Китайская культура

Китайская культура — одна из древнейших.

Уникальность традиционной культуры Китая, прежде всего, связывается  с китайским церемониалом. Это  идущие из глубокой древности этико-ритуальные традиции, проявляющиеся в жестко фиксированных стереотипах поведения  и высказываниях, нормах взаимоотношений и определенной структуре общественного устройства. 
Именно в Китае этико-ритуальные принципы и соответствующие им нормы поведения были непреложными ценностями для всего китайского общества еще со времен древности. Этико-ритуальные правила определяли восприятие мира китайцами и заменили собой как религию, так и мифологию. Следствием подобной десакрализации и демифологизации этики и ритуала было формирование уникального социокультурного генотипа, который на протяжении тысячелетий стал основой для воспроизводства и саморегулирования общества, государства и всей культуры Китая [1]. 
Этот социокультурный стереотип стал формироваться еще в эпоху Чжоу, в начале I тыс. до н. э. Возникшая тогда концепция небесного предопределения, или мандата (тянь мин) строилась на принципе этической основы в управлении людьми (Небо отбирало право на управление Поднебесной у порочного правителя и вручало его обладателю высшей добродетели). Это не только подорвало господствующую до того веру в безусловность сакральной санкционированности существующей власти, но и сделала этическое начало главным принципом представлений о мире. Это имело для Китая далеко идущие последствия. 
Место мифических героев заняли демифологизированные мудрые правители, величие и мудрость которых были самым тесным образом связаны с их добродетелями. Место культа великих богов занял культ реальных клановых и семейных предков. В «обожествлении» семейно-клановых отношений огромную роль играли этика и ритуально-обрядовые нормы. Иными словами, религия и мифология по всем пунктам отступали под натиском этико-ритуальных норм. 
Этика и ритуал стали нормативным эталоном и за последние два тысячелетия практически не претерпели изменений. 
Традиции – это элементы социального и культурного наследия, передающиеся из поколения в поколение и сохраняющиеся в определённом сообществе в течении длительного времени. А вот какое определение традициям даёт исследователь И.В. Суханов: «Традиции - это не регламентируемые юридическими установлениями, поддерживаемые силой общественного мнения формы передачи новым поколениям способов реализации сложившихся в жизни данного класса, общества, идеологических отношений (политических, нравственных религиозных, эстетических)» [2]. 
Ритуал – это неотъемлемое и важное средство организации общественной жизни. Ритуалы – прежде всего это видимое действие лица или лиц, призывающих всех, кто присутствует, обратить внимание на какое-либо явление или факт и не только обратить внимание, но и выразить определенное эмоциональное отношение, содействовать общественному настрою. При этом обязательны некоторые принципы: во-первых, общепринятая условность действия; во-вторых, общественная значимость явления или факта, на котором концентрируется ритуал; в-третьих, его особая цель. Ритуал призван создать единый психологический настрой в группе людей, вызвать их к активному сопереживанию или признанию факта или явления. В чем и как выражается это психологическое переживание, зависит от конкретной цели. 
Всякое действие или ритуал имеет свой чисто ритуальный смысл. Любое действие или текст в ритуале приобретает специфическое значение. Даже прямой текст, употребляемый в ритуале, несет не тот смысл, который был бы свойственен этому же тексту вне ритуала. 
Известна лишь одна бесспорно самоценная форма, хотя и для нее иногда находятся внешне целесообразные объяснения. Однако красота многих форм ритуального поведения не может служить объяснением ценности ритуального поведения вообще. Ритуал ценен своим соответствием особым потребностям социального человека. 
Ритуальность поведения создает некую всеобщность целей, стоящих над «естественными» целями отдельных индивидов, и тем самым, не подавляя их свободы, обеспечивает нужную степень предсказуемости событий. Если мы уверены, что те, с кем нам приходится общаться, считают самоценным поддержание неких норм вежливости, то этим уже сильно облегчается наше общении. И при этом уже гарантируется некоторая свобода и нужная степень предсказуемости чужого поведения. 
Таким образом, для культуры в целом, как сложной, самоорганизующейся системы, для полноценного функционирования которой необходима большая степень свободы ее субъектов, т.е. демократическое устройство и потребности в оптимальном, гармоничном, устойчивом воздействии на людей, характерна ее опора на грань, разделяющую эти полюса. 
Эмпирически, уже на протяжении тысячелетий эта грань, золотая середина между свободой человека и его порабощением, детерминации его поведения социокультурными нормами определена. Эта грань носит название золотого сечения, эта математическая пропорция лежит в основе поведения людей, и всех ритуалов. 
Как было уже сказано выше, китайские церемонии являются социокультурным феноменом, определяющим своеобразие и уникальность китайской традиционной культуры. Конечно, в любом обществе и тем более там, где существуют восходящие к глубокой древности традиции, немалое место занимают жестко сформулированные стереотипы поведения и речи, исторически сложившиеся нормы взаимоотношений, принципы социальной структуры и административно-политического устройства. Но только в Китае этико-ритуальные принципы и соответствующие им формы поведения уже в древности были решительно выдвинуты на первый план и так гипертрофированы, что со временем заменили идеи религиозно-мифологического восприятия мира, столь характерные почти для всех ранних обществ. Этот процесс нашел свое наиболее полное и яркое завершение в учении Конфуция. 
В конфуцианстве понятие «ли» («этика-ритуал»), охватывающее родственные понятия («правила поведения», «обряд», «обычай», «благопристойность» и др.) стало высшим символом ритуализованной этики, превратилось в наиболее общую характеристику правильного, даже идеализированного, социального устройства и поведения человека: «Правитель руководит подданными посредством ли», «Преодоление себя и обращение к ли составляет гуманность. В тот день, когда преодолеют себя и обратятся к ли, поднебесная вернется к гуманности» [3]. 
Невычлененность этики из синкретического комплекса норм, охватывающая мораль, обычаи, право, обряды, церемонии, ритуалы и т.п. и ее практическое слияние с ритуалом и с «моральной теорией человеческих действий», помогли конфуцианству, этому вначале чисто философскому учению, постепенно овладеть и религиозными функциями, эффективно используя в своей проповеди не только разум, но и веру. С обретением мощных социальных и духовных санкций официально-государственной, рационально-философской, эмоционально-психологической, религиозной, конфуцианские и конфуцианизированные этико-ритуальные нормы и ценности стали непререкаемо обязательными для всех членов общества, от императора до простолюдина. 
Социальное функционирование этих норм представляло собой жесткий автоматизм обретенного с колыбели стереотипа. В этом и состояла главная сила «китайских церемоний», четко предписывавшихся каждому китайцу в соответствии с его статусом, который, кстати, мог меняться. Простолюдин в Китае не раз становился даже императором, тем более он мог стать даосом, буддийским монахом, а позже мусульманином или христианином. Но в одном плане китаец всегда, от рождения до смерти не изменялся: он вольно или невольно, сознательно или бессознательно оставался носителем незыблемых принципов конфуцианизированного комплекса этико-ритуальных норм [4]. 
Для традиционной китайской культуры нехарактерна связь типа бог — личность, прямая или опосредованная фигурой жреца (богослова), как это было присуще иным культурам. Здесь связь принципиально иного типа: «Небо как символ высшего порядка — земное общество, основанное на добродетели», опосредованная личностью осененного небесной благодатью правителя. Этот императив, стократно усиленный конфуцианством, определил на тысячелетия развитие Китая. Как известно, основное содержание учения Конфуция сводится к провозглашению идеала социальной гармонии и поиску средств достижения этого идеала, эталон которого сам мудрец видел в правлении легендарных мудрецов древности — тех самых, что блистали добродетелями. Выступив с критикой своего века и высоко ставя века минувшие, Конфуций на основе этого противопоставления создают идеал совершенного человека, который должен обладать гуманностью и чувством долга. Конфуцианство с его идеалом высокоморального человека явилось одной из основ, на которых зиждилась гигантская централизованная империя с ее мощным бюрократическим аппаратом. 
Однако ни общество в целом, ни человек в отдельности, как бы ни были они окованы официальными догмами конфуцианства, не могли всегда руководствоваться только ими. Ведь за пределами конфуцианства оставалось мистическое и иррациональное, к чему всегда притягивает человека. Экзистенциальная функция религии в этих условиях выпала на долю даосизма (философия Лао-Цзы, старшего современника Конфуция) — учения, ставившего своей целью раскрыть перед человеком тайны мироздания, вечные проблемы жизни и смерти. В центре даосизма — учение о великом Дао, всеобщем Законе и Абсолюте, господствующем везде и во всем, всегда и безгранично. Его никто не создал, но все происходит от него; невидимое и неслышимое, недоступное органам чувств, безымянное и бесформенное, оно дает начало, имя и форму всему на свете; даже великое Небо следует Дао. Познать Дао, следовать ему, слиться с ним — в этом смысл, цель и счастье жизни. Даосизм получил популярность в народе и благосклонность императоров благодаря проповеди долголетия и бессмертия. Исходя из идеи о том, что тело человека представляет собой микрокосм, подобный макрокосму (Вселенной) даосизм предложил ряд рецептов достижения бессмертия: 
1) ограничение до минимума в еде (путь, изученный в совершенстве индийскими аскетами — отшельниками); 
2) физические и дыхательные упражнения, начиная от невинных движений и поз до инструкции по общению между полами (здесь видно влияние индийской йоги); 
3) совершение свыше тысячи добродетельных поступков; 
4) принятие пилюль и эликсера бессмертия; не случайно увлечение волшебными элексирами и пилюлями в средневековом Китае вызвало бурное развитие алхимии [5]. 
В китайской философской традиции окружающий человека мир не разделяется на категории, привычные для философской традиции Европы. В связи с этим встает проблема анализа системы соответствующих терминов и понятий, поскольку исторически сложившийся в странах с европейской структурой сознания понятийный аппарат лишь с большими оговорками можно применить к Китаю. В частности, понятие «природа» у китайцев существенно отличается от привычного для человека с европейской культурой мышления. 
Китайцы так же, как и европейцы, отделяли естественную среду от культурной, искусственно созданной человеком. Разница состоит в том, каким онтологическим статусом в системе взаимоотношений природы и культуры обладал человек. Поскольку этот статус был довольно специфичным, восприятие мира и отношение к природной среде в Китае обретало множество оригинальных особенностей, поэтому зачастую весьма сложно проводить параллели между реальным содержанием термина «природа» в западной культуре и понятием цзы-жань в китайской философской традиции. Чтобы понять особенности традиционного отношения к естественной среде в садово-парковом искусстве Китая, остановимся подробнее на том, как понималась эта естественная среда и статус самого человека. 
Согласно древним китайским представлениям, мир раскладывается на три составляющие (сань-цай) — Небо, Землю и Человека. Они единосущны и обладают равным онтологическим статусом. Высшая функция человека при взаимодействии с природой сводилась к сближению с окружающим миром и самораскрытию его сущности в соответствии с образами, рождаемыми Небом и Землей. Наиболее полно это можно было реализовать в творчестве, одной из самых ярких и значимых сфер которого было искусство. Здесь мы сталкиваемся с феноменом иероглифического мышления, особой ментальной формой человеческого интеллекта, характерной для Китая. Зрительные ассоциации лежащие в основе иероглифического письма, сказались на мироощущении создателей и носителей китайской культуры, породившем специфическое восприятие формы и пространства и не имеющем аналогов в европейских структурах сознания. В индоевропейских культурах акт космогенеза начинается звуком (словом), т.е. основополагающей единицей, формирующей образ в сознании, чаще всего становится звук. В Китае же первостепенной в передаче информации и формировании образа является линия и формируемый ею визуальный знак [6]. 
Такое восприятие обусловило необыкновенную емкость зрительного образа и соответственно большее философское осмысление и большую силу воздействия на человека тех сфер творческой деятельности, которые были связаны с визуальными знаками. К ним относятся в первую очередь каллиграфия и живопись. Однако базовые для этих сфер искусства эстетические принципы активно использовались и в других его областях, в том числе и в садово-парковом искусстве. 
Традиционный китайский сад — своеобразный феномен культуры. В нем нашло отражение основополагающее для китайской культурной традиции миропонимание, а именно - специфика философско-религиозного, эстетического и этического отношения к действительности. Особенности китайских садов состоят в качественно ином, отличном от европейского, подходе к системе взаимоотношений человека с миром. Это своего рода «наглядное пособие», модель взаимоотношений людей и природы, реализованная китайской культурной традицией. 
Этико-философское наполнение садово-паркового искусства в Китае было настолько велико, что вполне правомерно поставить его в один ряд с такими традиционно важными видами китайского искусства, как каллиграфия и живопись, где использовались сходные средства выражения и принципы. Можно даже сказать, что некоторые способы пространственного построения ландшафтных композиций были заимствованы из живописи. Многие прославленные художники, которые, кстати, часто достигали немалых успехов и в каллиграфии, создавали значительные произведения в области проектировки садов. Характерны в этом отношении знаменитые сады монаха Ши-тао («Сад десяти тысяч камней» и «Горная обитель слоистых камней») [7]. Возможность полноценного творчества одного человека в различных сферах искусства объяснялась общими принципами и задачами, лежащими в основе этих видов искусства, а также сходной организацией творческого процесса. 
Китайский сад в этом смысле воплощает в себе идею единства мира и человека. Исторические корни этого представления можно найти в глубокой древности. Уже в одном из древнейших канонов «Книге песен» встречается упоминание о «радостях парка». С течением времени садовое искусство становилось плодом трансформации древней космологической символики, в результате которой отошла на задний план доисторическая мифология, а на передний — вышла эстетика. 
В период династии Чжоу существовали уже два четко выраженных типа сада. К первому относятся императорские ритуальные охотничьи угодья, занимавшие большие территории. Часть пойманных или убитых на охоте животных приносилась в жертву предкам, Небу и Земле. Второй тип был характерен для царства Чу, располагавшегося на юге Китая. Он представлял собой, по всей видимости, особым образом обустроенную местность, предназначенную для погружения в шаманский транс, составлявший характерный компонент духовной культуры Чу. Подобные сады находились при храмовых территориях. Позже, с возникновением империи, уже при первом императоре Цинь Шихуанди, парк стал осознаваться не только как модель космоса, но и как прообраз Поднебесной. На территории его парков был воссоздан ландшафт Китая, и император управлял всей страной, не выходя из парка, так как считалось, что модель обладала теми же свойствами, что и оригинал [8]. 
В китайском саду воплощена программа интеллектуальной памяти. Очень распространено было «цитирование» других садов, традиция, роднящая сады с живописью. Речь идет о сооружении элементов садового ландшафта, характерных для садов более древних эпох (прием, который очень часто применялся в садах времен династий Мин и Цин (1644-1912) [9]. В настроении, навеваемом садом, можно было вернуться, например, во времена Фу Си и Хуан-ди. Китайский сад может напоминать известные поэмы и литературные сюжеты или представлять собой, по выражению Е.В. Завадской, «картину мира, подобную живописному свитку» [10]. Помимо этого в саду ярко выражены элементы личной памяти. Какое-нибудь знаменитое в Китае место могло вдохновить заказчика или создателя сада на определенный сюжет, связанный с общепринятыми ассоциациями или личными воспоминаниями. Древнейшей традицией в Китае было уподобление идеально устроенного мира саду, что также роднило его искусное сотворение с живописью. 
В садово-парковом искусстве Китая мы не встречаем деления на профаническое и возвышенное. Сад свидетельствует о совокупности мира в целом. Совершенно естественно там смотрится исполненная глубокого смысла каллиграфическая надпись рядом с обычной домашней курицей. 
Сад в Китае — это всегда игра метаморфоз, бесконечная череда превращений, символизирующих собою многообразие и полноту жизни. Здесь мы часто сталкиваемся с особым приемом — уподоблением камня облаку, в связи с уже упомянутым живописным понятием юнъгэнь (корень облаков) — это утверждало идею единства мира. Часто китайские пейзажисты изображали облака как горные ландшафты-миражи, а вершины гор — как низкие облака. Видимо, этой же идеей руководствовались и при создании садов, поскольку сад отчасти был проекцией пейзажного свитка на созданную человеком среду. 
Садово-парковое искусство в Китае воплощает в себе концепцию Срединного пути, свойственную китайской цивилизации. Мы встречаем срединностъ повсюду: между статикой и динамикой, открытым и закрытым, чувственным и интеллектуальным, видимым и невидимым. В то же время сад — это всегда тайна, не трансцендентная, а заключенная в самой жизни. Это иной мир. Китайские знатоки часто сравнивают его с тыквой-горлянкой, популярным в даосской традиции образом самодостаточного и всеобъемлющего мира, порождающего себя из самого себя же и заключающего в себе семя бессмертия. 
Эстетическая концепция китайского сада выражает базовые пластические архетипы культуры и органична лишь в пространстве данной культуры. Семантическая многослойность китайского сада сформировалась в результате богатой исторической эволюции генетически однородного культурного пространства. В китайской культурной модели господствовала диалогическая форма связи человека с природой, действующая в рамках культурной программы, обусловленной параметрами «Серединного пути» и доктриной «пестования жизни». Именно специфика культурной программы определила феномен садово-паркового искусства Китая и его принципиальное отличие от садово-паркового искусства других культурных регионов. 
Усилия, затраченные древними мыслителями Китая, начиная с Конфуция, не пропали даром: выработанные и реализованные ими и их последователями идеи и институты, не только вошли в кровь и плоть Поднебесной, составив надежный ее каркас, но и гарантировали необходимую прочность структуры, включая механизм ее самовосстановления в кризисной ситуации. 
Стабильность, сила и неисчерпаемые восстановительные потенции традиционного Китая – в его имманентной и почти автоматической ориентации на великий порядок, основой которого всегда считалась социальная гармония, этические принципы, поведенческие каноны и в конечном счете – справедливость. Разумеется, традиционное китайское представление о социальной гармонии, основанное на строгой иерархии, варьировалось от конфуцианских норм морали до моистского эгалитаризма [11]. Однако именно социальная гармония, нравственно-этические принципы и справедливость служили первоосновой сильного, централизованного государства. Этика и ритуал в китайском обществе играли огромную роль, скрепляя традиции общества и определяя привычную систему ценностей и норм, выступали в качестве стабилизирующих сил в периоды исторических катаклизмов и катастроф. 
Если же учесть, что китайская цивилизация – древнейшая из ныне существующих, то изучение столь мощного социо-интегративного фактора приобретает не только историко-культурное, но и актуальное теоретическое значение.

КОНФУЦИАНСТВО 
Конфуцианство названо по имени основателя учения – Конфуция (Кун-цзы, «учителя Куна»), который жил между 551 и 479 гг. до н.э., в период «Борющихся царств». Но только во времена династии Хань (206 до н.э.—220 н.э.) конфуцианство стало ведущей идеологией китайского государства. 
Когда во II в. до н.э. Китай был окончательно объединен, только конфуцианцы понимали, как успешно направить деятельность государства и общества. Они заняли ведущие посты на государственной службе и добились высокого положения в обществе, а конфуцианское учение получило широкое распространение. 
Современник рожденного в Индии Будды, Конфуций ратовал за строго организованное, иерархически построенное общество, в котором основным связующим звеном должна быть семья. Его учение устанавливало жесткие этические нормы и правила поведения людей, а также особо акцентировало необходимость доброго и справедливого правления страной государем. Конфуций полагал, что гармония в государстве может быть достигнута при условии, что каждый человек на занимаемом им месте будет отвечать за свои поступки. 
Проповедуя сыновью добродетель, почитание родителей и людей, достигших старшего возраста, он считал главным сохранение семейных устоев. И хотя философ не был убежден в существовании сверхъестественных сил, жертвоприношения предкам являлись важной частью конфуцианского миропонимания.

РИТУАЛ 
Интересы Конфуция были достаточно прагматичными: обеспечить ровное и стабильное течение жизни хорошо управляемого государства. Конфуцианство нельзя в прямом смысле назвать религией, ибо в нем отсутствовали многие элементы культа, обычно связываемые с духовенством. 
Позднее последователи попытались превратить конфуцианство в религию путем строительства храмов, включения старых богов в свои верования и, наконец, обожествления самого Конфуция, хотя его ученики были решительно против этого. Сохранилось очень мало ранних конфуцианских текстов, однако иногда считают, что классический труд «Ицзин» («Книга перемен») был написан или составлен самим Конфуцием.

ДАОСИЗМ 
Философское течение даосизм возникло примерно в то же время, что и конфуцианство. Одним из ранних даосских текстов является собрание наблюдений «Дао дэ цзин» («Путь и Сила»), по преданию написанное мудрецом Лао-цзы и VI в. до н. э. (по другой версии, созданное в IV-III вв. до н.э.). В то время как конфуцианство было сосредоточено па вопросах этики и политики, даосские мыслители концентрировали свое внимание на более глубоких проблемах бытия. 
Приверженцы даосской школы считали, что в мире существует естественный закон Дао, который определяет смысл существования всех вещей и явлений. Ранние даосские мыслители верили в единство и взаимосвязь всех явлений мироздания и надеялись, что, изучая мир природы, они поймут его законы.

ЛАО-ЦЗЫ 
Легендарный основатель даосизма родился предположительно в 604 г. до н.э. Существуют разные мнения по поводу историчности его личности. Теперь многие ученые считают, что основной труд мыслителя ему лишь приписан. Так или иначе, но Лао-цзы стал центральной фигурой новой религии и был обожествлен, отчасти в противовес буддизму, появившемуся в Китае в I в. до н.э. 
ДАО И НАУКА 
Внимание к духу вещей, в частности к таким естественным явлениям, как вола и ветер, привели даосизм к систематическим исследованиям, положившим начало науки в Китае. Позднее даосизм проявил себя на более популярном уровне. Вера в то, что каждая малая частица бытия имеет своего духа или божество-охранителя, породила целую систему обрядов, направленных на то, чтобы умилостивить богов и направить их силы на благо человека. Все это уже далеко отошло от принципов раннего даосизма. Даосские священнослужители практиковали также метод «фэншуй» («ветер и вода»), т.е. искусство расположить строения таким образом, чтобы не оскорбить духа местности. Даосизм оказал огромное влияние и на развитие китайской пейзажной живописи. Основным мотивом этого жанра становится ученый, созерцающий из своего убежища – скромной сельской хижины заросшие соснами и окутанные туманом горы. Этот мотив воспроизводился в живописи бесконечное количество раз.

БУДДИЗМ 
Пришедший из Индии на рубеже нашей ары, буддизм во времена династии Тан (618-907) достиг такой степени популярности, что смог отодвинуть на второй план существовавшие до него в Китае религии. Основное, что внес в китайскую жизнь буддизм, – учение о перерождении душ. Вера в круговорот жизни, представление о том, что душа возвращается в мир в форме, определенной поступками, совершенными в предыдущей жизни, давала утешение тем, кто испытывал страдания на протяжении своего земного бытия. 
Миф об аде также в значительной степени обязан своим существованием буддизму. Попадая в подземный мир, душа представала перед Ян Ванном, богом смерти, который рассматривал перечень её добрых и дурных поступков. Радости жизни рассматривались как нарушение буддийских заповедей, все живое заслуживало уважения: под воздействием буддизма стало популярным вегетарианство.

2.1 Искусство  Древнего Китая

В IV тыс. до н.э. в бассейне реки Хуанхэ сложилась  группа племен монголоидной расы (самоназвание "ханьжэнь"). Существуют предположения  о тибетском происхождении китайцев и о "сино-кавказском" языковом родстве. В столкновении с племенами южного происхождения сложилась цивилизация Шан (1765-1122 гг. до н. э) с центром в г. Анъян. В конце 2 тыс. до н.э. "шанцы" были завоеваны племенами Чжоу. Объединение древних царств происходило при династиях Цинъ (632-628 гг. до н. э) и Хань (206 г. до н.э. -220 г. н. э). На стадиях формирования этнической общности китайцы благодаря природной восприимчивости легко впитывали достижения иных культур - Месопотамии, Персии эпохи Сасанидов, буддийской Индии, азиатских кочевых народов, эллинизированных ближневосточных племен.

После того как  в III веке рухнула могущественная держава  Хань, сметенная восстанием рабов, Китай  вступил в новую полосу истории. В IV-VI вв. Китай оказался разделенным  на Север и Юг.

Юг и север  страны на несколько столетий оказались отрезанными друг от друга, там сложились свои государства, возникли свои столицы. На юге, куда от преследователей бежала большая часть коренного населения, важнейшим культурным центром стал Цзянькан, расположенный неподалеку от современного Нанкина. В нем нашли убежище многие ученые, поэты и живописцы. На севере, захваченном племенами кочевников - сяньбийцев, к концу IV века образовалось крупное царство Северная Вэй, столичными центрами которого стали Пинчэн (современный Датун) и Лоян. Захват севера кочевниками принес не только бедствия и разрушения, но и сыграл важную роль в судьбе Китая. Он помог установлению культурных связей с азиатскими народами. Вэйским правителям необходима была моральная опора для поддержания своей власти. Такой опорой для них стал буддизм, принесенный из Индии средне - и центральноазиатскими проповедниками. В пору неустойчивости жизни и неуверенности в завтрашнем дне, неверия в прочность человеческого существования буддизм быстро распространился в Китае и завоевал прочные позиции своей проповедью милосердия, всеобщего равенства перед лицом страданий, обещаниями благ за добрые дела и наказания за дурные.

Вместе с  буддизмом из дальних стран пришли и неведомые в Китае образы монументального зодчества, скульптуры и храмовых росписей. По примеру Индии и Афганистана в стране началось сооружение огромных пещерных монастырей, а также строительство пагод в честь буддийских святых и паломников. Возводившиеся на протяжении веков храмы в скалах длиною в несколько километров сохранили, словно своеобразные музеи, многочисленные памятники скульптуры и живописи того времени и отразили его историю. Буддийские пещерные храмы строились в разное время и в разных местах страны. Юньган ("Храм заоблачных высей") возведен в IV-VI веках в горах провинции Шаньси, близ столицы вэйского царства Пинчэн. Лунмэнь ("Ворота дракона") начал создаваться несколько позднее, в VI-IX веках, в известняковых скалах провинции Хэнань, рядом с новой столицей Лояном. Строительство Цяньфодуна ("Пещер тысячи Будд") велось с перерывами с IV по XIV столетие на западной окраине Китая, где близ города Дуньхуана проходили караванные торговые пути. В провинции Ганьсу возник и храм Майцзишань, получивший свое наименование "Пшеничный холм" за причудливую форму скалы, в которой разместились его пещеры.

Эти храмы-гиганты, которые вместили в себя несметное  количество рельефов, статуй и росписей, конечно, не могли быть созданы без  длительного опыта обработки  камня. Поэтому на строительство  пещер и вырубание статуй были призваны не только искуснейшие китайские мастера, но приглашены ремесленники и художники из Индии, Центральной Азии. В оформлении буддийских пещер как бы сплавились вкусы и взгляды разных народов. Но при всей пестроте манер в памятниках нашли отражение и общие идеи, привнесенные буддизмом, - это стремление представить божеств-спасителей милосердными, сострадательными, готовыми к духовному подвигу. Отсюда родились и характерные черты для китайского искусства того времени: удлиненные пропорции плоских фигур, одухотворенность и мистическая самопогруженность.

Черты буддийской пластики периода Северная Вэй ощутимы  и в живописи, в содержании и  стиле которой произошли заметные сдвиги. Наряду с храмовыми росписями, получил развитие и тип китайской  повествовательной картины на свитках. Особенно расцвела эта светская линия живописи на юге страны, где традиции китайского искусства не были прерваны иноземными нашествиями и где сгруппировался цвет китайской интеллигенции. Здесь окончательно установились форма и предназначение картин. Главную роль играли горизонтальные свитки-повести, включавшие в себя, помимо живописи, и текстовые вставки. Ими могли быть поэмы или изречения мудрецов. Они выполнялись красивым каллиграфическим почерком, по стилю близким почерку живописному. Хотя свитки и не были связаны, как правило, с буддийской тематикой, на характер светской живописи все же оказали влияние привнесенные в нее буддизмом созерцательные настроения.

Уже самые ранние из сохранившихся до нас горизонтальных свитков, выполненные художником Гу Кайчжи (344-406 гг.), показывают, что в китайскую живопись проникают новые поэтические ноты. Об этом говорит одна из его картин - "Наставления придворным дамам". Выполненная в форме длинного свитка, она состоит из девяти различных сцен - иллюстраций к поэме его предшественника Чжан Хуа - и изображает быт придворной знати. Каждая сцена - самостоятельная жанровая композиция, отделенная от другой красивой стихотворной надписью. Гу Кайчжи почти нигде не показывает места, где происходит действие. Его фигуры свободно размещены на фоне золотистого шелка. Такая манера была выработана еще в Древнем Китае. Однако человеческие чувства у Гу Кайчжи трактуются по-новому. Изображенные им героини женственны, струящиеся складки их одежд подчеркивают изящество фигур. Вот одна из сцен, где наставница читает написанное на свитке поучение придворным дамам. Ее поза, как и позы слушающих, полна мягкости. Тонкая, окутанная легкими струящимися тканями фигура склоняется как бы под тяжестью высокой прически. Две другие дамы, двигаясь ей навстречу, словно парят на волнах своих длинных шлейфов. Здесь почти нет движения. И в то же время выразительность тонкой и плавной линии создает свои особые ритмы. Словно раздуваемые ветром, взлетают узкие шарфы, жесты рук удивительно пластичны. Велико мастерство Гу Кайчжи и в передаче внутренней связи между людьми. Выражая идеи конфуцианской морали, требующей, чтобы искусство возвышало людей, он стремится подчеркнуть в своих персонажах достоинство и благородство, но существо его творчества заключается в том, что оно проникнуто гармонией человеческих чувств, неуловимая красота которых впервые выявлена в китайской живописи.

При участии  Гу Кайчжи начали разрабатываться и  первые теоретические правила написания  картин, которые в V веке были обобщены и сформулированы художником и теоретиком искусства Се Хэ в "Шести законах живописи", где главные требования сводились к передаче не столько внешнего сходства, сколько внутреннего трепета, самого дыхания жизни.