Смеховая и зрелищная культура русского средневековья

Смех становится опознавательной  чертой нестыдящегося срамоты беса. Русский язык фонетически соединил слова смех и грех; поставил рядом — бес и шутка. Вот некоторые из русских пословиц: «Где смех, там и грех»; «Мал смех, да велик грех»; «Навели на смех, да и покинули на грех»; «И смех и грех»; «В чем живет смех, в том и грех». Нечистая сила и смех идут вместе рука об руку: «Шутил бы черт с бесом, водяной с лешим»; «С чертом не шути: перетянет»; «Леший пошутит — домой не пустит; водяной пошутит — утопит»; «Домовой пошутил: лошадь в подворотню протащил (изломал)»; «Не шути с чертом: из дубинки выпалит, убьет»; «Чем черт не шутит»; «Шутить бы черту со своим братом!».

Самый сложный и многоликий чисто  русский феномен — юродство. «Юродство  занимает промежуточное положение  между смеховым миром и миром  церковной культуры. Можно сказать, что без скоморохов и шутов  не было бы юродивых.

Связь юродства со смеховым миром  не ограничивается «изнаночным» принципом, а захватывает и зрелищную  строну дела. Но юродство невозможно без  церкви: в Евангелии оно ищет свое нравственное оправдание, берет от церкви тот дидактизм, который так  для него характерен. Юродивый балансирует на грани между смешным и серьезным, олицетворяя собой трагический вариант смехового мира. Юродство — как бы «третий мир» древнерусской культуры»¹¹. Юродивый обязан «ругаться миру», то есть жить среди людей и при этом обличать пороки и грехи сильных и слабых, не обращая внимания на общественное приличие. В действиях юродивых могут быть выделены особые символические — «смеховые действия». «Они могут рассматриваться как особые знаки, содержащие самоотрицание, допускающие свободу выбора противоположных вариантов интерпретации. Русское юродство ведет начало от Преподобного Исаакия Печерского Затвоника, что само по себе весьма символично — имя Исаак в переводе с еврейского означает смех.

В XIX в. еще существовали отголоски  древнерусского смеха: балагурство балаганных дедов, смех которых был ради смеха, лишенный какого бы то ни было сатирического характера шутовства.

Традиции колядования, святочного смеха, масленичных гуляний продолжают существовать до сих пор, но, правда, уже в остаточном виде. А пасхальный смех был запрещен только в XVIII в. решением Синода.

Смеховой мир в русской традиционной культуре с уходом древнерусского карнавала  не прекратил свое существование. Он остается не менее живым и находит  себе проявление в различных формах в традиционном сознании.

III. Значение праздников и обрядов

Праздник, в его фольклорном  осмыслении,  это время, когда  общие идеалы выходят наружу, чтобы  проявиться, подтвердиться, закрепиться, это день, и час солидарности со «своими», солидарности, по преимуществу лишенный меркантильно-корыстной основы. Здесь общими усилиями воссоздается утрачиваемая в обычные дни гармония и мир, происходит единение не только живых, но почти что осязаемой становиться связь с ушедшими в мир иной и еще не родившимися. Так человек в празднике оказывается точкой пересечения будущего и прошлого, сосредоточением опыта и мудрости праотцов и той жизненной энергии, которая является причиной рождения потомков и прогресса в его положительном смысле. В атмосфере праздника человек наиболее остро ощущает себя одновременно личностью и членом коллектива, начиная от принятых форм поведения,  кончая демонстрацией нарядов и исполнением популярных песен.

Крупные события и даты традиционного  праздничного календаря отмечались как бы в трех измерениях. Собирались дома, в кругу семьи, демонстрируя сплоченность рода, подчеркивая родство по крови. Обязательно посещали храм, акцентируя родство по вере, приобщение к серьезной и высокой духовности. Непременно выходили на улицу «в народ», ч то подчеркивало единство социума.

Существовала достаточно сложная  система праздников, складывавшаяся столетиями и поддерживаемая практически  ежегодно.

Развитие городов привели  к оживлению торговли внутри страны, к созданию единого общероссийского  рынка. Увеличилось количество ярмарок и их товарооборот, усилился приток иностранных купцов. Наряду с торговыми палатками  возводились трактиры , кабаки, карусели. Ярмарка привлекала и «темный» люд: воров, шулеров, нищих, безработных. Площадь, бывшая центром общественной и торговой жизни города стала местом проведения массовых празднеств.

IV. Русское юродство как феномен культуры

Прежде чем приступить к рассмотрению такой сложной  и характерной, в основном, только для Русского государства формы  религиозного выражения как юродство мне кажется важным разобраться в терминологии. Естественно, основным термином этой работы является само понятие юродства и юродивых, но помимо этого мне кажется важным обратиться к значению таких слов и словосочетаний как “святость” и “смеховой мир”.

Термин “юродивый” произошёл  от слова “юрод”, которым в древнерусском языке переводилось греч. слова, обозначавшие “глупый, безумный”, а так же “простой, глупый”. В частности, “юродами” в древнерусских источниках названы блаженный Симеон (“житие блаженного Симеона” ), Исаакий Печерский (“Печерский патерик” ), Никола Новгородский Салос и др.

Под “юродивыми” принято  понимать людей, руководствовавшихся  словами апостола Павла “мы безумны (древнерус. “юроди” ) Христа ради”  и принявших один из подвигов христианского благочестия – юродство о Христе. Эти люди не обязательно были действительно безумны, как принято считать. Сумасшедших среди юродивых было самое большее 40%, остальные же в действительности не страдали психическими расстройствами, а сознательно принимали образ юродивого.

Юродивые, как и монахи, добровольно отказывались от всех благ жизни “мирской” (имущества, положения  в обществе и т.д.) и даже от кровного родства. Но, в отличие от принявших  постриг, эти люди не искали уединения, наоборот, они жили среди людей, особенно много их было в городах. Юродивые своим примером, словом и делом стремились отвратить людей от греха. Зачастую эти “безумцы” вращались среди наиболее падших в общественном мнении людей, и бывало, что им действительно удавалось вернуть их на путь христианства.

Нередко юродивым приписывали  обладание пророческим даром. Мнение это было основано на действительных предсказаниях, сделанных некоторыми из них. Например, у В. О. Ключевского  описывается такой случай: “Посадник Немир, принадлежавший к литовской партии (в Новгороде), приехал в Клопский монастырь к блаженному Михаилу. Михаил спросил посадника, откуда он. “Был, отче, у своей пратёщи (тёщиной матери) ”. – “Что у тебя, сынок, за дума, о чём это ты всё ездишь думать с женщинами?” – “Слышно, - сообщил посадник, - летом собирается идти на нас князь московский, а у нас есть свой князь Михаил” . – “То, сынок, не князь, а грязь, – возразил блаженный, – шлите-ка скорее послов в Москву, добивайте челом московскому князю за свою вину, а не то придёт он на Новгород со всеми силами своими, выйдете вы против него, и не будет вам Божьего пособия, и перебьёт он многих из вас, а ещё больше того в Москву сведёт, а князь Михаил от вас в Литву уедет и ни в чём вам не поможет”. Всё так и случилось, как предсказал блаженный”

Однако поведение юродивых было далеко не всегда пристойным. Человек, принявший юродство, отбрасывал при  этом всякие нормы приличия и чувство  стыда: “Он ходит голый (или одет в безобразные грязные лохмотья) , носит вериги (различные железные цепи, полосы, кольца и др. предметы на голом теле ради “усмирения плоти” ) , молится обычно только ночью, как бы стесняясь этого, валяется в грязи, золе и т.п., не моется, не чешет волос, публично испражняется, нарушает порядок в церкви и на улице, всем своим видом указывает на приобщённость к низменному, грязному, шокирующему” Юродивый мог даже “дозволить себе соблазнительные действия”

Юродивые могли пародировать происходящее вокруг них, дабы таким  способом образумить людей. Например, в Новгороде в XIV в. двое юродивых – Никола Качанов и Фёдор – устраивали драки между собой, насмехаясь над кровавыми столкновениями новгородских партий. Поводом для этих драк было то, что юродивые жили на разных сторонах Волхва и не пускали “соперника” через мост на свою сторону. Однако нередко поступки юродивых были и вовсе весьма странны и труднообъяснимы, например Василий Блаженный целовал стены домов грешников, а в дома праведников кидал камни и куски земли. Такое его поведение было объяснено людьми так: “Над домами грешников ангелы плачут, и он (юродивый) стремится поклониться им; а снаружи домов праведников бесы висят, оттого, что в дом пробраться не могут, это в них божий человек камни кидает”.

При этом юродивые были одними из немногих, кто отваживался говорить сильным мира сего (князьям и боярам, царям и вельможам) правду. Например, Василий Блаженный укорил Ивана Грозного за то, что тот во время церковной службы думал о мирском, а блаженный Иоанн Московский обличал Бориса Годунова в участии в убийстве царевича Дмитрия. При этом юродивые до некоторых пор пользовались неприкосновенностью, иногда их советы принимались к сведению. Но когда терпение знатного человека переполнялось, или если он изначально был слишком горделив, чтобы терпеть подобное обращение, юродивого могли объявить “лжеюродивым” , или попросту безумцем (ещё одно свидетельство в пользу того, что юродивые не были простыми сумасшедшими) , тогда этот человек лишался своей неприкосновенности и его могли наказать и даже казнить.

У А. В. Юдина юродство трактуется как “своего рода переходная область между мирами, несущей черты смеховой культуры, но принадлежащей к сфере святости. Юродивый во многом применяет “бесовский” стиль поведения, но, в отличие, от прямо принадлежащих смеховому миру, он не искренен в этом непотребстве, а только лишь насмехается над этим. Он сознательно доводит себя до самого низкого, что только может быть в этом мире, усмиряя таким образом свою гордыню и, как это ни парадоксально, совершенствуя себя в духовном плане.

V. Скоморохи

Еще в прошлом веке было достаточно твердо  установлено,  что  в дpевнеpyсских  обрядах  и   играх   имелось   огромное   количество многообразных драматических элементов. Большую, а иногда и pешающyю роль в театрализованных действиях справедливо отводили  скоморохам. М.   Бахтин,   специально   исследовавший   историю    вопроса, констатиpyет, что в обширной научной литеpатypе смеховому моменту в народном творчестве уделяется лишь самое  скромное  место. Справедлив  взгляд  И.  Беляева  на  отношения   скоморохов   с наpодом, государством и  церковью.  Представители  последней  были самыми постоянными и решительными противниками  скоморохов.  "Помня связь скоморохов с язычеством, оно (духовенство. -- А. Б.) постоянно проповедовало против первого, как против дела бесовского"*17. Народ же всегда поддерживал скоморохов: "...он приглашал их  на  свадьбы, поминки и  братчины;  он  поил,  кормил  их  и,  вероятно,  наделял деньгами".  Правительство,   в   начале   действовавшее   умеренно, постепенно усиливало нажим на  скоморохов.  Кульминацию  борьбы  И. Беляев видит в мероприятиях 1648 г. и пpежде всего в упомянутой выше царской грамоте, список с которой был  опубликован  в  1850  г.  П.

Ивановым. Статья  И.  Беляева,  вне  всякого  сомнения,   давала   верное

направление изучению русского скоморошества. Ни одно из ее основных положений не может быть категорически отвергнуто даже сейчас. Больше того, в ней, на  наш  взгляд,  содержатся  плодотворные  мысли,  не развитые дальнейшими исследованиями. 

Одна  из  них  заключается  в следующих словах, сказанных вслед за  предупреждением  о  том,  что близость  скоморохов,  в  частности,  к  "греческим  мимам"   может послужить  основанием  для  возникновения  теории   их   нерусского происхождения: "Что касается до нас,  то,  веря  в  самостоятельное развитие процессов жизни у каждого народа, мы думаем, что  нам  нет нужды исследования о скоморохах начинать исследованием  о  мимах  и поэтах, хотя аналогически они и  могут  объяснять  многое  в  наших скоморохах".

Таким обpазом, И. Беляев одновременно  был  твердо уверен, что русские скоморохи появились в результате потребности  в них, развившейся исключительно на pyсской почве, и  что  далеко  не бесполезно сравнительное изучение скоморохов и их собратьев у других народов. Широте взгляда И. Беляева могли бы позавидовать едва ли не все, писавшие о скоморохах после него.

Единственное,  в  чем  следует  упрекнуть  И.  Беляева,  --   в недооценке общественной роли скоморохов. 

 У  него  они  в  основном увеселители, развлекатели.  Серьезное  значение  скоморохов  ученый видит лишь в первые века их деятельности, когда они были еще  тесно связаны с язычеством; по его мнению, в этой связи с язычеством  как раз и кроется разгадка причин многих церковных актов. Государство же предпринимает  активные  действия  лишь  тогда,   когда   скоморохи превратились в воров, начали играть "сильно" и т. д. Дальнейший  шаг  в  изучении  скоморохов   сделан   Александром Веселовским. Но прежде  необходимо  вспомнить  несколько  работ  по истории театра. Первым связал начало русского театра со скоморохами Алексей Веселовский, он,  как  до  него  H.  С.  Тихонpавов, признает богатство элементов драмы в обрядах и играх. "Хороводная ли песня, пляска, обряд  ли  чествования  времен  года  или,  наконец, свадебный  чин  --  все  принимало  драматические  фоpмы;   повсюду возникает распределение ролей, более  или  менее  оживленный  обмен речей отдельных лиц, солистов и хора, повсюду из общего фона  песни выделяется  срединное,  живое  и  бойкое   действие,   на   котором сосредоточиваются все силы хоровой массы" *21. Так же, как и раньше H. С. Тихонравов, однако не повторяя его, А. Веселовский анализирует обряды и игры, убедительно выявляя элементы дамы. Подобно разбирая свадебный обряд, он пишет: "Не опасаясь упрека в преувеличении,  мы позволим себе называть весь обряд этот свадебной драмой"    Как  яркое  свидетельство  театральности  приводится   описание реконструируемого автором игрища: зрители располагаются полукругом, и в этот полукруг один за другим  вводятся  ряженые.  Эти  "актеры" исполняют различные сцены из традиционного репертуара святочных игр. Постепенно число ряженых возрастает, действие усложняется. Отказывая  европейским   народам   в   способности   выработать элементы  собственного  театра,  не  говоря   уже   о   собственной обрядовости, ученый в данном  случае  высказал  мысли,  значительно более далекие от истины, чем за 13 лет перед тем  высказал  Алексей Веселовский, ясно видевший  в  pyсских  обрядах  элементы  русского театра, и чем за 30 лет  перед  этим  высказал  И.  Беляев,  твердо веривший в  самостоятельное  развитие  процессов  жизни  у  каждого народа. Указав  на  сходство  жонглеров,  менестрелей,  шпильманов, скоморохов и т. д., А. H. Веселовский начинает говорить о  них  без какой бы то ни было оглядки на их различия. Он видит в их действиях процесс, общий для всей средневековой Европы, предстающей перед нами какой-то  единой   территорией   без   государственных   границ   и национальных  особенностей.  Все  представители  смеховой  культуры средневековья у него родные братья, все произошли от  самой  низкой категории представителей римской театральной культуры эпохи падения империи, пришедших в Европу в начале средних веков. Разговор   непосредственно   о   русских   скоморохах   А.   H. Веселовский начинает словами:  "Они  --  захожие  люди"*26.  Ложная концепция повлекла за собой  ряд  ложных  выводов.  Так,  говоря  о театральных элементах русской обрядовости, А. H. Веселовский увидел в них две составляющие: "...элемент  народного  обычая  и  пришлый, присталый  к  нему,  древними  представителями  которого   являлись "глумотворцы  и  органники  и  смехотвоpцы  и  гyсельники"   с   их бесовскими" песнями и играми. Народный обычай и захожие глумцы –вот что противопоставлялось у нас христианству как силы, совокупившиеся на противодействие ему; иначе в  Византии:  там  эти  силы  были  в сущности -- одной силой, одно и то же язычество продолжало жить и в свадебной песне и в мимах, участниках брачного обряда.