С. Хантингтон о “столкновении цивилизаций"

С. Хантингтон о “столкновении цивилизаций”.

Победа Запада над  СССР означала вступление в радикально новую эпоху, которая требовала оригинальных геополитических моделей. Геополитический статус всех традиционных территорий, регионов, государств и союзов резко менялся. Осмысление планетарной реальности после окончания “холодной войны” привело атлантистских геополитиков к двум принципиальным схемам.

Одна из них может  быть названа пессимистической (для атлантизма). Она наследует традиционную для атлантизма линию конфронтации с хартлендом, которая считается не законченной и не снятой с повестки дня вместе с падением СССР, и предрекает образование новых евразийских блоков, основанных на цивилизационных традициях и устойчивых этнических архетипах. Этот вариант можно назвать “неоатлантизм”, его сущность сводится в конечном итоге к продолжению рассмотрения геополитической картины мира в ракурсе основополагающего дуализма, что лишь нюансируется выделением дополнительных геополитических зон (кроме Евразии), которые также могут стать очагами противостояния с Западом. Наиболее ярким представителем такого неоатлантического подхода является                        С. Хантингтон.

Вторая схема, основанная на той же изначальной геополитической  картине, напротив, оптимистична (для атлантизма), потому что рассматривает ситуацию, сложившуюся в результате победы Запада в “холодной войне”, как окончательную и бесповоротную. На этом строится теория мондиализма. Она будет основываться на принципах либеральной демократии. История закончится вместе с геополитическим противостоянием, дававшим изначально главный импульс истории. Этот геополитический проект ассоциируется с именем американского геополитика Ф. Фукуямы, написавшего программную статью с выразительным названием “Конец истории”.

Сэмюел Хантингтон – современный американский ученый, автор теории “неоатлантизма”, в которой предсказывает в будущем столкновение цивилизаций. Свою концепцию он излагает в своей программной статье “Столкновение цивилизаций” (которая появилась как резюме большого геополитического проекта “Изменения в глобальной безопасности и американские национальные интересы”). При этом, Хантингтон строит ее как ответ на тезис Фукуямы о конце истории. Показательно, что на политическом уровне эта полемика соответствует двум ведущим политическим партиям США: Фукуяма выражает глобальную стратегическую позицию демократов, тогда как Хантингтон является рупором республиканцев. Это достаточно точно выражает сущность двух новейших геополитических проектов – неоатлантизм следует консервативной линии, а мондиализм предпочитает совершенно новый подход, в котором все геополитические реальности подлежат полному пересмотру.

Смысл теории Хантингтона, сформулированный им в статье “Столкновение  цивилизаций”, сводится к следующему. Видимая геополитическая победа атлантизма на всей планете – с падением СССР исчез последний оплот континентальных сил – на самом деле затрагивает лишь поверхностный срез действительности. Стратегический успех НАТО, сопровождающийся идеологическим оформлением, – отказ от главной конкурентной коммунистической идеологии – не затрагивает глубинных цивилизационных пластов. Хантингтон вопреки Фукуяме утверждает, что стратегическая победа не есть цивилизационная победа. Западная идеология – либерал-демократия, рынок и т.д. – стала безальтернативной лишь временно, так как уже скоро у незападных народов начнут проступать цивилизационные и геополитические особенности, аналог “географического индивидуума”, о котором говорил Савицкий.

Отказ от идеологии  коммунизма и сдвиги в структуре традиционных государств – распад одних образований, появление других и т.д. – не приведут к автоматическому равнению всего человечества на универсальную систему атлантистских ценностей, но, напротив, сделают вновь актуальными более глубокие культурные пласты, освобожденные от поверхностных идеологических клише.

Хантингтон цитирует Дж. Вейгеля: “десекуляризация является одним из доминирующих социальных факторов в конце XX века”. А, следовательно, вместо того чтобы отбросить религиозную идентификацию в едином мире, о чем говорит Фукуяма, народы, напротив, будут ощущать религиозную принадлежность еще более живо.

Хантингтон утверждает, что наряду с западной (атлантистской) цивилизацией, включающей в себя Северную Америку и Западную Европу, можно предвидеть геополитическую фиксацию еще семи потенциальных цивилизаций:

1) славяно-православная,

2) конфуцианская  (китайская),

3) японская,

4) исламская,

5) индуистская,

6) латиноамериканская  и, возможно,

7) африканская.

Конечно, эти потенциальные цивилизации отнюдь не равнозначны. Но все они едины в том, что вектор их развития и становления будет ориентирован в направлении, отличном от траектории атлантизма и цивилизации Запада. Так, Запад снова окажется в ситуации противостояния. Хантингтон считает, что это практически неизбежно и что уже сейчас, несмотря на эйфорию мондиалистских кругов, надо принять за основу реалистическую формулу: “The West and The Rest” (“Запад и все остальные”).

По мнению С. Хантингтона, в нарождающемся мире источником конфликтов станет уже не идеология и не экономика, а важнейшие границы, разделяющие человечество, и преобладающие источники конфликтов будут определяться культурой.

Означает ли это, что нация-государство перестанет быть главным действующим лицом в международных делах? Нет, Хантингтон так не считает. Но, по его словам, наиболее значимые конфликты глобальной политики будут разворачиваться между нациями и группами, принадлежащими к разным цивилизациям. Столкновение цивилизаций станет доминирующим фактором мировой политики. “Линии разлома между цивилизациями, – считает Хантингтон, – это и есть линии будущих фронтов”.

Идентичность на уровне цивилизации, по мнению Хантингтона, будет становиться все более  важной и облик мира будет в  значительной мере формироваться в ходе взаимодействия семи-восьми крупных цивилизаций.

Что же из этого следует? Во-первых, различия между цивилизациями не просто реальны. Они наиболее существенны. Цивилизации несхожи по своей истории, языку, культуре, традициям и религии. Люди разных цивилизаций по-разному смотрят на отношения между Богом и человеком, индивидом и обществом, гражданином и государством, родителями и детьми, мужем и женой, имеют разные представления о соотносительной значимости прав и обязанностей, свободы и принуждения, равенства и иерархии. Они более фундаментальны, чем различия между политическими идеологиями и политическими режимами. Конечно, различия не обязательно предполагают конфликт, а конфликт не обязательно предполагает насилие. Однако в течение столетий самые затяжные и кровопролитные конфликты порождались именно различиями между цивилизациями.

Во-вторых, мир становится более тесным. Взаимодействие между народами разных цивилизаций усиливается. Это ведет к росту цивилизационного самосознания, к тому, что глубоко осознаются различия между цивилизациями и то, что их объединяет.

Североафриканская иммиграция во Францию вызвала у  французов враждебное отношение и в то же время укрепила доброжелательность к другим иммигрантам – “добропорядочным католикам и европейцам из Польши”. Взаимодействие между цивилизациями укрепляет их цивилизационное самосознание, а это, в свою очередь, обостряет уходящие в глубь истории или, по крайней мере, воспринимаемые таким образом разногласия и враждебность.

В-третьих, процессы экономической модернизации и политических изменений во всем мире размывают традиционную идентификацию людей с местом жительства, одновременно ослабевает и роль нации-государства как источника идентификации. Образовавшиеся в результате лакуны по большей части заполняются религией, нередко в форме фундаменталистских движений. Подобные движения сложились не только в исламе, но и в западном христианстве, иудаизме, буддизме, индуизме. В большинстве стран и конфессий фундаментализм поддерживают образованные молодые люди, высококвалифици-рованные  специалисты из средних классов, лига свободных профессий, бизнесмены.

В-четвертых, рост цивилизационного самосознания диктуется раздвоением роли Запада. С одной стороны, Запад находится на вершине своего могущества, а с другой – происходит возврат к собственным корням. Все чаще приходится слышать о “возврате в Азию” Японии, о конце влияния идей Неру и “индуизации Индии”, о провале западных идей социализма и национализма и “реисламизации” Ближнего Востока. На вершине своего могущества Запад сталкивается с незападными странами, у которых достаточно стремления, воли и ресурсов, чтобы придать миру незападный облик.

В-пятых, культурные особенности и различия менее подвержены изменениям, чем экономические и политические, и вследствие этого основанные на них противоречия сложнее разрешить или свести к компромиссу. В бывшем Советском Союзе коммунисты могли стать демократами, богатые превратиться в бедных, а бедняки – в богачей, но русские при всем желании не смогут стать эстонцами, а азербайджанцы – армянами.

Судя по всему, роль региональных экономических связей будет усиливаться. С одной стороны, успех экономического регионализма укрепляет сознание принадлежности к одной цивилизации. А с другой – экономический регионализм может быть успешным, только если он коренится в общности цивилизации. Европейское сообщество покоится на основаниях европейской культуры и западного христианства. Успех НАФТА (Североамериканской зоны свободной торговли) зависит от продолжающегося сближения культур Мексики, Канады и США. А Япония, напротив, испытывает затруднения с созданием такого же экономического сообщества в Юго-Восточной Азии, так как Япония – это единственное в своем роде общество и уникальная цивилизация. Какими бы мощными ни были торговые, экономические и финансовые связи Японии с остальными странами Юго-Восточной Азии, культурные различия между ними мешают продвижению по пути региональной экономической интеграции по образцу Западной Европы или Северной Америки.

Общность культур, напротив, явно способствует стремительному росту экономических связей между КНР, с одной стороны, и Гонконгом, Тайванем, Сингапуром и заморскими китайскими общинами в разных странах мира – с другой. С окончанием “холодной войны” общность культуры быстро вытесняет идеологические различия.

Своей концепцией “столкновения  цивилизаций” Хантингтон бросил вызов  многим устоявшимся представлениям о характере происходящих и потенциальных  глобальных противостояний, а также предложил новую парадигму для теоретического исследования и прогнозирования миропорядка на рубеже XX–XXI веков. Это едва ли не самая крупная из представленных за последнее десятилетие научная концепция, в которой дана общая картина мира. Хантингтон – один из наиболее авторитетных политологов мира – и сам понимает, что полемизировать с его концепцией убедительнее всего было бы с помощью иной целостной теории, альтернативной не только его идеям, но и устаревшей парадигме “холодной войны”, которую, по его мнению, “драматические события последнего пятилетия превратили в достояние интеллектуальной истории”.

Геополитические выводы из подхода Хантингтона очевидны: он считает, что атлантисты должны всемерно укреплять стратегические позиции своей собственной цивилизации, готовиться к противостоянию, консолидировать стратегические усилия, сдерживать антиатлантистские тенденции в других геополитических образованиях, не допускать их соединения в опасный для Запада континентальный альянс.

Он дает такие  рекомендации:

“Западу следует

1) обеспечивать более  тесное сотрудничество и единение  в рамках собственной цивилизации, особенно между ее европейской и североамериканской частями;

2) интегрировать  в Западную цивилизацию те  общества в Восточной Европе и Латинской Америке, чьи культуры близки к западной;

3) обеспечить более  тесные взаимоотношения с Японией  и Россией;

4) предотвратить  перерастание локальных конфликтов  между цивилизациями и глобальные  войны;

5) ограничить военную  экспансию конфуцианских и исламских государств;

6) приостановить  свертывание западной военной  мощи и обеспечить военное превосходство на Дальнем Востоке и в Юго-Западной Азии;

7) использовать трудности  и конфликты во взаимоотношениях  исламских и конфуцианских стран;

8) поддерживать группы, ориентирующиеся на западные  ценности и интересы в других цивилизациях;

9) усилить международные  институты, отражающие западные  интересы и ценности и узаконивающие  их, и обеспечить вовлечение незападных государств, в эти институты”.

Данные рекомендации являются, по сути, краткой и емкой  формулировкой доктрины неоатлантизма. С точки зрения чистой геополитики это означает точное следование принципам Мэхэна и Спайкмена.  Причем, акцент, который Хантингтон ставит на культуре и цивилизационных различиях как важнейших геополитических факторах, указывает на его причастность к классической школе геополитики, восходящей к органицистской философии, для которой изначально было свойственно рассматривать социальные структуры и государства не как механические или чисто идеологические образования, но как “формы жизни”.

В качестве наиболее вероятных противников Запада Хантингтон указывает Китай и исламские  государства (Иран, Ирак, Ливия и  т.д.). В этом сказывается прямое влияние  доктрин Мейнига и Кирка, считавших, что ориентация стран “береговых зон” – а “конфуцианская” и исламская цивилизации геополитически принадлежат преимущественно именно к этим зонам – важнее, чем позиция хартленда. Поэтому в отличие от других представителей неоатлантизма – в частности, П. Вольфовица – Хантингтон видит главную угрозу отнюдь не в геополитическом возрождении России-Евразии, хартленда или какого-то нового евразийского континентального образования.