Политический портрет Сталина

эта административная, в общем-то, должность не давала каких-то особых  прав,

она открывала  путь к большой власти... От человека, который готовил  вопросы

для  Политбюро,  а  потом  контролировал  осуществление  решений,   зависело

многое. Да и не все текущие вопросы выносились на обсуждение, их можно  было

решать  в  рабочем  порядке.  И  Генеральный  секретарь  Сталин  умело  этим

пользовался...

         Вскоре  Ленин  сильно  заболел,  и  вышло  специальное   решение  ЦК

запрещавшее нагружать  его работой,  волновать  и  даже  читать  ему  газеты.

Пожалуй,  единственным  человеком,  которого  Сталин  ставил  выше  себя,  и

подчиняться которому не  считал  зазорным  и оскорбительным,  был Владимир

Ильич. Лишь немногих Сталин ставил вровень с собой,  всех  остальных  считал

ниже. Чем больше укреплялся он у  власти,  тем  заметнее  это  ощущалось,  а

потом он и вовсе  воспарил... Однако Ленин был и  оставался для него вождем  и

учителем, раз и  навсегда  признанным  авторитетом.  Усугублявшаяся  болезнь

Ленина очень  беспокоила Иосифа Виссарионовича, он  заботился  о  том,  чтобы

создать для выздоровления  все необходимые условия.

        Кроме фактов заботы Сталина  о Ленине, исключительно  из  почтения  и

уважения к вождю, нельзя сбрасывать  со  счетов  предположение  о  том,  что

полное отключение Владимира Ильича от  текущих  дел  в  ту  пору  устраивало

честолюбивого Джугашвили,  не  терпевшего  контроля,  советов,  коллективных

решений.  Он  вошел  во  вкус  полновластного   хозяйствования.   И   вдруг,

неожиданно, ленинское  вмешательство, ленинские указания, круто менявшие  его

планы и замыслы, словно бы подчеркивающие его, сталинское несовершенство...

        Отрицательное  отношение   к  Сталину,  как  к   руководителю  партии,

нараставшее у Владимира Ильича, повлияло и на «План автономизации»:  он  был

встречен недоверчиво, раскритикован и похоронен. С другой  стороны споры и

расхождения ни в  коей мере не отразились  на  отношении  Сталина  к  Ленину.

Однако  он  понимал,  что  дни  вождя  сочтены  и  стремился  укрепить  свое

положение в партии и государстве.

         Вскоре  после  кончины  Ленина   состоялся   XIII   съезд   партии.

Естественно: при  подготовке его Иосиф  Виссарионович  использовал  все  свои

незаурядные  организаторские  способности.  Его  речь  произвела  на  многих

колоссальное впечатление, но ведь было и письмо Ленина,  прямо  адресованное

делегатам съезда, и молчать о нем было нельзя.

         Коммунисты обсудили послание  Владимира Ильича. Немало горьких   слов

довелось тогда  услышать  Сталину...  Он  пообещал  учесть  все  критические

замечания. Ему  поверили.  Съезд  решил  оставить  Иосифа  Виссарионовича  на

посту Генерального секретаря партии до следующего  форума.  Никто,  конечно,

не предполагал, что он будет занимать эту высокую  должность три  десятилетия

- до последнего  дня своей жизни.

        Сначала осторожно, а  потом   все  смелее и смелее сбрасывая   с  себя

маску "скромного" старого  большевика,  которого  партия  "заставила"  нести

тяжелое бремя  генсека, он все более явно проявлял  стремление  пробраться  в

пантеон  великих  людей,  не   брезгуя   никакими   средствами.   Уже   свой

пятидесятилетний  юбилей   он   превратил   в   настоящее  "коронование   на

царство". Тысячи самых  подлых,  гнусных,  холуйски-раболепных    резолюций,

приветствий от масс, состряпанных вымуштрованным  партийным,  профсоюзным  и

советским  аппаратом,  адресованных  "дорогому  вождю",   "лучшему   ученику

Ленина", "гениальному  теоретику". Десятки   статей  в  "Правде",  в  которых

многие авторы объявляли себя учениками Сталина  –таков  основной фон юбилея.

        Наконец, "историческая" статья  Сталина в  "Пролетарской  революции"

окончательно и  со всем  цинизмом  обнаруживает   его   истинные   намерения.

Переделать историю  так, чтобы  Сталин занял в ней  "подобающее"  ему  место

великого человека – вот  сокровенный смысл статьи Сталина.

        Теперь всякому  совершенно   ясно,  что  своё  "18  брюмера"  Сталин

задумал произвести уже в 1924-25 годах.  Как  Луи  Бонапарт   клялся   перед

палатой в верности конституции  и  одновременно  подготовлял  провозглашение

себя императором,  так  и  Сталин  в  борьбе  с  Троцким,  а   потом   и   с

Зиновьевым и  Каменевым заявлял, что он борется  за коллективное  руководство

партии, что "руководить  партией  вне  коллегии   нельзя,  что   "руководить

партией без Рыкова, Бухарина, Томского невозможно", что "крови  Бухарина  мы

вам не дадим",  что  "политика  отсечения  противна  нам",  и   одновременно

подготовлял  "бескровное"  18 брюмера, производя отсечение одной  группы  за

другой и подбирая в аппарат ЦК и  в  секретари   губкомов  и  обкомов лично

верных ему людей.

         Если во  время государственного  переворота Луи Бонапарта   население

Парижа в  течении  нескольких  дней  слышало грохот  пушек,  то  во   время

государственного  переворота Иосифа Сталина партия в  течении  нескольких  лет

слышит "пальбу" клеветы и обмана. Результатов  Сталин, как и  Луи   Бонапарт,

добился:  переворот    свершен,  личная   диктатура,   самая    неприкрытая,

обманная, осуществлена.

         Основная когорта  соратников  Ленина с руководящих постов  снята,  и

одна  часть  сидит  по  тюрьмам  и    ссылкам,   другая,   капитулировавшая,

деморализованная и оплеванная,  влачит   жалкое   существование   в   рядах

партии, третьи, окончательно разложившиеся превратились  в    верных    слуг

вождя-диктатора.

   Среди   тех,  которые  каялись  и   обещали  верную  службу,  было   немало

бескорыстных и  искренних  людей.  Они,  конечно,  не  могли  заставить  себя

верить, что Сталин – отец народов и прочее. Но они  видели, что в  его  руках

власть и что  он так или иначе охраняет наследие Октябрьской революции.  Они

обещали ему свою верность без всякой задней мысли. Они,  хотя  и  с  горьким

чувством,  жертвовали   своей   личностью,   своим   достоинством   во   имя

политической цели, которую они ставили выше  всего.  Тем  не  менее  они не

спаслись. Сталин не верил им. Он вообще не способен  верить  в  бескорыстные

мотивы,  самоотвержение,  которое  ставит  политическую  цель  выше  личного

честолюбия и  даже личного достоинства. Он считал,  что  они  хотят  обмануть

его. И так как  он знал, что они не считают его  великим человеком,  а  только

человеком, занимающим великое место, он  ненавидел  их  двойной  ненавистью.

Ему нужен был  только повод,  благоприятная  обстановка,  политическая  цель,

чтобы истребить  их и отомстить им за свою  посредственность.  Все они были

арестованы  в  1936  году,  высланы,  многие  расстреляны.  Почему   Сталину

понадобилось разрушать, истреблять этих людей, которые  в  известном  смысле

были преданы  ему вдвойне?

   И этот  процесс как и другие  процессы  сталинской  политики  развивался

медленно, автоматически  и имел свою  логику.  Сперва  Сталин  не  доверял и

нередко  вполне  основательно,  покаяниям,  опасаясь   применения   политики

троянского коня.  С  течением  времени,  путем  контроля,  отбора,  обысков,

перлюстрации  переписки  и  так  далее  опасение  отпало.  В   партии   были

восстановлены, правда, на второстепенных советских постах те,  кто  искренне

покаялись. Но когда  наступила пора  московских  театральных  процессов,  все

эти бывшие члены  оппозиции, хорошо знакомые с  условиями  оппозиции,  хорошо

знавшие вождей оппозиции  и действительное содержание их работы,  становились

величайшей опасностью для адского  замысла  истребления  старшего  поколения

революционеров. В  населении оказались рассеяны многие тысячи, десятки  тысяч

свидетелей  оппозиционной  деятельности  Троцкого,  Зиновьева,  Каменева   и

других. Они могли  шепнуть ближайшим друзьям, что  обвинение есть  подлог.  От

друзей к друзьям  это  обличение  могло  распространиться  по  всей  стране.

Опасных свидетелей надо было устранить.

   Но было  и другое соображение более  близкого личного  характера,  которое,

несомненно,  играло  немалую  роль  в   политической   психологии   Сталина.

Параллельно с  истреблением  оппозиции  шло  его  личное  обоготворение.  Шла

перестройка его  биографии, ему приписывались  черты,  которых  он  не  имел,

качества, которыми он не располагал, подвиги, которые  он не совершал.  Между

тем, среди оппозиционеров  и  вполне  искренне  раскаявшихся  были  сотни  и

тысячи  людей,  которые  с  ним  близко  соприкасались,  которые  знали  его

прошлое, которые  разделяли с ним тюрьмы  и которых  нельзя  было  обмануть,

хотя бы они  и делали все от них зависящее, чтобы быть  обманутыми.  По  мере

того  как  прежде  в  пропаганде,  в  печати,  в  школах  поднималась  волна

отвратительного византийства, Сталин никак не мог терпеть на  ответственных

административных  постах людей, которые знали правду  и которые сознательно

говорили ложь в качестве доказательства своей  верности вождю.  К  преданным,

но знающим прошлое, Сталин относился, пожалуй, с большей  враждою, с  большей

неприязнью, чем  к  открытым  врагам.  Ему  нужны  были  люди  без  прошлого,

молодежь, которая  не  знала  вчерашнего  дня,  или  перебежчики  с  другого

лагеря, которые  с первых  дней  смотрели  на  него  снизу  вверх,  ему  было

необходимо полное обновление всего партийного и советского аппарата.

   Сталин  не умен в подлинном смысле  слова. Все  низшие  стороны   интеллекта

(хитрость, выдержка, осторожность, способность  играть  на  худших  сторонах

человеческой души) развиты в нем чудовищно.  Чтобы создать такой аппарат,

нужно было знание человека и его потайных пружин, знание  не  универсальное,

а особое, знание человека с худших сторон и умение  играть  на  этих  худших

сторонах. Нужно было желание играть  на  них,  настойчивость,  неутомимость