Стиль монументального историзма XI – XIII вв

Князькова А.А.

СО-318

Конспект

Д.С. Лихачев «Человек в  культуре Древней Руси»

Глава 2. Стиль монументального историзма XI – XIII вв.

В изображении людей историческая литература XI—XIII вв. следует идеалам, выработанным в феодальной действительности того времени. Она следует феодальным представлениям о том, каким должен быть представитель той или иной социальной ступени, какими должны быть сами феодальные отношения, и в основном сохраняет официальную точку зрения господствующего класса на все, включаемое в литературу.

Интересы авторов-историков  сосредоточены по преимуществу на самых  верхах феодального общества. Больше всего внимания летописцы XI—XIII вв. уделяют князьям и духовенству. Первых они изображают в церемониальных положениях — с позиций подданных; вторых — с назидательностью, свойственной представителям церкви. Система идеалов, отразившихся в исторических произведениях XI—XIII вв., служит укреплению феодального строя, оправданию феодальных отношений. Они условны и схематичны.

Образ каждого князя корректируется тем политическим идеалом княжеского поведения, который был признан летописцем. Летописец выражал те политические идеи, которые ему полагалось выражать как подданному или вассалу своего князя. Исходя из своих политических представлений, летописец оценивает князей, своих современников, то хваля их и приписывая им те качества, которые они должны были бы иметь, то отрицая в них все положительное, как у врагов своего лагеря.

Рассматривая характеристики князей в летописи, можно отметить, что они сотканы из политических понятий. Не характер князя отражен в его характеристике, а его деятельность, его поведение, его политическое лицо.

Летописец оценивает не психологию князя, а его поведение, политическое в первую очередь. Его  интересуют поступки князя, а не их психологическая мотивировка. Внутренняя жизнь интересует летописцев XI—XIII вв. только в поступках, в определенной линии поведения. Храбрость, мужество — это прежде всего подвиги. Нищелюбие, любовь к церкви, к боярам, к дружине — это прежде всего поступки, поступки щедрости по преимуществу. Летописец не случайно пишет о том, что князь «показал мужество свое», «много пота утер с дружиною своею за Рускую землю», «братолюбием светился» или «славился» своими делами, нагнал страх на врагов, «прослыл» в победах и т. д. Внешний эффект поведения князя, «величавого на ратный чин», интересует летописца больше всего. Нет добрых качеств князя без их общественного признания, ибо самые эти качества неразрывно связаны с их внешними постоянными проявлениями. Вот почему летописец не знает конфликта между тем, каким на самом деле является тот или иной князь, и тем, каким он представляется окружающим. Доброму князю сопутствует добрая слава, дурному — дурная. Поэтому писатели XI—XIII вв. так часто и так много говорят о славе князя, о его общественном признании. Вот также почему литературный портрет князя всегда официален. Князь предстает перед читателем в «одеянии» своих действий. Он почти не раскрывается в своем внутреннем содержании. Летописец никогда не вступает в интимное общение с героем своего повествования, не входит в психологическое объяснение его поступков. Летописец — подданный и пишет о своем князе как подданный. Только о враге он пишет, что он совершил тот или иной поступок, движимый злобой, завистью, жадностью или гордостью, побуждаемый к тому злым советчиком, послушавшись дурного совета, дьяволом наученный или дьяволом соблазненный.

Летописец официален, несет свои обязанности писателя как своеобразную феодальную службу, пишет то, что ему следует писать по своему служебному положению. Писательский труд не стал еще первой обязанностью летописца, не придал ему хотя бы внешней независимости. Летописец сам осознавал себя, прежде всего слугой князя и, не скрывая от себя, выполнял свой долг слуги, подчиненного или вассала.

Созданный феодальным классом  светский идеал поведения феодала  был вполне оригинален, точно разработан и по-своему монументален. Рядом  с ним заметны следы и другого  идеала человеческого поведения  — идеала народного, подлинно гуманистического и подлинно самобытного. Однако подчиненная феодалам литература с трудом позволяет судить о нем.

Так обстоит дело с системой, которую применяют к изображению  людей летописцы; если же приглядеться к исключениям из этой системы, то в них всюду заметно стихийное проникновение в литературу некоторых элементов реалистичности, точное следование натуре, действительности, появление в литературе любовно наблюденного и любовно переданного.

В разрушении феодальных представлений  о личности только как об элементе феодальных отношений огромная роль принадлежала, как мы уже сказали об этом выше, народному творчеству.

Литература XI—XVI вв., как это мы увидим в дальнейшем, не знала вымышленного героя. Все действующие лица русских оригинальных произведений действительно жили, а не созданы только художественным воображением. Черты действительности могли поэтому особенно легко проникать в литературу. Реальные факты биографии способствовали сохранению реальных черт характера и препятствовали полному подчинению изображаемых лиц феодальному идеалу.

Однако переход от стихийного проникновения в литературу действительности к первым шагам нового, сознательного  к ней отношения совершится не скоро: новое отношение к человеческой личности станет осознаваться самими авторами только с конца XVI—начала XVII в. Это — время, когда в литературе появятся первые изображения элементов человеческого характера.

В течение пяти столетий в русской литературе идет борьба проникающих в нее снизу реалистических элементов с идеалистической литературной системой. Система нарушается и вновь восстанавливается на новой основе. Неподвижная и инертная по самой своей сути, она тем не менее искусственно поддерживается извне официальной идеологией класса феодалов и его потребностями, различными на различных этапах исторического развития. Однако реалистические элементы проникают в литературу все интенсивнее и в конце концов начинают осознаваться как явления нового и положительного характера и в XVII в. находят себе своего настоящего проводника — демократические слои населения. Все нарушения системы более или менее связаны с нарушениями официальной точки зрения господствующего класса. Следовательно, литература двигается вперед этими нарушениями. Ее развивает в конечном счете народ, хотя участие народа в развитии литературы кажется очень незначительным, внешне незаметно, с трудом определимо, скрыто под поверхностью, на которой массивно громоздятся застывшие формы системы, выработанной господствующим классом.

В принципах изображения  человека изобразительное искусство XI—XIII вв. очень близко литературе. Стиль монументального историзма получил свое воплощение в искусстве с еще большей выразительностью, чем в летописи.

Искусство этого времени  отвергало «суету мира сего»— мишуру украшений, декоративность, иллюзорное воспроизведение действительности и развлекательность. Оно стремилось простыми средствами выразить величие божественного, мудрость мироустройства и всеобщую символическую связь явлений. Торжественные здания храмов были лишены украшений, стены не штукатурились и обнажали непосредственную мощь кладки. Храмы являли простые и ясные в своих пропорциях сочетания больших объемов. Наружные стены храмов отчетливо свидетельствовали о внутреннем устройстве помещений: внешние членения стен «лопатками» — пилястрами — строго соответствовали членению храма внутри столбами. Стены завершались полукруглыми закомарами, отражая формы сводов, по которым, прилегая, лежала кровля. Величественная простота сочеталась с полным отсутствием стремления «обмануть» зрителя, иллюзорно увеличить размеры храма. И вместе с тем устройство храма символически напоминало об устройстве Вселенной и «малого мира» — человека. Антропоморфические черты храма обнаруживались в названиях отдельных его частей: глава, шея (барабан), плечи, подошва, бровки над окнами. Его устройство было ориентировано на страны света, а росписи напоминали о Вселенной, ее истории — Ветхом и Новом заветах, о будущем человечества — конце мира и Страшном суде. Церковь стремилась поднять человека над суетными заботами дня и показать ему мир в его устройстве и истории, пронизывающую все иерархию явлений и событий.