История русских былин

Однако как ни велики отголоски  в дошедших до нас воинских Б. боевых событий XII—XIII вв. из эпохи татарской  и половецкой, все же основное сложение Б. и образование эпического цикла  вокруг г. Киева и кн. Владимира  нужно отнести по всей справедливости к еще более ранней эпохе и связать с деятельностью вел. кн. Владимира Святославича, его ближайших предков и непосредственных потомков. Эпоха X — до начала XII вв. была временем наиболее могучего расцвета Киевской Руси и ее стольного города. Не надо забывать, что Киев эпохи Владимира и Ярослава представлял из себя чрезвычайно большой, культурный и богатый город, который западными писателями того времени считался «блестящим украшением Греции», т. е. православного Востока, и подлинным соперником Константинополя. Киев имел высшим классом общества, наряду с духовенством, многочисленный дружинный класс, по своей подвижности и тесным связям с европейским миром бывший несомненно активным проводником на Руси европейской культуры и в частности искусства. О том, что Б. об эпическом кн. Владимире в основе своей действительно отражают историческую личность кн. Владимира Святославича или предания о нем, об этом свидетельствует согласие Б. и исторических, в частности летописных данных. Б. князь Владимир «Красное солнышко» недаром стал князем, возглавляющим почестен пир «про всю дружинушку хоробрую»; таким устроителем многолюдных пиров кн. Владимир выведен и в летописях, неоднократно описывающих эти его пиршества. Сказалась в Б. и та забота Владимира о своей дружине, которая многократно отмечена в летописных повествованиях. Ряд более поздних письменных памятников подтверждает существование о Владимире устных преданий, восхваляющих его «щедроты». Как мы уже указывали, к эпохе Владимира, вне всякого сомнения, должна быть отнесена основа известной Б. о женитьбе кн. Владимира, в которой богатырь Добрыня или Дунай добывает насильно для кн. Владимира невесту. Исторической базой для этой Б. послужило занесенное также и в летопись сказание о женитьбе кн. Владимира, при помощи его дяди Добрыни, на гордой княжне Рогнеде. Эта Рогнеда (христианское имя Анастасия) в былинах превратилась в сестру княжеской невесты Настасью Поляницу. Самый же этот исторический факт, как мы указали в одной из наших работ, опоэтизирован под непосредственным воздействием известных  германских песен и сказаний о женитьбе Гунтера на Брунхильде при помощи Сигурда-Зигфрида.

Другой Б. сюжет о том же Добрыне, связанный с насильственным крещением  Добрыней Новгорода, был уже нами отмечен выше. С деятельностью непосредственного преемника Владимира, его сына, Ярослава, нужно связать, как это недавно сделал исследователь Лященко, известную былину о Соловье Будимировиче, которая отражает исторический факт пребывания на Руси Гаральда, впоследствии короля Норвегии и жениха, а затем мужа Елизаветы, дочери Ярослава. Составитель ее — дружинный певец — вероятно знал скандинавскую сагу о Гаральде, которая была сложена наверное еще при жизни Гаральда. Другую песню уже о самом Ярославе, как было указано выше, лично мы усматриваем в первой части стиха об Егории Храбром. Эпические песни разбираемого сейчас раннего периода очень быстро распространялись по всему пространству древней Руси, захватывая и тесно связанный с Киевом Новгород. Немалое значение, надо думать, мы должны приписать гор. Чернигову, также очень часто упоминаемому в Б. В частности, именно в Черниговской области сложилась часть Б. о знаменитом богатыре Илье Муромце (напр. Б. об освобождении Ильей Чернигова). Тот факт, что в древнейших свидетельствах Илья носит прозвание не Муромец, а или Муравленин (письмо Кмиты Чернобыльского, 1514), или Моровлина (Эрик Лассота, 1594), или Муровец из г. Морова (повесть об Илье, XII в.), дал возможность Вс. Миллеру сделать основательное предположение, что богатырь Илья был первоначально связан не с сев. Муромом, а с Моровском, или Моровийском, городом Черниговского княжества XII и XIII вв.; в Б. под селом Карачаровым, естественно, первоначально предполагать гор. Карачев (теперь в Орловской губ.), находившийся в сфере влияния того же Черниговского княжества. Достойно внимания, что в окрестностях этого города находится река Смородинная и село Девятидубье, связываемое местными жителями с преданиями о Соловье Разбойнике. Древность существования сказаний о русском богатыре Илье подтверждается упоминанием о нем в западно-европейском эпосе: под именем Ильи русского (Ilias von Riuzen) в немецкой поэме Ортнит начала XIII в. и под именем Ильи ярла Греции (Ilias jarl of Graeca) в норвежской саге о Тидреке (середина XIII в.). В Тидрексаге Илиас сделан родственником Владимира, короля над всей Русью. В саге упоминаются русские города, в том числе Новгород и Полоцк. Самым ранним, предшествовавшим эпохе Владимира, историческим фактом, послужившим основой для дошедших до нас Б., является деятельность бабки Владимира, великой кн. Ольги. Отражение поэтических преданий о ней, в частности  об устраивавшихся ею знаменитых ловах (охоте), можно видеть в Б. о Вольге (древнее произношение имени Ольга было Вольга) — чудесном охотнике. Вопрос об отражении в Б. сказании имени Олега Вещего не находит пока что твердого обоснования. Указанными сейчас фактами исчерпывается круг более или менее достоверных был., отголосков из исторической жизни южной Руси X по XII вв. и Ростово-суздальского периода XIII—XIV вв.

Кто же был в этом периоде слагателем тех героических песен, которые  лежат в основе целого ряда сейчас указанных Б.? Уже сама тематика разнообразных  сейчас Б. сюжетов и легшие в их основу исторические факты достаточно ясно указывают, что эта воинская героическая поэзия создавалась в высшем классе светского общества древней Руси, занимавшемся военной деятельностью, походами, набегами, собиранием дани и отражениями врагов. Таким классом был класс княжеско-дружинный. Русские богатырские Б. дают чрезвычайно большой и яркий материал, подтверждаемый историческими свидетельствами, для характеристики быта этого военного княжеско-дружинного класса и той социальной дифференциации, какая имелась внутри его. Б. достаточно полно обрисовывали облик древнерусского князя киевского периода с его поездками за сбором дани (напр. Б. о Вольге, — ср. поездки князей на полюдье), с его тревожной, из-за этого непоседливой жизнью. Для обрисовки древнерусского князя дают много ценного указанные Б. о кн. Романе и Ливиках и кн. Глебе Володьевиче.

Однако, как было уже отмечено, дошедшие до нас Б. в большей своей части  делают героями не столько князей, сколько их дружинников в лице богатырей, поэтому интересам к  быту собственно дружины в Б., естественно, уделяется больше внимания, и их подвиги воспеты в несравненно большей степени, чем подвиги князей. Это дает повод думать, что древнерусские воинские Б. имеют два слоя: один составлен из хвалебных песен в честь князей, другой, и более значительный по количеству, возник в недрах самой дружины и выдвинул своих героев-богатырей дружинников, естественно, выставлявших на первый план свои социальные интересы и чувства, далеко не всегда совпадавшие с интересами набиравшего их к себе на службу князя. Да и в самой дружине было свое социальное расслоение: дружины делились на старшую (более или менее постоянную, оседлую и богатую) и младшую (гл. обр. выполнявшую воинскую службу) дружину. Эти социальные и экономические противоречия внутри отдельных групп княжеско-дружинной среды можно до сих пор разглядеть в дошедших до нас Б. текстах, несмотря на образовавшиеся многовековые изменения и наслоения (ср. например ряд эпизодов в Б. об Илье Муромце, проявляемое к нему  недоверие придворных бояр, заступничество за Илью богатырей и его упрек Владимиру, что он больше жалует князей-бояр, т. е. старшую дружину, чем богатырей, и др.). В Б. подробно изложены те обязанности, какие ложились на древнерусскую дружину, в частности придворная и дипломатическая служба и главным образом воинские задачи. Эта княжеско-дружинная среда имела, несомненно, своих собственных поэтов-певцов, слагавших хвалебные песни в честь князей и отдельных дружинников, превратившихся в Б. в могучих богатырей. Ярким историческим примером такого рода дружинных поэтов-певцов является знаменитый «Соловей старого времени», вещий Баян, которого так красочно изобразил автор «Слова о полку Игореве» (конец XII в.). Этот Баян был, по свидетельству «Слова», песнотворцем целого поколения князей. Он слагал хвалебные песни князьям — «старому Ярославу, храброму Мстиславу (иже зареза Редедю пред полкы Кассожскими) и красному Роману Святославичу».

Нет никакого сомнения, что древнерусские  дружинные певцы находились в  тесном общении с певцами и  поэтами Зап. Европы, в особенности  с скандинавскими скальдами. Это  было тем более вероятно, что даже еще в XI в., например во времена Ярослава I, княжеская дружина включала в свой состав скандинавов, да и сами-то русские князья еще в достаточной мере сохраняли свою варяжскую традицию и находились в тесной родственной связи с скандинавскими конунгами. У нас имеются определенные исторические свидетельства, что при дворе Ярослава были известные скальды Зигварт и Гаральд, сами являвшиеся слагателями песен и саг; упомянутая Тидрексага XIII в. сохранила ценнейшие данные о певцах, бывавших в разных русских городах. Этим международным характером княжеских дружинников, в том числе и дружинных певцов, объясняется достаточно значительное проникновение европейских, особенно скандинавских и немецких, поэтических мотивов в русские Б. и обратный факт проникновения в зап.-европейский эпос — песни, поэмы и саги — русских эпических мотивов и имен русских князей и других эпических героев. Историко-социологическое рассмотрение Б. заставило нас в как будто бы однообразных и, на первый взгляд, даже одноликих эпических «старинах», до сих пор еще поющихся северным крестьянством, усмотреть чрезвычайно сложное по своему происхождению и развитию создание, разноместного и разновременного происхождения, и вместе с тем необычайно пестрое по своей социальной природе.

Итоги развития русского эпоса

Постепенное снятие исторических и  социальных слоев позволило добраться  до наиболее глубоких основных пластов  эпоса и на основании проделанной  работы восстановить в главных линиях пройденный русским эпосом  длинный путь его развития. Зародившись в X—XII веках в княжеско-дружинном классе южной Руси — в различных ее областях — Киевской, Черниговской, Переяславской, а также в тесно связанном с южной Русью при посредстве «Великого пути из варяг в греки» — Новгороде, героические — княжеские и дружинные — песни, особенно после падения Киева и его запустения в начале XIII века, были перенесены дружинными певцами, с одной стороны, в Галицко-волынскую Русь (XII—XIII вв.) и Русь Суздальско-ростовскую (XIII—XVI века) — с другой. Там дружинная поэзия продолжала свое творчество, правда уже в условиях удельно-княжеского строя, внеся не мало мотивов из борьбы русских с татарами. Другое высшее сословие древней Руси, духовное, тесно связанное с высшими классами и пополнявшееся из их среды, — также создало и развило свой Б. обширный эпос. Слагателями и певцами этих Б. были представители широко развитого в древней Руси паломничества — калики-пилигримы. Одновременно в больших торговых городах, особенно же в Великом Новгороде, гл. обр. XII—XV вв., господствующий там буржуазно-торговый класс создавал в лице обслуживавших его скоморохов свои новеллистические былины — фабльо. Вся эта продукция предыдущих эпох, конечно не без больших утрат и видоизменений, была принесена, возможно, в репертуаре тех же скоморохов в Московскую великокняжескую, а затем царскую и боярскую Русь (XV—XVII вв.).

Особенно большого расцвета царско-боярская Б. достигла в XVI в. Смутное время, введшее  на арену общественной борьбы казацкий класс, внесло также заметный вклад  во все более и более демократизировавшееся эпическое наследство. Б. до недавнего времени пелись среди казачества в виде хоровых песен. С XVII в., особенно после разгрома правительством и церковью скоморохов, былины, сложенные в среде почти исключительно высших классов древней Руси, стали достоянием низших классов, а в XIX—XX вв. их последними хранителями оказались по преимуществу одни северные крестьяне-сказители. Эта многовековая и сложная история былин влекла порою за собой и соответствующую социальную трансформацию Б. героев. Особенно ярка трансформация центрального богатыря русского эпоса Ильи: дружинник Илья Черниговец (из Моровска) в устах церковной среды делается под конец жизни монахом и даже киевским чудотворцем, в боярской среде превращается в «старого» достаточно верного правительству казака, в казацкой же, — наоборот, защитником и представителем казацкой голытьбы и, наконец, в устах северного крестьянства — крестьянским сыном из города Мурома, села Карачарова. Социальной трансформации подвергся и облик другого богатыря-дружинника, Алеши Поповича; в светской и  демократической среде сословное его прозвание — «Попович» — стало для него роковым: это прозвание приобрело презрительный оттенок и повлекло за собой снижение былого героического облика до комического труса и бабьего пересмешника.

Международный характер русской былины

Будучи прикрепленным к исторической и социальной почве, русский Б. эпос вместе с тем является наглядным  подтверждением сказанных А. Н. Веселовским  верных слов, что «эпос всякого  исторического народа по необходимости международный». Действительно, научное изыскание поэтических источников былинных сюжетов и мотивов показало удивительное их разнообразие и пестроту. Выясненный выше факт, что в огромном своем большинстве русские Б. слагались в высших (а следовательно и наиболее образованных) классах древнерусского общества, достаточно объясняет значительное количество книжных сказаний, повлиявших на сюжеты или отдельные мотивы. Выше, когда мы говорили о церковно-паломническом слое в Б., нами было указано обилие апокрифических и житийных мотивов в наших Б. Но не только переводная, но и оригинальная повесть была органически претворена былинным творчеством. В Б. в той или другой степени отразились следующие книжные повести и сказания, помимо указанных выше: повесть об Индейском царстве (Б. о Дюке), Александрия (былины о Вольге), о Вавилонском царстве (Б., песни и сказки об Иване Грозном), о Василии Златовласом, королевиче Чешские земли (Хотен, частично Соловей Будимирович), о Казанском царстве (песнь о взятии Казани), о Мамаевом побоище (Сухман, Михаил Данилович, Дон и Непра) и др. Значительнейшее количество не только параллелей общего характера, но и фактов непосредственного заимствования и воздействия на наши былины надо приписать устным бродячим произведениям соседних с Русью народов и стран. Действительно, древняя Русь в течение многих веков находилась как раз в середине литературного (устного и письменного) общения между Востоком и Западом. Пусть не оправдались в свое время наделавшие много шуму утверждения так наз. «восточной школы» (Стасов, Потанин, экскурсы Вс. Миллера), что русские Б. являются чуть ли не обломком давнего восточного иранского и тюркского эпоса, тем не менее целый ряд иранских (особенно сюжет знаменитой Б. о бое Ильи Муромца с сыном, восходящий в конечном счете к иранским сказаниям о Рустеме и его сыне Сохрабе-Зорабе), тюркских и кавказских параллелей к нашим былинам остается в силе и до сих пор. Бродячий характер жизни разобранных нами выше древних профессиональных слагателей былин — дружинных певцов, скоморохов и калик-пилигримов и при международном составе особенно двух первых групп — дает вполне удовлетворительное  объяснение проникновению в Б. разнообразных международных, и в частности зап.-европейских мотивов. Сейчас все больше и больше указывается фактов большого воздействия на Б. героических — особенно скандинавских — сказаний и саг (женитьба кн. Владимира и немецкие, скандинавские сказания и песни о Брунхильде; отдельные мотивы Б. о Михаиле Потыке, Б. о Соловье Будимировиче и сага о Гаральде). Предположено воздействие, правда не непосредственное, и французской поэзии (Б. о Садке и герой французского романа Тристан le Lenois-Sadoc); отмеченные уже нами Б. о Василии Окуловиче отразили воздействие именно западных версий, сказаний об увозе Соломоновой жены (ср. англ. и шведские баллады на эту тему). Есть данные утверждать о воздействии на былины не книжных, а устных произведений греческого эпоса (эпос о Дигенисе Акрите и Анике Воине, Б. о Сауле Левонидовиче и пр.). Не раз приводились разнообразные параллели из эпоса славян южных и западных (напр. сюжет о неудачной женитьбе Алеши Поповича); указано было воздействие финских и эстонских сказаний (сказания о Калеви-поэте и былина о Святогоре Колываловиче) и др. В свою очередь не мало отмечено фактов обратного влияния русского эпоса на эпос других соседних народов. Таковы прежде всего воздействия русского эпоса на немецкий и скандинавский. Принесенный к нам с Востока сюжет о бое отца с сыном перешел в свою очередь к немцам как раз из Руси (сказания о Хильдебранте и сыне). Былина о Ваське Буслаеве нашла себе отражение в исландской саге. Илья и другие русские эпические имена и названия отразились в Тидрексаге, в поэме об Ортните и других. Неоднократно отмечался факт усвоения русских был. финскими (финны, коми, вотяки, мордва) и тюркскими (например чуваши, якуты) народами.

Список литературы

I. Былины привлекли к себе  большое внимание. Сборников материалов, обзоров, исследований, статей по  Б. насчитывается свыше 700. На  изучении Б. особенно ярко сказались  сменявшие друг друга научные  школы (мифологическая, литературного  заимствования, антропологическая, историко-культурная, историческая), о них см. «Фольклор».

II. Научные сборники Б.: Кирша  Данилов, Древние российские стихотворения,  изд. 2-е, М., 1818

То же, изд. Суворина, СПБ., 1893

То же, изд. Публичной библиотеки, СПБ., 1901

Киреевский П. В., Песни, собранные  К-м, десять выпусков, М., 1860—1874

Русские Б. старой и новой записи, под ред. Н. С. Тихонравова и В. Ф. Миллера, М., 1894

Соболевский А. И., Великорусские народные песни, т. I, 1895 (Низшие эпические песни)

Гильфердинг А. Ф., Онежские Б., СПБ., 1895—1898

Марков А. В., Беломорские Б., М., 1901

Ончуков Н. Е., Печорские Б., СПБ., 1904

Григорьев А. Д., Архангельские Б. и  исторические песни, М., 1904—1910

Б. новой и недавней записи, под  ред. В. Ф. Миллера, М., 1908

Рыбников, Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, М., 1909

Указатель к ним, составил Н. В. Васильев, СПБ., 1909

Миллер В. Ф., Исторические песни  русского народа XVI и XVII вв., СПБ., 1915

Соколовы Б. и Ю., Сказки и песни  Белозерского края (Отдел «Старины и исторические песни»), М., 1915.

III. Общие обзоры и библиография: Лобода А. М., проф., Русский богатырский  эпос, Киев, 1896

Скафтымов А. П., проф., Поэтика и  генезис былин, Очерки, Саратов, 1924, гл. IV, Материалы и исследования по изучению Б. с 1896 по 1923 (таким образом обе эти книги, из которых вторая  продолжает первую, дают полный обзор материалов и литературы по Б. до самого последнего времени)

Келтуяла В. А., Курс истории русской  литературы, ч. 1, СПБ., 1911, ч. 2, СПБ., 1913

Сперанский М. Н., Былины, т. I, M., 1916 и т. II, М., 1919 (здесь избранные тексты с вступительными очерками и комментариями)

Соколов Б., Былины, Исторический очерк, тексты, комментарии, М., 1918 (здесь указана  основная библиография)

Сакулин П. Н., Русская литература, ч. 1, М., 1928.

IV. О сказителях Б. и исторических  песен, условия бытования Б.: Харузина  В. Н., На Севере, М., 1890

Ляцкий Е., Сказитель И. Т. Рябинин  и его Б., Этн. обозр., кн. XXIII, 1894

Миллер В. Ф., Очерки русской народной словесности, М., 1897 (первые три очерка)

Васильев Н. В., Из наблюдений над  отражением личности сказителя в  Б., Изв. отд. русск. яз. и сл. р. Ак. наук, кн. 2, СПБ., 1907

Миллер В. Ф., Казацкие эпические  песни XVI—XVII вв., журн. МНП, кн. 5 и 6, 1914 (в  этой статье дан обзор всех сборников и отдельных записей Б. и исторических песен у казаков)

Озаровская О., Бабушкины старины, М., 1916, 2-е изд., 1923

Азадовский М., Эпическая традиция в Сибири, Чита, 1921