Автор работы: K*********@mail.ru, 27 Ноября 2011 в 17:25, реферат
Боккаччо был незаконнорожденным сыном флорентийского купца и француженки. Родился он в Париже, детство и вся его жизнь прошли в Италии. Десятилетним мальчиком отец отдал его к купцу, чтобы сын научился торговать. Вместо торговых счетов Боккаччо с детских лет писал стихи. Купец понял, что торговца из его ученика не получится, и отправил его обратно к отцу. Отец заставил сына еще восемь лет просидеть за купеческими книгами расходов и доходов. Юноша оказался настойчивым, и отец разрешил ему изучать право, надеясь, что сын получит профессию юриста. Боккаччо подружился с Петраркой и по-прежнему находил время для стихов. Позже Боккаччо стал известен и как дипломат.
Петрарка был не только патриотом. Заботило его и гражданское состояние человеческого общежития вообще. Бедствия и нищета огорчали его, где бы они не случались.
Но ни общественные и политические симпатии, ни принадлежность к церковному сословию не мешали основному его призванию ученого и литератора. Петрарка отлично понимал, что для этого нужна прежде всего личная свобода, независимость (тут и он мог бы воскликнуть, что “служенье муз не терпит суеты”). И надо сказать, что Петрарка умел добиваться ее повсюду, где ему доводилось жить. Кроме, понятно, Авиньона - этого “нового Вавилона”, - за что он ненавидел его еще и особенно. Именно благодаря такой внутренней свободе - хотя иной раз дело не обходилось без меценатов - Петрарке удалось создать так много и так полно выразить себя и свое время, хотя многое до нас дошедшее осталось в незавершенном, не до конца отделанном виде. Но тут уж свойство самого поэта: тяга к совершенству заставляла его возвращаться к написанному вновь и вновь. Известно, например, что к таким ранним своим произведениям, как “Африка” и “Жизнь знаменитых мужей”, он возвращался неоднократно и даже уже накануне смерти.
Петрарка был не только великим писателем, но и великим читателем. Так, произведения античных авторов, которые он читал и перечитывал с неизменной любовью, были для него не просто интересными текстами, но носили прежде всего отпечаток личности их авторов. Так и для нас произведения Петрарки носят отпечаток одной из самых сердечных и привлекательных личностей прошлого.
2.«Книга песен» - главное произведение Петрарки
Основная масса произведений Петрарки написана на латыни. Это не только, упоминаемая выше, поэма "Африка" , но и сочинения философского характера, эпистолярий, включающий книгу писем "О делах повседневных", "Старческие письма", "Письмо к потомкам" и т.п., а также сочинение под названием "Моя тайна, или Книга бесед о презрении к миру". На итальянском языке написаны только лишь "Канцоньере" ("Книга песен") и "Триумфы" (связанный цикл из шести небольших поэм). Но, именно эти вещи написанные, в отличие от всего прочего, на итальянском , в то время, наречии, и являются сутью его вклада в европейскую культуру Нового времени.
Впрочем, сам Петрарка не без иронии обозначил "Канцоньере" как Rerum vulgarium fragmenta, что в переводе с латыни на русский язык можно представить как Осколки на просторечии. "Первая страница романа, которого больше никто уже никогда не напишет", - горько отзывается об этом сборнике стихов блестящий исследователь Петрарки - Ян Парандовский. Итак - страница ненаписанного романа, который непрерывно продолжает писаться.
Да, но о чем же этот роман? И кто герои романа?? Это лирические - герой и героиня. Он - Франческо Петрарка, несостоявшийся юрист в молодости, каноник, поэт, наделенный силой таланта и огромным честолюбием. Она - молодая, или не очень молодая, женщина, обладающая редчайшим совершенством. Вот, собственно, и все. Это канва. Дальше - можно вышивать по ней все то, что заблагорассудится. Времени более чем достаточно - 21 год, пока возлюбленная живет и здравствует, и еще десяток лет, когда она, умершая, все-таки еще сопутствует ему, а он постоянно с ней общается. Канцоньере (фрагменты) состоят из 317 сонетов, 29 канцон, 9 секстин, а также мадригалов и баллад, составляющих в сумме число 11.
Все это изобилие размещено в порядке далеком от строгого. Позднее издатели, дабы раз и навсегда разделить первую, большую порцию фрагментов от второй, маленькой, - дадут им заголовки: "На жизнь мадонны Лауры" и "На смерть мадонны Лауры". У Петрарки - в последнем кодексе этого нет, там просто вшиты чистые листы, как водораздел между Лаурой при жизни этой и Лаурой при жизни иной... Он общался с обеими, разницы большой между той и другой - старался не замечать. Похоже, что мертвой Лауры для него не было, не могло быть. Просто была какая-то другая, но опять-таки живая.
Стихи на итальянском языке (или в просторечии, “вольгаре”) Петрарка начал писать смолоду, не придавая им серьезного значения. В пору работы над собранием латинских своих посланий, прозаических писем и началом работы над будущей “Книгой песен” часть своих итальянских стихотворений Петрарка уничтожил, о чем он сообщает в одном письме 1350 года.
Первую попытку собрать лучшее из своей итальянской лирики Петрарка предпринял в 1336-1338 годах, переписав двадцать пять стихотворений в свод так называемых “набросков” ( Rerum vulgarium fragmenta ). В 1342-1347 годах Петрарка не просто переписал их в новый свод, но и придал им определенный порядок, оставив место для других, ранее написанных им стихотворений, подлежащих пересмотру. В сущности, это и была первая редакция будущей “Книги песен”, целиком подчиненная теме возвышенной любви и жажды поэтического бессмертия.
Вторая редакция осуществлена Петраркой между 1347 и 1350 годами. Во второй редакции намечается углубление религиозных мотивов, связанных с размышлениями о смерти и суетности жизни. Кроме того, тут впервые появляется разделение сборника на две части: “На жизнь Мадонны Лауры” (начиная с сонета 1, как и в окончательной редакции) и “На смерть Мадонны Лауры” (начиная с канцоны CCLXIV, что также соответствует окончательной редакции). Вторая часть еще ничтожно мала по сравнению с первой.
Третья редакция (1359-1362) включает уже 215 стихотворений, из которых 174 составляют первую часть и 41 вторую. Затем следует еще несколько редакций.
Седьмая редакция, близкая к окончательной, которую автор отправил Пандольфо Малатеста в январе 1373 года, насчитывает уже 366 стихотворений ( 263 и 103 соответственно частям ). Восьмая редакция - 1373 год, и наконец, дополнение к рукописи, посланное тому же Малатеста - 1373-1374 годы.
Девятую, окончательную, редакцию содержит так называемый Ватиканский кодекс под номером 3195, частично автобиографический.
По этому Ватиканскому кодексу, опубликованному фототипическим способом в 1905 году, осуществляются все новейшие критические издания.
В Ватиканском кодексе разделение частей сохраняется: в первой - тема Лауры - Дафны ( лавра ), во второй - Лаура - вожатый поэта по небесным сферам, Лаура - ангел-хранитель, направляющий все помыслы поэта к высшим целям.
В окончательную редакцию Петрарка включил и некоторые стихотворения отнюдь не любовного содержания: политические канцоны, сонеты против авиньонской курии, послания к друзьям на различные моралные и житейские темы.
Особую проблему составляет датировка стихотворений сборника. Она сложна не потому, что Петрарка часто возвращался к написанному даже целые десятилетия спустя. А хотя бы уже потому, что Петрарка намеренно не соблюдал хронологию в порядке расположения стихотворного материала. Соображения Петрарки нынче не всегда ясны. Очевидно лишь его желание избежать тематической монотонности.
Одно лишь наличие девяти редакций свидетельствует о неустанной, скрупулезнейшей работе Петрарки над “Книгой песен”. Ряд стихотворений дошел до нас в нескольких редакциях, и по ним можно судить о направлении усилий Петрарки. Любопытно, что в ряде случаев, когда Петрарка был удовлетворен своей работой, он делал рядом с текстом соответствующую пометку.
Работа над текстом шла в двух главных направлениях: удаление непонятности и двусмысленности, достижение большей музыкальности.
На ранней стадии Петрарка стремился к формальной изощренности, внешней элегантности, к тому, что так нравилось современникам и перестало нравиться впоследствии. С годами, с каждой новой редакцией, Петрарка заботился уже о другом. Ему хотелось добиться возможно большей определенности, смысловой и образной точности, понятности, языковой гибкости. В этом смысле очень интересно суждение Карло Джезуальдо (конец XVI - начало XVII вв.), основателя знаменитой Академии музыки, прославившегося своими мадригалами. Про стих Петрарки он писал: “В нем нет ничего такого, что было бы невозможно в прозе”. А ведь эта тяга к произации стиха, в наше время особо ценимая, в прежние времена вызывала осуждение. В качестве образца такого намеренного упрощения стихотворной речи приводят XV сонет:
Я шаг шагну - и оглянусь назад,
И ветерок из милого предела
Напутственный ловлю...
Но вспомню вдруг, каких лишен отрад,
Как долог путь, как смертного удела
Размерен срок, - и вновь бреду несмело,
И вот - стою в слезах, потупя взгляд.
В самом деле, отказавшись от стиховой разбивки и печатая этот текст в подбор, можно получить отрывок ритмически упорядоченной прозы. И это еще пользуясь переводом Вяч. Иванова, лексически и синтаксически несколько завышенным.
Странно, что такой проницательный критик и знаток итальянской литературы, как Де Санктис, не увидел этой тенденции в Петрарке. Де Сантосу казалось, что Петрарке свойственно обожествление слова не по смыслу, а по звучанию. А вот Д’Аннунцио, сам тяготевший к словесному эквилибризму, заметил эту тенденцию.
Единицей петрарковской поэзии является не слово, но стих или, вернее, ритмико-синтаксический отрезок, в котором отдельное слово растворяется, делается незаметным. Единице же этой Петрарка уделял преимущественное внимание, тщательно ее обрабатывал, оркестровал.
Чаще всего у Петрарки ритмико-синтаксическая единица заключает в себя какое-нибудь законченное суждение, целостный образ. Это прекрасно усмотрел великий Г.Р.Державин, который в своих переводах из Петрарки жертвовал даже сонетной формой ради сохранения содержательной стороны его поэзии.
Показательно и то, что Петрарка относится к ничтожному числе тех итальянских поэтов, чьи отдельные стихи стали пословичными.
Как общая закономерность слово у Петрарки не является поэтическим узлом. В работах о Петрарке отмечалось, что встречающаяся в отдельных его стихотворениях некоторая “прециозность” носит скорее концептуальный характер. Тут можно было бы сослаться на сонет CXLVIII, первая строфа которого состоит из звучных географических названий.
Интересно, что этот рафинированно-виртуозный, “второй” Петрарка, особенне бросался в глаза и многим критикам, а еще больше переводчикам. Эта ложная репутация, сложившаяся не без помощи эпигонов-петраркичтов, воспринимавших лишь виртуозную сторону великого поэта, сказалась на многих переводческих работах. В частности, и у нас в России. Словесная вычурность, нарочитая усложненность синтаксиса в переводах - болезнь распространенная. К сожалению, репутация эта оказалась довольно устойчивой. Она надолго если не заслонила, то значительно исказила “первого” и “главного” Петрарку, который и позволил ему стать одним из величайших поэтов мира. Различные поколения, в зависимости от своего литературного сознания, господствующих эстетических вкусов, прочитывали Петрарку по-разному. Одни видели в нем изощреннейшего поэта, ставившего превыше всего форму, словесное совершенство, видели в Петрарке некую идеальную поэтическую норму, едва ли не обязательную для подражания. Лругие ценили в нем прежде всего неповторимую индивидуальность, слышали в его стихах голос нового времени. Одни безоговорочно причисляли его к “классикам”, другие с не меньшей горячностью к “романтикам”.
3. Петрарка в России
Первое серьезное знакомство с Петраркой в России произошло в начале XIX века, когда восприятие его было в значительной степени подсказано именно “романтической” репутацией Петрарки, сложившейся под пером теоретиков и практиков западноевропейского романтизма. Последующая история русского Петрарки внесла в это восприятие существенные поправки, порой предлагая в корне иные прочтения.
Начало знакомству читающей русской публики с Петраркой положил известный поэт Константин Батюшков, едва ли не первый итальянист в России, автор статей о Петрарке и Тассо. В конце 1800-х годов он предпринимает перевод одного из самых знаменитых петрарковских сонетов (CCLXIX) и пишет переложение канцоны I, названной им “Вечер”. Батюшков не соблюдает тут сонетной формы, а также изменяет содержание сонета “на романтический лад”. Но именно таким пожелал видеть и увидел Петрарку романтический век.
В
значительной степени продолжателем
такой романтической трактовки
Петрарки, только в еще более сгущенном
виде, без отрезвляющего
Тоскуя о подруге милой
Иль, может быть, лишен детей,
Осиротелый и унылый,
Поет и стонет соловей.
Такое сентиментальное исполнение Петрарки не опровергается и уже настоящим переводом других сонетов Петрарки ( CLIX и CCCII ), сделанным И.Коздовым на этот раз шестистонгым ямбом, имитирующим плавный французский александрийский стих, и с соблюдением сонетной формы.
Нет сомнений, что Петрарка был прочитан как свой, вполне романтический поэт. Петрарка попал в надуманную родословную романтиков “унылого направления. Между тем петрарковское недовольство собой, его acidia, и лежащая в основе “Книги песен” контроверза между влечениями сердца и нравственными абсолютами, земным и надмирным, страстным стремлением к жизни, полной деятельности и любви, и возвышенными помыслами о вечном не имеют ничего общего с ламентациями, разочарованностью и инертностью.