Русские эмигранты

         Помимо образованных классов,  в эмиграции были широко представлены  городская буржуазия, мелкие землевладельцы, квалифицированные рабочие (например, печатники) и крестьяне (главным  образом казаки). Традиционное великорусское  крестьянство составляло незначительное меньшинство, что резко контрастировало с ситуацией, существовавшей в России до 1917 г. Преобладающее большинство русских эмигрантов принадлежало Русской православной церкви, и многих из них затронул процесс оживления активной религиозной жизни, который наблюдался среди диаспоры.

         Небольшие группы людей относились  к другим конфессиям: протестантами  были в основном уроженцы Прибалтики  и так называемые российские  немцы, которых отличало двуязычие  и принадлежность к двум культурам  — русской и западной. Число католиков было крайне незначительным, среди немногочисленных эмигрантов с Кавказа и из Средней Азии встречались мусульмане и буддисты.

         В эпоху, отмеченную ростом  националистических настроений  и усилением контроля государства  над многими областями общественной жизни, отношение к русским эмигрантам в странах их проживания было различным. Характер политики, проводимой в отношении беженцев, определялся как экономической ситуацией, так и внутриполитической обстановкой, сложившейся в этих странах. В Германии первоначально находилось наибольшее число русских эмигрантов. Их численность достигала максимума в период инфляции в Германии, когда стоимость жизни для иностранцев здесь была наиболее низкой, открывались возможности дешево публиковать литературные произведения и выпускать периодические издания, что позволяло выносить на широкое общественное обозрение результаты творческих усилий эмиграции. Стабилизация марки, наступившая после 1924 г., драматическим образом повлияла на рост стоимости жизни и обусловила массовый исход эмигрантов из Германии.

         Новые волны отъездов поднимались  по мере ухудшения политической  обстановки в Веймарской республике, когда постепенно создалась угроза  не только свободе слова, но  и личной безопасности людей (в особенности это затрагивало многочисленных русских социалистов, либералов и эмигрантов еврейского происхождения). В то же время рост безработицы в период Великой депрессии, начавшейся в 1931 г., вызвал к жизни целый ряд законодательных актов, ограничивавших возможности трудоустройства иностранцев, так что многие русские эмигранты были вынуждены искать счастья в другом месте. Приход к власти Гитлера, несмотря на появление новых рабочих мест, доступных, правда, лишь под строгим контролем нацистов, послужил новым стимулом к отъезду из Германии либерально и антифашистски настроенных эмигрантов и евреев. Так, например, философ и социолог славянофильского толка Ф. А. Степун был уволен с преподавательской работы в Дрезденском техническом университете. Он, правда, остался в Германии, перебиваясь случайными заработками, преподаванием и публикацией статей в других странах.

         Во Франции в целом отношение  к эмигрантам было весьма либеральным,  кроме выдачи разрешений на  трудоустройство. Французские власти  выдавали виды на жительство на большие сроки, для тех же, кто располагал определенными средствами, ограничений вовсе не существовало. Русские имели возможность насладиться свободной и волнующей атмосферой культурной жизни Парижа и в определенной мере вносили и свой вклад в ее развитие. Не удивительно, что Париж стал настоящей политической и культурной столицей Зарубежной России, где были представлены все оттенки политических взглядов и все культурные течения. Основной проблемой являлся недостаток рабочих мест со всеми вытекающими из этого последствиями.

         В первой половине 20-х гг. именно  Франция наиболее охотно выдавала  разрешения на трудоустройство,  что не распространялось, впрочем,  на представителей так называемых  свободных профессий — юристов,  врачей, учителей.

         Необходимость обладать французским  гражданством или статусом ветерана  французской армии, а также  сдачи экзамена на французский  диплом для многих оказывалась  непреодолимым барьером. Правда, его  легче преодолевали те, кто работал  под руководством французских коллег и пользовался их поддержкой. Эта ситуация не менялась в течение всего периода существования России за рубежом, хотя в 30-е гг. условия натурализации упростились, что позволило некоторым молодым эмигрантам влиться в ряды специалистов высокой квалификации.

         Когда в начале 30-х гг. депрессия  чуть позднее, чем Германию, затронула  и Францию, последняя также  ограничила приток иностранной  рабочей силы. Постановлениями правительства  была значительно усложнена процедура  получения или продления разрешений на трудоустройство.

         Подобные меры особенно ударили  по тем, кто нуждался в переоформлении  документов после увольнения  с прежнего места работы. Согласно  распоряжению министра внутренних  дел следовало выдворить из  страны всех, кто не имел таких разрешений, а также лиц, преступивших французские законы, даже если речь шла всего лишь о нарушении правил дорожного движения. Высланные подобным образом из страны не знали, куда податься, поскольку другие европейские страны также не желали их принять, а переезд за океан был слишком сложным и дорогостоящим. Имеются свидетельства о многочисленных случаях, когда русские изгнанники арестовывались, переправлялись за границу, а власти соседних стран отказывались их принять, отсылая обратно во Францию. Там их снова арестовывали, сажали в тюрьму, после чего события вновь развивались по тому же сценарию. Не удивительно, что многие предпочитали проживать в стране нелегально или же, отчаявшись, кончали жизнь самоубийством. Наконец, в 1936 г. правительство Леона Блюма положило конец этой практике, смягчив политику в отношении эмигрантов. При правительстве Народного фронта рабочие-эмигранты стали пользоваться теми же правами, что и французы, их охотно принимали в профсоюзы, а крупнейший профсоюз страны — Всеобщая конфедерация труда — даже создал русскую секцию, члены которой находились под его защитой наравне с французами.

         Все эти события не оказали  непосредственного влияния на  культурную жизнь Русского Зарубежья  в Париже или во Франции  в целом, хотя и создатели и потребители культурных ценностей страдали от ухудшения экономической ситуации: книги и журналы расходились хуже, чем прежде, меньше посещались и скуднее субсидировались культурные мероприятия. Но в целом культурная жизнь, несмотря на нищенские условия существования ее участников, оставалась насыщенной, что еще раз проявилось, например, в 1937 г., в дни, когда отмечалось столетие со дня смерти А. С. Пушкина.

         Положение в Чехословакии в общих чертах мало отличалось от Германии, хотя политические моменты играли здесь, пожалуй, более заметную роль. Так называемая "Русская акция" (Action russe), начало которой было положено в Праге в 1922 г., способствовала созданию целого ряда русских научных учреждений. Их деятельность, однако, начала свертываться уже в конце 20-х гг. из-за сокращения государственных субсидий. Численность потенциальных студентов и сотрудников этих учреждений уменьшалась в силу естественной убыли населения, переезда в другие страны и все большего вовлечения молодого поколения эмигрантов в систему образования западных стран.

         Испытываемая страной потребность  в специалистах для армии, административных  органов и государственных учреждений  дала многим русским возможность  найти постоянную работу. Правда, в течение некоторого времени русские подвергались дискриминации, не получая статуса постоянного сотрудника, а работая на основании временных и гораздо хуже оплачиваемых трудовых соглашений.

         Экономическое положение подавляющего  большинства обитателей России за рубежом было далеко не блестящим. Большая часть эмигрантов кое-как сводила концы с концами, занимаясь тем, к чему они не были подготовлены своей прежней жизнью. Гораздо страшнее бедности было чувство беззащитности, чужака, зависящего от чьей-то милости. Угроза безработицы нависала над ними, подобно дамоклову мечу. Жены эмигрантов часто зарабатывали на жизнь, работая швеями или прислугой, устраиваясь на поденную работу или занимаясь рукоделием дома. Разумеется, эмигранты становились объектом бессовестной эксплуатации со стороны работодателей, как соотечественников, так и местных. Правда, в странах с разработанным социальным законодательством русские могли получать некоторые пособия, хотя и не всегда в том же объеме, что и коренные жители данной страны.

         Временами жизнь русских осложнялась  обстоятельствами политического  характера. Так, на крупных  предприятиях, где рабочие симпатизировали  революции и советской власти, эмигранты часто становились  изгоями. Как бы то ни было, основная угроза безопасности эмигрантов таилась не столько в нестабильности экономической ситуации принявших их стран, которая в начале 30-х гг. неуклонно ухудшалась, сколько в правовых ограничениях, с которыми русские изгнанники (как, впрочем, и другие беженцы) сталкивались в чужой стране. Эти ограничения все более ужесточались по мере ухудшения социальной и экономической обстановки, а также из-за нагнетания националистических настроений. Трудно сказать, являлась ксенофобия следствием экономического спада или же сам этот спад явился плодом недальновидной националистической политики. В любом случае, преодоление административных барьеров давалось русским эмигрантам дорогой ценой, как в психологическом, так и в материальном смысле.

         В этой связи нужно отметить, что нет ничего удивительного в том, что для решения проблем материального и правового порядка русские изгнанники, как было показано выше, объединялись в ассоциации и общины, которые в свою очередь становились ячейками России за рубежом. В основе всех усилий, прилагаемых эмигрантами для сохранения своего единства, лежало чувство общности происхождения, неприятие советской системы и ностальгическая мечта о возвращении в Россию. В конечном счете это было ощущение единой судьбы, которая свела их вместе вопреки всем общественным, экономическим и профессиональным различиям в прошлой жизни.

         Корни чувства изолированности  от окружающей среды у русских,  в отличие от других эмигрантов, скрывались в стойкой вере  в возвращение, возобновление  жизни на родине, освобожденной  от советского режима. Сами европейские страны не облегчали или даже противились полной ассимиляции эмигрантов и граждан этих государств. Это только усиливало страх приехавших людей перед денационализацией. Даже дети эмигрантов сталкивались с трудностями при попытках интегрироваться в общество, предоставившее убежище их родителям.

         Несмотря на свободное владение  языком и обучение в местных  школах, они все равно оставались  чужаками. Подобная ситуация была  особенно характерна для Франции,  Германии и Маньчжурии, в меньшей степени, вероятно, для Югославии, Чехословакии и приграничных государств.

С течением времени эти внешние условия  не исчезали, как это случалось  в странах, принимавших массовые потоки иммигрантов, — в США, Австралии  или Канаде. Те эмигранты, которым посчастливилось обзавестись собственными семьями, или те, которые были членами русских общин, не стремились к преодолению изоляции, поскольку в своем замкнутом мирке они находили эмоциональное равновесие и материальную поддержку.

         Изоляция Русского Зарубежья возрастала в силу еще одного фактора. Многие эмигранты, как упоминалось выше, потеряли свои семьи либо в России, либо на пути в изгнание. Эти люди по-прежнему хранили верность своим родным и друзьям. Они с трудом заводили новые связи, тем более потому, что продолжали надеяться на скорое возвращение домой. То обстоятельство, что лишь немногие мужчины имели шанс найти спутниц жизни и создать семьи, усиливало их одиночество. Они стремились поддерживать в себе чувство общности, основанное на единстве прошлого и судьбы, что само по себе исключало серьезные попытки к интеграции. 
 
 

Заключение.

         В 20—40-х годах русская эмиграция  видела смысл собственной жизни  за пределами родины в том,  чтобы передать следующим поколениям  подлинные русские ценности, традиции, самосознание и культуру. Стержневой идеей, определявшей деятельность русской диаспоры, было сохранение исторической памяти, а главным институтом, консолидировавшим диаспору, была Зарубежная Русская Православная Церковь.

         Высочайший культурный потенциал русских определил необычайно интенсивную культурную жизнь русской эмиграции, несмотря на все экономические трудности выживания, проблемы с натурализацией и адаптацией.

         Русские, выехавшие за рубеж  в составе смешанных семей, стремятся к ассимиляции с коренным населением, прежде всего в интересах детей. Если выезд из России происходит по этническим каналам (евреи в Израиль, немцы в Германию и т. д.), то сами условия эмиграции, получение различных пенсий и пособий, оказание помощи в освоении языка и обучении детей предопределяют для русских нецелесообразность формирования собственной диаспоры. Это лишило бы их положенных для репатриантов льгот. Поэтому в условиях компактного проживания инициатива русскоговорящего меньшинства не простирается дальше создания русских клубов, магазинов и т. д. для удовлетворения потребности в общении на родном языке и бытовых привычек.