Фионы Хилл и Клиффорда Гэдди «Сибирское проклятье: Как коммунистические плановики заморозили Россию» (2003)* уже вызвала откликикак за рубежом, так и в России. Мы предлагаем вниманию читателей перевод дайджеста книги, любезно предоставленного нам Клиффордом Гэдди. Надеемся, что актуальная тема, остро и полемично интерпретированная авторами книги, станет предметом широкой дискуссии.

СИБИРСКОЕ ПРОКЛЯТЬЕ

Обрекает ли российская география  судьбу рыночных реформ на неудачу?

Фиона ХИЛЛ, 
 доктор истории,  
Клиффорд ГЭДДИ,  
доктор экономики,  
Брукингский институт,  
Вашингтон, США

Естественно, что после  развала СССР внимание реформаторов российской экономики было направлено на будущее, а не на прошлое. Их направляло предположение, что если заменить старую неправильную систему, дававшую неправильные результаты, новой и правильной, то и правильные результаты в будущем  автоматически обеспечены. Будущее, таким образом, позаботится о  прошлом.

К сожалению, в создании новой  российской экономики не все так  просто. Недостаточно только сломать  старую систему и заменить ее новой. Необходимо также исправить последствия  того, что творилось при старой системе более семи десятилетий.

Одно из таких последствий  — своеобразная и в своем роде единственная экономическая география, которая продолжает определять судьбу России и в то же время не дает ей строить конкурентную рыночную экономику  и нормальное демократическое общество. Сегодня, несмотря на ликвидацию центрального планирования, на территории России по-прежнему сохраняется нерыночное и недемократичное  распределение труда и капитала. Слишком много людей и фабрик до сих пор прозябают там, где  их разместили коммунисты-плановики, —  а не там, куда их привлекли бы рыночные механизмы.

Специфическим наследием  этой географии является развитие Сибири. Нигде свобода рынка не попиралась более решительно, чем в советских  усилиях завоевать и индустриализовать  громадную сибирскую территорию. Начиная с 1930-х годов рабский труд создавал фабрики и города и поддерживал отрасли в наиболее суровых и наиболее непривлекательных местах на планете, местах, куда такие массы граждан ни за что не переехали бы на постоянное жительство. В 1960-х и 1970-х руководство в Москве решило запустить гигантские индустриальные проекты в Сибири. Плановики стремились создать постоянные резервы рабочей силы для разработки богатых природных ресурсов региона, для более равномерного распределения промышленности и населения по Российской Федерации и для завоевания, освоения и заселения сибирских просторов и далеких необжитых территорий. В этот период новых рабочих привлекали в Сибирь с помощью повышенных зарплат и других привилегий — что было предпочтительнее, чем гнать их туда силой и закабалять — за счет больших (но скрытых) затрат со стороны государства.

Благодаря индустриализации и массовому заселению Сибири в советское время российское население разбросано сегодня по обширной территории, по городам и поселкам, физически слабо связанным между собой. Несовершенство дорог, железнодорожных, воздушных и иных сообщений тормозит попытки продвигать межрегиональную торговлю и развивать рынки. Треть населения несет дополнительное бремя, проживая и работая в особо неблагоприятных климатических условиях. Около десятой части живет и работает в почти невыносимо холодных огромных сибирских городах. Из-за своего расположения эти города (как и в советское время) сильно зависят от государственных субсидий на топливо и продовольствие; также они полагаются на привилегированные транспортные тарифы. Стоимость жизни там, по крайней мере, в четыре раза выше, чем где-либо еще в Российской Федерации, тогда как издержки промышленного производства иногда еще больше. Города и их жители отрезаны от отечественных и международных рынков. Из-за своей прежней системы централизованного планирования Россия обременена проблемами и затратами, связанными с территориальным размером и холодом, более, чем любая другая крупная страна в северных широтах, в частности, Соединенные Штаты, Канада или скандинавские страны.

Простор для ошибок

С точки зрения экономической  эффективности, разумеется, рыночной экономической  эффективности, доминантной чертой советского периода было ошибочное  распределение ресурсов. Ресурсы  страны (в том числе человеческие) использовались неправильно. Советская  система производила неправильные вещи. Ее заводы производили их неправильным способом. Ее образование давало неправильные навыки. Но, пожалуй, хуже всего было то, что коммунисты размещали фабрики, оборудование и людей в неправильных местах. Для страны с такой большой  территорией, особенно при наличии  удаленных и холодных областей, размещение — великое дело. Не только Россия страдала от иррациональности централизованного  планирования более семидесяти лет, но сам российский территориальный  размах предоставил системе возможность  совершать ошибки в громадном  и беспрецедентном масштабе. Если бы большевистская революция произошла  в такой маленькой и компактной стране, как, скажем, Япония, вред мог  оказаться не столь великим. Хотя центральное планирование все равно  бы ударило по экономике, этот удар не стал бы, да и не смог бы стать  таким сильным в сфере территориальных  решений. В России же Сибирь предоставила большевикам величественное пространство для ошибок.

Размер  как спасение...

В более ранние эпохи размах России представлялся ее самым значительным атрибутом. Это был источник благосостояния, силы и даже непобедимости. Российские историки утверждают, что гигантская территория спасла не только саму Россию, но и всю западную цивилизацию  от разорения, сыграв роль буфера во время  татаро-монгольского нашествия. Даже Пушкин писал, что «России определено было высокое предназначение: ее необозримые  равнины поглотили силу монголов и остановили их нашествие на самом  краю Европы... Образующееся просвещение  было спасено растерзанной и издыхающей Россией»[1].

К концу XIX и началу XX в., когда  соперничество в колониальном разделе  мира четко сделало размер государства  — или, по крайней мере, размер его  колониальных владений — главным  показателем его влиятельности  в международных делах, с Россией  редко когда можно было не считаться. C территорией, покрывающей шестую часть земной поверхности — от Балтики до Тихого океана, Россия намного превосходила обе граничащие с ней империи в Европе — Австро-Венгрию и Оттоманскую империю. Пройдет время, говорили европейские наблюдатели, и Россия — наряду с другой могучей континентальной державой, Соединенными Штатами, — в конечном счете, будет доминировать на мировой арене.

Идею, что размер — это  сила, особенно продвигали британские обозреватели, склонные восхищаться  атрибутами и гигантскими пропорциями  своей собственной империи, в  которой, как известно, «никогда не заходило солнце». Один британский историк  писал в 1914 г.: «Российская Империя  — организм, уникальный в мировой  истории. Она охватывает площадь  большую, чем завоевания Александра Македонского, чем все владения, подвластные Риму, чем царства, захваченные  Чингизханом и Тимуром; только Великобритания [Британская Империя] превосходит ее»[2]. Знаменитый британский географ Холфорд Маккиндер зашел так далеко, что окрестил Россию и охваченные ею просторы Евразии «географическим центром истории». Все остальные территории Европы и Азии к востоку, югу и западу от обширных равнин России были, как утверждал Маккиндер, маргинальны по отношению к ней[3].

Даже сегодня, после развала  СССР, западные обозреватели продолжают завидовать размерам и ресурсам России. Они дивятся на страну, охватывающую 11 часовых поясов и имеющую потенциальный  рынок в 150 млн покупателей. Они по обыкновению цитируют длинный список ее натуральных ресурсов: 40% мировых запасов натурального газа, 25% мирового угля, алмазов, золота и никеля, 30% алюминия и леса, 6% мировой нефти и так далее, и так далее.

Несомненно, что такие  слова — музыка для ушей российских националистов — политиков и  идеологов. Для них размер, в наиболее абстрактном смысле чистого и  пустого «пространства», имеет почти  мистическую силу и привлекательность. Но даже уважаемые ведущие политики поддаются соблазну использовать физический размер России для обоснования ее международного влияния. Один из ведущих  политиков — Александр Лившиц, бывший министр финансов и советник президента Бориса Ельцина — выразил  типичное настроение, когда заметил  в июле 2001 г., после встречи на высшем уровне в Италии, что Россия никогда не примет статус младшего партнера Соединенных Штатов: «Страна  слишком велика, чтобы быть младшим  братом»[4].

...и как  камень преткновения

Но в сегодняшнем мире размер — это скорее не актив, а  пассив. Это — неблагоприятное  обстоятельство, которое нужно преодолеть. Это — препятствие экономической  конкуренции и эффективному управлению. Центры сосредоточения населения разбросаны на больших расстояниях друг от друга. С увеличением расстояний между  городами и городками затрудняется физическое перемещение. Возрастают прямые транспортные издержки. Затрудняются информационные потоки, установление доверительных отношений между  игроками рынка, организация и функционирование совместных инициатив. Короче, «быть  большим» — это серьезная преграда для экономического развития, если страна не сможет сократить расстояния и увеличить связи между населенными  центрами и рынками.

Дело не просто в российской территориальной растянутости, а  в размещении людей на этом пространстве и в том, насколько близко они  находятся к рынкам, путям сообщения  и т. д. Для России организация  и содержание инфраструктуры, обеспечивающей экономическое и политическое взаимодействие между гражданами и центром в  Москве, обходится недешево. Но проблема не только в обширном физическом пространстве. Россияне неудачно размещены в «температурном»  пространстве. Уникальное расположение многих крупных российских городов  в зоне холодов дополнительно  увеличивает издержки российской экономической  географии.

Самое холодное место в мире

Общеизвестно, что Россия расположена на холодной территории. Мало того, что огромный массив земли  находится в экстремально высоких (северных) широтах, но лишь очень небольшая  его часть на востоке и западе подвержена влиянию умеренного климата, приносимого океаном. Любой из принятых способов измерения температуры  подтверждает, что Россия — самая  холодная страна в мире. Занимаемая ею территория за Полярным кругом в два раза больше, чем аналогичная территория в Канаде, в десять раз больше, чем на Аляске, и в пятнадцать раз больше, чем в Норвегии, Швеции и Финляндии, вместе взятых. День за днем самая холодная точка земного шара оказывается, как правило, где-то в России. Неудивительно, что самая низкая температура за пределами Антарктики также была зарегист рирована в России. (Этот рекорд был отмечен трижды: в Верхоянске 5 февраля и 7 февраля 1892 г. и в Оймяконе 6 февраля 1933 г. Оба места находятся на территории Республики Саха — Якутия.) Как и размер, российский холод входит в самую сердцевину народного восприятия этой страны. Зима и снег как черты русского феномена отражены в поэзии и в прозе, в легко узнаваемых картинках с лакированных шкатулок: закутанные в меха фигуры людей на фоне заснеженных березовых и сосновых лесов и вросшие в землю деревянные крестьянские избы, построенные вокруг печей, которые защищают от зимних холодов. Само слово «Россия» вызывает ассоциации с Сибирью, вечной мерзлотой и водкой, согревающей плоть и бодрящей дух в долгие зимние вечера.

Более того, как и огромный размер, российский холод считается  стратегическим активом, важнейшей  линией обороны. На протяжении всей истории  Россию снова и снова спасала ее зима — «русская зима». Монголы, вроде бы, первыми и последними сумели провести успешную зимнюю кампанию на центральных русских землях в 1237—1238 гг., когда они использовали замерзшие реки для внезапных нападений на русские города. С тех пор снега и холода не раз останавливали и сводили в могилу захватчиков. В 1812 г. наполеоновская Grande Armee, отступавшая из Москвы, была впечатляюще разгромлена наступлением русской зимы. Из примерно 600 тыс. французских солдат менее 50 тыс. смогли выбраться из России, пройдя тысячи километров через реки, леса и степи. От голода, эпидемий и, прежде всего, от холода погибло больше, чем в сражениях с армией Российской империи.

Похожим образом после  гитлеровского вторжения в Советский  Союз в июне 1941 г. немецкая армия, которая  рассчитывала на быструю победу летом, была затянута и поглощена зимой. Ей пришлось отступить с большинства  захваченных территорий. Последующие  зимы также стали слишком серьезным  испытанием. В ноябре 1942 г. германская Шестая армия попала в «котел»  при осаде Сталинграда на берегах  Волги. Три месяца спустя, в феврале 1943 г., 250 тыс. голодающих и замерзающих  при температурах около минус 30°C солдат Шестой армии окончательно сдались, что явилось первым крупным поражением Германии во Второй мировой войне. Морозный рок Великой армии Наполеона и Шестой армии Гитлера превратился в почти мистическое заклинание о стратегическом значении необыкновенных российских холодов.

Географический  фатализм

С недавних пор такое возвеличивание холода стало выходить из моды. Необходимость  конкурировать в мировой экономике  заставила посмотреть на необыкновенные российские холода как на неблагоприятный  фактор. Некоторые ударились в  крайний пессимизм, даже фатализм в  отношении перспектив России. Наиболее известный пример — книга Андрея Паршева «Почему Россия не Америка: Книга для тех, кто остается здесь» (М., 2000).

Паршев утверждает, что в основном из-за холодного климата и затрат, налагаемых им на экономическую активность, Россия обречена проигрывать в мировой конкуренции и поэтому ей следует держаться в стороне от мирового экономического сообщества. Хотя многие утверждения Паршева о неблагоприятности холода глубоко верны, он сильно заблуждается в своем анализе, поскольку ошибочно предполагает, что российских холод — это неотъемлемая характеристика страны и ее расположения[5]. Для Паршева проблема российского холода — богоданная и вечная. Он упускает из внимания тот факт, что не важно, какая часть российских земель находится в отдаленных и холодных местах. Имеют значение масштаб и формы экономической активности в этих регионах. Паршев игнорирует тот факт, что размещение населения, в том числе в холодных зонах — результат человеческого выбора.

То, что Россия платит определенную цену за свой холодный климат, с точки зрения комфорта и экономической эффективности, представляется ясным. Насколько велика эта цена? Ответ на этот вопрос поднимает другие вопросы. Во-первых, как распространен холод и как замерзание нации может быть измерено с экономической точки зрения? Во-вторых, каковы экономические потери страны на единицу холода? И, наконец, сколько в России «излишнего» холода? То есть, сколько можно отнести на ошибки расселения в прошлом и сколько является неизбежным следствием географии России? Эти вопросы прорабатывались в проекте, названном «Цена холода», на базе Центра социальной и экономической динамики (CSED) при Брукингском институте (Brookings Institute) и на факультете экономики Университета штата Пенсильвании (Pennsylvania State University). Резюме этих исследований приводится ниже.

Мера  холода: ТДН

Традиционно исследования влияния  температуры на экономическую активность используют сводные территориальные  показатели климатических переменных — например, «среднюю температуру  страны», рассчитанную как средняя  величина зарегистрированных температур, распределенных равномерно по всей стране. Для экономических исследований, однако, это не подходит, здесь в  первую очередь важна температура  в тех местах, где живут и  работают люди. Если использовать сводные  территориальные показатели, то страны северной Европы — Швеция, Норвегия и Финляндия — представляются холодными. Фактически же население  этих стран сконцентрировано на побережье и на юге, где температуры существенно не отличаются от остальной Европы. То же верно и для Канады, где большинство людей живет у южной границы.

В качестве альтернативы сводным  территориальным показателям температуры  проект «Цена холода» предложил  простой индекс под названием  «температура на душу населения» (ТДН), то есть меру, отражающую реальное распределение  населения по стране. Для исследований влияния холода ТДН базируется на средней температуре января, самого холодного месяца. Чтобы проиллюстрировать  концепцию «температура на душу населения» (ТДН), представим себе страну с тремя  регионами, с различным количеством  населения и с различной средней  январской температурой. ТДН –  это просто средняя температура  регионов, взвешенная относительно распределения  населения. Например:ТДН = Все «человеко-градусы», деленные на численность всего населения = –174/30 = –5,8 градусов. ТДН позволяет проводить сравнение температуры одной страны с температурой другой страны экономически значимым образом. Например, на севере расположена та же часть канадской территории, что и российской. Но размещение населения в Канаде сильно отличается: большая часть населения живет в самой южной части страны. Холоднее ли тогда Россия, чем Канада? Насколько? Опять же, холоднее ли Россия относительно северных стран, таких как Швеция?  Другое полезное применение ТДН — можно наблюдать за температурой страны во времени. Значения ТДН могут сделать страну теплее или холоднее не только из-за глобального потепления или охлаждения, но и из-за перемещения населения. Если территория страны состоит из нескольких температурных зон, то теоретически ТДН может вырасти или упасть, если люди переместились в теплые или холодные регионы

Уточним проблему

Последующее использование  индекса ТДН должно определить, какие  именно регионы страны наиболее ответственны за ее общую температуру.

Раскладывая совокупный индекс холода, мы сможем выяснить вклад каждой местности в общенациональную и региональные ТДН. Соотнесение с конкретными регионами даст количество «человеко-градусов» — произведение этих температур на число людей, живущих там. Из этого следует, что самая холодная местность, заселенная наименьшим числом людей, будет менее значимой, чем более теплая (но все равно холодная), заселенная большим числом людей.

Цена  холода

Одна из наиболее амбициозных задач, поставленных проектом «Цена холода», заключалась в том, чтобы смоделировать распределение российского населения, каким оно было бы, если бы Россия в ХХ в. жила по принципам рыночной экономики. Это так называемое контрфактическое упражнение приводит к выводу, что сейчас Сибирь и Дальний Восток перенаселены на 16 млн чел. В терминах ТДН это значит, что Россия к концу советского периода была на 1,5°С холоднее, чем «могла бы быть».

Поскольку такова цена холода, территориальная структура, оставшаяся России в наследство от коммунистических плановиков, представляется дополнительным налогом на сегодняшнюю экономику. Насколько велик этот налог? По осторожным оценкам, при понижении российской ТДН на 1°С валовой внутренний продукт сокращается на 1,5—2%. По этим расчетам, «налог на холод», выплачивае мый Россией, приближается к 2,25—3% ВВП в год. Это огромный итог. Проиллюстрируем: российская экономика, которая при других условиях обеспечивала бы ежегодный 5%-й прирост в течение 15 лет, будет вынуждена пожертвовать половину или две трети потенциального роста из-за неудачного размещения экономики и населения на востоке.

География — это не Судьба

Вернемся к нашей критике  Паршева: проблема расстояний и холода в России — не просто следствие ее физической географии. Распределение ее населения — результат преднамеренной правительственной политики, проводившейся не одно столетие. Еще до Октябрьской революции цари поощряли миграцию на вновь присоединяемые земли, возводя остроги и города на границах Российской империи. Более пяти столетий цари создавали крупнейшую страну в мире — государство, определенное его физической географией и национальным самосознанием, коренящемся в идее территориального расширения («собирание русских земель»). Цари были первыми, кто толкнул народ в Сибирь и разбросал города на самых отдаленных границах для установления и закрепления российской суверенности. Но именно большевики — Советы и их органы планирования —не цари! — создали современную российскую экономическую географию. В Сибири, где цари основали крепости, деревни и городки, Советы выстроили миллионные города. В Сибирь, куда цари сослали тысячи ссыльных, большевики и Советы согнали миллионы в исправительно-трудовые лагеря, чтобы строить заводы, шахты, железные дороги, города. Цари оставили большевикам огромный прокос на самой холодной территории в мире. Развивая это наследство, большевики бросили вызов и законам природы, и законам рынка.

Сибирь  и ГУЛАГ

К концу царского периода  внутреннее пространство Сибири было едва нанесено на карту и оставалось слабо заселенным. Беспрецедентные колонизация и урбанизация Сибири при царях были невозможны. Издержки по заселению, эксплуатации и поддержанию такого обширно го и холодного пространства были бы слишком обременительными для рыночной экономики. Только Советский Союз — тоталитарное государство, пронизанное насилием, полностью контролирующее производство и перераспределение ресурсов и абсолютно равнодушное к издержкам, — могло покорить Сибирь.

Подобно царской, советская власть использовала Сибирь и как ресурсный источник, и как исправительную колонию. Но Советы подняли царскую карательную систему на невообразимый уровень. Сталинское государство создавало систему исправительно-трудовых лагерей с 1929 г. с определенной целью захвата и эксплуатации природных богатств в наименее доступных, наиболее трудно осваиваемых местах страны[7] . К 1934 г. полмиллиона советских граждан со сроками от 3 лет находились в ГУЛАГе (Главное управление лагерей Наркомата внутренних дел СССР). После сталинских массовых чисток конца 1930-х общая численность лагерного населения превысила 2 млн чел.

ГУЛАГ и его, казалось бы, неисчерпаемые запасы рабского труда  стали основным инструментом индустриализации Сибири. Заключенные ГУЛАГа — примерно 18—20 млн чел., если не более, свыше двух десятилетий добывали лес и минеральные ресурсы на далеких безлюдных территориях. Они же строили железные и автомобильные дороги, оросительные каналы и заводы, занимались сельским хозяйством и разрабатывали нефтяные месторождения в ужасающе бесчеловечных условиях.

Вторая мировая война  дала еще один толчок развитию Сибири, когда ключевые предприятия были перемещены из европейской части  на восток от Урала, за пределы досягаемости немецких захватчиков. В Сибирь были эвакуированы 322 завода. Планы послевоенного  экономического развития, учитывавшие  и этот уровень, и то, что еще  предполагалось построить, потребовали  еще большей рабочей силы. Постоянно, с 1949 г. до смерти Сталина в 1953 г., в  исправительно-трудовых лагерях находилось около 2,5 млнзаключенных, половина из которых была осуждена за преступления, не более серьезные, чем мелкие хищения. В пиковые годы (конец 1940-х — начало 1950-х) вклад ГУЛАГа составлял приблизительно 15—18% от общего объема промышленного производства и общей численности промышленного персонала российской части Союза.

Сибирь  после Сталина

ГУЛАГ был в основном расформирован  после смерти Сталина, но он уже заложил  основу того, что стало грандиозным  проектом развития Сибири у последующих  вождей. Здесь соединилось много  мотивов. Те, кто планировал коммунистическую экономику, искали там месторождения  нефти, газа, алмазов, золота и других ценных минералов для самообеспечения Советского Союза стратегическими ресурсами. Военное руководство, еще в годы войны начавшее рассматривать Западную Сибирь как стратегический редут — оборонительный центр в глубине страны, хотело обеспечить полную освоенность и защищенность региона. Советские политики, занимавшиеся проектированием и мобилизацией общества в 1960—1980-х гг., делали ставку на идеологию «освоения новых земель» (что сейчас можно расценить как кампанию насилия над целиной и природой путем индустриализации), чтобы увеличить силу советского государства.

«Нагородили»  по плану

Города — важный элемент  в планах сибирской индустриальной утопии. Они развивались в Сибири в тандеме с производством  как закрепленные резервуары рабочей  силы для заводов, шахт, разработок нефти и газа. Во многих отношениях, однако, эти города не были настоящими городами. Не имея своей общественной и экономической сущности, они  представляли собой центры сосредоточения ресурсов — в высшей степени утилитарные. Они строились больше для нужд промышленности и государства, чем  для нужд людей. Действительно, главная  ответственность за планирование и  разработку городской инфраструктуры лежала на отраслевом министерстве, курировавшем предприятия, которые должны были обслуживаться  городами.

Города все росли в  количестве и размерах. В 1970-х Советский  Союз урбанизировал свои самые холодные регионы, оставив далеко позади все  остальные страны мира (см. врезку). В то же самое время, когда люди в Северной Америке и Западной Европе переезжали в более теплые регионы своих стран, в Союзе происходило обратное движение.

Бум... и  бах

В 1970-х и в начале 1980-х гг. Сибирь и российский Дальний Восток доминировали в советских программах регионального развития. Западная Сибирь, богатая не только нефтью, но и природным газом, была на пути к тому, чтобы стать крупнейшим регионом СССР, поставляющим энергоносители, а крупные долгосрочные промышленные проекты были спланированы для всей Сибири. Западных аналитиков изумляли размах проектов и масштаб инвестиций, необходимых для их воплощения.

Но застой в советской  экономике второй половины 1970-х положил  конец этим амбициям. На протяжении 1980-х отдачи от огромных инвестиций в Сибирь и Дальний Восток были исключительно низкими. Проекты  многих внушительных строек остались незавершенными или отложенными  на неопределенное время. Поначалу корень зла видели в непропорциональном и несогласованном планировании, неэффективном управлении и плохой координации. Но в конце 1980-х, с наступлением эры реформ при Михаиле Горбачеве, проблему увидели в Сибири самой  по себе, равно как и в усилиях  по ее развитию. Критика гигантских издержек в Сибири стала общим  местом. Региональные аналитики и  плановики в Сибири вели отчаянные  арьегардные бои. Продолжение высоких инвестиций в Сибирь они пытались оправдать ценами на сибирскую продукцию на мировых рынках и зависимостью государства от сибирских природных ресурсов и энергоносителей. Несмотря на это, к 1989 г. индустриализацию Сибири начали рассматривать как монументальную ошибку. Как бы то ни было, все сибирские проекты были резко остановлены с развалом Советского Союза в 1991 г. и с началом макроэкономических реформ 1990-х гг.

Будет ли Россия сжиматься?

Более полувека советские  плановики строили сибирские  города, промышленные предприятия и  электростанции (часто не заботясь о дорогах) там, где этого не следовало  делать никогда. Огромные города и предприятия, широко рассеянные по территории и  по большей части изолированные, сейчас покрывают обширный регион. Ни один сибирский город не может  считаться экономически самодостаточным. И перекачка крупных субсидий в Сибирь отнимает у остальной России шансы на экономический рост.

Сегодня, чтобы стать экономически конкурентоспособной и добиться устойчивого роста, России необходимо перевернуть тренд — не направлять новые ресурсы и людей в  Сибирь, а вывозить их оттуда. И, проделав это, «сжаться». Речь идет не о территориальном  сжатии страны (ее физической географии), а об экономической географии. «Быть  большим» — это серьезный тормоз для развития, пока расстояния не сократятся, а экономические связи между  населенными центрами и рынками  не возрастут. Сжатие расстояний и увеличение связей — стойкая тенденция в  истории других крупных стран. Под  давлением рынка Соединенные  Штаты, Австралия и Канада, например, сконцентрировали и объединили население  внутри своих обширных территорий намного  теснее, чем Россия. Добиваясь двух целей — экономической эффективности  и лучшего управления, они получили заметное преимущество перед Россией.

Основная дилемма сегодняшней  России такова: она должна «связать»  свою экономику, которая и физически  растянута слишком широко, и развита  ужасающе неправильно. Это затратная  попытка, и она, вероятно, тоже однажды  закончится безрезультатно, если экономические  связи будут следовать структуре  сегодняшней российской экономической  географии. Реорганизовать связи в  российской экономике — значит не просто подновить и модернизировать  существующие системы железных и  автомобильных дорог, воздушных  сообщений или добавить новые  инфраструктуры и новые виды коммуникаций. Это было бы только улучшением контактов  между городами, городками и предприятиями, расположенными там, где им не следует  находиться. Новая инфраструктура сделает  более комфортабельными те места, в  которых, с экономической точки  зрения, должно жить намного меньшее  число людей. В результате российское правительство и население упустят  лучшую альтернативу.

Вместо того чтобы закреплять отсталую экономику, продолжая инвестировать  Сибирь, Россия должна сделать все  наоборот. Ей нужно сосредоточить  внимание на возрождении регионов, потенциально наиболее продуктивных, прежде всего в европейской части  страны. Значительная часть сегодняшнего населения Сибири должна переехать  в эти области, более теплые и  близкие к европейским рынкам.

Снова лицом  к людям

Такая стратегия сжатия не только обратит вспять территориальную  экспансию имперской и советской  истории России; ей также придется отказаться от многовековой практики принудительно управлять передвижением  своего народа. Даже сейчас, хотя право  свободного передвижения гарантировано  Конституцией, россиянин все еще  не волен поселиться в любом месте, где он хотел бы жить и работать. Ограничена возможность прописки в таких городах, как Москва. Стесненность в средствах, плохо развитые рынки труда и жилья, отсутствие сети социального страхования — все это блокирует мобильность людей. Правительство должно убрать эти явные и скрытые барьеры, чтобы люди могли ехать, куда они хотят.

Хотя многие россияне будут  рады переехать, для других сжатие Сибири окажется болезненным. Часто те, кто  хотел бы уехать, слишком бедны, а  ухудшение экономической ситуации в регионах лишает их последних шансов. Российская Федерация не так богата, чтобы финансировать массовую миграцию, а предложить новые рабочие места  могут всего несколько регионов. Все же правительство должно расширять  эти возможности и помогать людям, особенно молодым и перспективным, перебраться из Сибири в европейскую  часть. Для этого им можно предлагать компенсации за переезд, единовременные выплаты или поощрения, облегчающие  выезд. Финансировать миграцию можно, например, через специальный фонд, формируемый из доходов от эксплуатации сибирских богатств.

Самый большой вопрос —  что делать с множеством жителей  Сибири, слишком старых или низкоквалифицированных, чтобы найти работу в каком-либо другом месте. Даже распродав свое скромное имущество, они не смогут оплатить переезд. Центральным и региональным властям придется обеспечивать их дотациями на тепло, питание и т. д. для поддержания приемлемого жизненного уровня. Но субсидии должны быть прозрачными, чтобы как сибиряки, так и все россияне знали, кто платит, за что и с какой целью.

Реалистические  стратегии развития Сибири

Британский географ Майкл  Брэдшоу рекомендовал России «чище и практичней» подходить к развитию Сибири и Дальнего Востока — переключаясь с трудоинтенсивных методов на трудосберегающие технологии и производства, привлекающие временных рабочих. Это совершенно правильный подход, даже если подразумевается, что регион и дальше будет опираться на добывающую промышленность и энергетику. Только эти секторы, с их притягательно высокими заработками, могут опираться на рабочих, приезжающих со стороны по краткосрочным контрактам.

Канада служит подходящим образцом. Канадский Север — это  ресурсная база, но большинство жителей  расселено вдоль границы с  США, рядом с рынками и в  самых теплых краях страны. Согласно переписи 2002 г., на северных территориях  зарегистрировано менее 1% от общей  численности населения. Канадская  добывающая промышленность — и северная промышленность в целом — основана на сезонном труде, объем которого уменьшается  в холодные зимние месяцы и возрастает летом.

При подобном подходе в  России большинство населения жило бы рядом с рынками Европы, также  в самых теплых краях страны. Сибирские  города стали бы намного меньше, чем сейчас. В самых отдаленных областях, где сосредоточены ключевые полезные ископаемые, поселения служили бы опорными пунктами (не городками и не городами). Они имели бы небольшое число постоянных жителей и обслуживали сезонных рабочих, добывающих основную продукцию в летние месяцы.

Новая концепция  безопасности

Наконец, России придется пересмотреть свои взгляды на безопасность с учетом образования «пустых земель»  в Сибири и на Дальнем Востоке. Несмотря на распространенные в России опасения, большинство серьезных аналитиков не предполагает массового наплыва мигрантов из Китая через российские границы. Но, понимая, что соседние с Россией страны могут относиться к ней не всегда дружественно, проблемы безопасности следует рассмотреть. Улучшение технических систем — например, создание датчиков, новых сил быстрого реагирования и высокотехнологичного оружия — могло бы избавить от развертывания и содержания крупных сухопутных и морских войск обычного типа на дальневосточных границах. Более важным в долгосрочной перспективе стало бы принятие совместных решений, таких как международный договор с Китаем и США, гарантирующий территориальную целостность России и сохранение ее власти над Сибирью и Дальним Востоком.

Продвигаясь вперед

Одни рыночные механизмы  не решат проблем, вытекающих из искаженной экономической географии России. Чтобы вновь сконцентрировать свое население в западной части и  выправить ошибки в локализации  своей экономики, России потребуются  активные, даже жесткие государственные  меры. Но и на такие меры не стоит  слишком уповать. Прежде всего, запущенный Сталиным процесс перемещения людей  в Сибирь невозможно повернуть назад  в полном объеме. Люди не уедут все  сразу, да и цель, в любом случае, не «опустошить» этот богатый ресурсами  регион, но приблизить его, а значит, и его население, к тем видам  экономической активности, которые  соответствовали бы рыночным условиям.

Большим препятствием на пути перемен станут губернаторы, олигархи и все, кто заинтересован в  продолжении региональных субсидий и в новых программах. Президент Путин и другие национальные лидеры должны поставить себя выше узких региональных интересов. Они должны посылать четкие сигналы, что будущее страны (а значит, и Сибири) — это сильная, целостная и богатая экономическими связями Россия. Ее не создать, если государство постоянно перекачивает ресурсы — не в последнюю очередь человеческие ресурсы — из более продуктивных областей в Сибирь.

Россия должна прийти к  наивозможно лучшему соединению самых продуктивных (или потенциально самых продуктивных) своих регионов с самыми продуктивными своими капиталами, включая человеческие. Это заставляет вернуть Сибирь в ее исконный контекст, что значит, хотя бы в одном отношении, оживить старый миф о предназначении Сибири. Богатства Сибири не принадлежат Сибири. Они принадлежат России. Так сложилось, что у России много богатств — и основная часть ее природных ресурсов — находятся в Сибири. Но Сибирь не может претендовать на них как на собственность — сколь ни хотелось бы этого олигархам и местным чиновникам.

У российских лидеров нет  выбора: развивать Сибирь или отвергнуть и отбросить ее. Если они сумеют расселить сибиряков по другим местам, они смогут и разрабатывать ресурсы  региона реалистически — умерив свою зависимость от громадных очагов рабочей силы и переключившись на более технологичные, интенсивные  методы добычи и вахтовые схемы труда.

Сегодня разработка сибирских  ресурсов достается слишком высокой  ценой. Предприятия, не входящие в энергетический сектор, не дают достаточного дохода, чтобы  высокими зарплатами привлечь новых  людей и сохранить тех, кто  есть. Вместо этого административными, нерыночными механизмами их удерживают на месте — большими субсидиями в ущерб России в целом. Сибирские  ресурсы могут послужить будущему процветанию страны, и региональная экономика однажды сможет стать  жизнеспособной. Но не при условии, что российское руководство и  впредь будет держаться за города и отрасли, которые коммунистические плановики выставили на мороз.

Авторизованный  перевод с английского Н. В. Гладких и И. В. Комарова

* Fiona Hill, Clifford Gaddy. The Siberian Curse: How Communist Planners Left Russia Out in the Cold. Brookings Institution Press, Washington,2003. — 240 p.

[1] Пушкин А. С. О ничтожестве литературы русской (1834).

[2] Francis Henry Skrine. The Expansion of Russia. Cambridge University Press, 1915. Р. 1.

[3] Halford J. Mackinder. The Geographical Pivot of History // Geographical Journal, Vol. 23, № 4. (April 1904). Р. 421—37.

[4] Александр Лившиц: «Россия может присоединиться к "финансовой семерке" в течение двух-трех лет». Советник президента Ельцина анализирует роль Путина во встрече «большой восьмерки». 24 июля 2001 г. (www.strana.ru).

[5] Паршев также не прав, пренебрегая тем фактом, что даже холодный климат может иметь сравнительные преимущества и, таким образом, приносить пользу от торговли с другими странами. Трагическая ирония заключительной рекомендации Паршева заключается в том, что, если бы Россия последовала его совету выйти из мировой экономики, произошло бы неизмеримо худшее. Однако это не значит, что российское сравнительное преимущество заключается в ее современной экономической структуре — структуре, включающей размещение. Причина, почему Россия не конкурентоспособна, заключается как раз в том, что ее руководители настаивают на производстве той же продукции в тех же старых местах, вместо того чтобы искать настоящие сравнительные преимущества в масштабе всех национальных возможностей.

[6] Под национальной температурой здесь понимается ТДН российского населения, живущего в городах численностью от 10 тыс. чел. и более. Отметка —10°С выбрана отчасти для удобства, отчасти из-за того, что это средняя январская температура Москвы и большей части Европейской России. Изменение исходной отметки дало бы другие результаты. В целом выбор более «теплой» точки отсчета дает больший вес численности населения города, чем его температура, при определении отрицательного вклада в общую ТДН.

[7] Из приказа Г. Ягоды от 25 апреля 1930 г.: «Постановлением Совнаркома СССР от 11/ VII—29 г. об исправительно-трудовых лагерях на ОГПУ возложена задача развития хозяйственной жизни наименее доступных, наиболее трудно осваиваемых и вместе с тем обладающих огромными естественными богатствами окраин нашего Союза, путем использования труда изолируемых социально-опасных элементов, колонизации ими малонаселенных мест» (Лубянка. ВЧК — ОГПУ — НКВД — НКГБ — МВД — КГБ. 1917—1960: Справочник / Сост. А. И. Кокурин, Н. В. Петров. М.: Международный фонд «Демократия», 1997. С. 182—183).