Характеристика Мистера Домби

Мистер Домби, поручив миссис Тудль высокую честь нянчить его наследника, постарался оторвать ее от семьи (даже имя ей дали другое — Ричардс), а она, несмотря ни на что, поддалась искушению навестить свою плебейскую родню, за что и была уволена. 

Первая часть «Домби и сына» мастерски развенчивает взгляд на ребенка как потенциальную экономическую единицу, хотя в будущем Поля, сына мистера Домби и наследника крупнейшего торгового дома, ждет богатство и высокое положение. Рассказ о воспитании Поля сначала у миссис Пипчин, а затем в «академии» доктора Блимбера исполнен юмора, сочувствия и немногословен. Из первой четверти книги, кажется, нельзя выбросить ни единого слова. Здесь же и верный способ сделать Поля «старообразным» ребенком, поскольку, отстаивая свою индивидуальность, он избавляется от той негативной, пассивной характеристики. Поль тоже наивен, но от такой наивности не поздоровится. «Ну, сэр, — сказала миссис Пипчин Полю, — как вы думаете, будете ли вы меня любить?» — «Не думаю, чтобы я хоть немножко вас полюбил, — ответил Поль, — я хочу уйти. Это не мой дом». — «Да, это мой», — ответила миссис Пипчин. — «Очень гадкий дом», — сказал Поль.95

Диккенс ставил вопрос шире: он хотел показать, как переламывает жизнь бесчувственного и непреклонного духовного урода, как она воспитывает его, учит любить; и хотел показать этот процесс воспитания на широком общественном фоне, равно представив силы смерти, захватившие командные посты в обществе, и силы любви, обреченные занимать куда более скромное положение в среде смешных, незлобивых и простодушных людей

Однако оторвать первую часть романа — историю Поля — от книги в целом — значит рассыпать весь роман. Его содержание — отношение мистера Домби к любящей, но не замечаемой им дочери, Флоренс, и эта глубина мельком открывается уже в превосходной IV главе, в здравице Уолтера Гэя: «Пью за Домби — и Сына — и Дочь!» 47

Сквозной явл. мысль о том, как крушение всех надежд откроет мистеру Домби глаза на любовь его дочери, ни разу за все время не поколебавшуюся, хотя и встречавшую с его стороны только безразличие и презрение. Приведем маленький пример единства обеих частей, дабы показать, с какой непринужденностью и как точно ведет Диккенс тему. В первой части миссис Пипчин выступает в качестве одной из лженаставниц маленького Поля; комический характер, она в то же время тяжелая, ожесточившаяся эгоистка, оплакивающая опрометчивое участие своего покойного супруга в делах Перуанских копей, и к судьбе маленького Поля и его сестры она подходит с собственной меркой. Она объявляет могущественному мистеру Домби: «Много говорится всяких глупостей о том, что молодежь не следует вначале слишком принуждать, а нужно прибегать к ласке, и прочее, сэр. В мое время никогда так не думали, и незачем думать так теперь. «Заставляйте их» — вот мое мнение».

Много лет спустя мистер Домби возьмет миссис Пипчин к себе экономкой, чтобы выказать своей второй жене полное недоверие к ее способности управлять громадным хозяйством. Жена сбежит от него, дела придут в полное расстройство, а сам мистер Домби только что не впадет в детство. Тогда-то миссис Пипчин и выскажет вновь свои нестареющие истины, на сей раз уже в адрес самого великого человека.

«Какой вздор! — говорит миссис Пипчин, потирая нос, — по моему мнению, слишком много шума поднимают из-за этого. Вовсе это не такой замечательный случай! Людям и раньше случалось попадать в беду и поневоле расставаться со своей мебелью. Мне это, во всяком случае, выпало на долю!.. Жаль, что ему не приходилось иметь дело с копями. Они бы испытали его терпение

В «Домби и сыне» он впервые дал исчерпывающую общественную панораму, к чему стремился с самого начала своей творческой деятельности. Он впервые, и притом единственным толчком, сразу ввел в роман высшее общество; более того, он втянул его представителей в противоборство ценностей, образующее основную идею романа. Образами неотразимо смешных миссис Скьютон и майора Бэгстока Диккенс нанес сокрушительный, разящий наповал удар по нравственным ценностям периода Регентства. Что майор Бэгсток готов льстить каждому, кто удовлетворяет его тягу к житейским удовольствиям и хорошему обществу, видно из его отзыва о маленьком Поле, который он адресует мистеру Домби: «Мой маленький друг, сэр, может удостоверить, что Джозеф Бэгсток — прямолинейный, простодушный, откровенный человек, сэр, вот и все. Этот мальчик, сэр, — сказал майор, понизив голос, — останется в истории. Этот мальчик, сэр, незаурядное дитя. Берегите его, мистер Домби».

Другая пара светских людей, воплощающих наивное и доброе в жизни так же убедительно и трогательно, как и самые непритязательные его герои.

В распоряжении разбитого болезнями и снедаемого безденежьем кузена Финикса всего и есть, что несколько бесцветных шуток о парламенте (в былое время) и спортивных рассказов; однако поведение и рассуждения кузена убедительно показывают, что и среди бессмысленной клубной жизни можно сохранить достаточно сердечного тепла. Образы Тутса и кузена Финикса — новый этап в художественном воплощении мысли Диккенса о превосходстве сердца над разумом. Диккенс побеждает он заставляет нас уважать людей, от которых мы не слышим ни единого умного слова *. Мы начинаем уважать их именно за это, поскольку их нелепость делает их непричастными расчетливому и мелочному обществу, которое автор избрал объектом критики.

В «Домби и сыне» Диккенс также впервые показал людей труда, причем не преступниками и не преданными слугами: это машинист мистер Тудль и его жена, кормилица Поля, — люди независимые, живущие со смыслом, добрые и немного бестолковые, что, естественно, заставляет проникаться большим к ним уважением. В сущности говоря, в романе выведены все классы общества,

Проникновенно и сочувственно выполненный образ мисс Токс с ее преувеличенным представлением об уважении, которое к ней питает мистер Домби

Дело Домби, торговый дом «Домби и сын», стали отправной точкой для развернутой экспозиции общественной жизни. Трудовые будни фирмы изображены не столь выразительно, как, например, в случае с «Англо-Бенгальской компанией беспроцентных ссуд и страхования жизни» в «Мартине Чеззлвите».

Дело мистера Домби и его частный быт нерасторжимо связаны между собой. Крещение маленького Поля, второй брак мистера Домби, возвращение домой после медового месяца, побег Эдит, банкротство — решительно все важные события комментируются двумя хорами: сплетнями клерков и пересудами слуг. При этом рассыльный Перч превосходно служит связующим звеном между фирмой и домом — его жена постоянно околачивается среди слуг. Отрывки замечательной прозы, рисующие эти перемены в судьбе мистера Домби, впервые у Диккенса окрылены воображением, знающим чувство меры и стиля. Вот картина обеда после крестин 59,60

Диккенсу удались художественные символы. Море как выразитель смерти и заповеданного бессмертия.

Мы чувствуем его могучую стихию, когда умирающий Поль спрашивает: «О чем говорят волны?» Мы видим, как безучастно море к парализованной и умирающей ветренице миссис Скьютон: «Она лежит и прислушивается к ропоту океана; но речь его кажется ей непонятной, зловещей, и ужас отражен на ее лице, а когда взгляд ее устремляется вдаль, она не видит ничего, кроме пустынного пространства между небом и землей». В конце этой главы миссис Скьютон умирает, символика моря простирается уже в мертвое и горькое будущее ее дочери, Эдит, второй супруги мистера Домби, и Диккенс вдруг впадает в риторику, которая уже находится на грани смешного: «И к ногам Эдит, стоящей здесь в одиночестве и прислушивающейся к волнам, прибиваются влажные водоросли, чтобы устелить ее жизненный путь». 505

Железная дорога главенствующий символ в романе

Прежде всего он идеально соответствует социальному содержанию романа: высокомерный торговец-индивидуалист Домби — выходец из прошлого, железная дорога для него — олицетворение самой смерти, он так же боится ее, как обитатели Садов Стеггса, чьи дома оказались помехой на пути новой, северной линии. Диккенс не упускает случая показать, как страшилище прогресс изменяет жизнь иных обывателей в лучшую сторону. Казалось бы, символика ясна: железные дороги — это прогресс, и Диккенс его приветствует. Но вот под колесами экспресса погибает страшной смертью мистер Каркер — заведующий, негодяй и несостоявшийся соблазнитель Эдит, и железная дорога выступает в знакомой роли возмездия, так что ни о каком прогрессе уже не приходится говорить

Его главные героини — Флоренс и Эдит Домби. Подвергнись они испытанию смехом и жалостью, как случилось с мистером Домби, — тогда бы это были живые люди. Мистер Домби — один из самых удавшихся маниакальных героев Диккенса, в нем буквально все просится быть высмеянным. И поскольку он мужчина и стесняться с ним нечего, то он и удостаивается этой чести. А Эдит Домби — прекрасная дама, и посему она выше сочувствия, выпадающего на долю простых смертных, она лишена смелости показаться смешной и обаяния сделать глупость.

Образ и характеристика мистера Домби в романе Диккенса

Домби от природы не зол и не жесток. Таким его делает сознание собственной исключительности, эгоизм, высокомерие, а все потому, что он богат. У него есть деньги, и люди, окружающие его, почти все льстивы, раболепны: деньги - сила. Поэтому у Домби и создается впечатление, что чувства людей можно купить. Диккенс опять, как в «Мартине Чезлвите», но еще убедительнее демонстрирует истину: в буржуазном обществе все добрые связи разрушаются, их сменяет другая связь - зависимость от «бессердечного чистогана». Домби плохо разбирается в людях, ведь он смотрит на них сквозь «туман своей гордыни». Вот к мистеру Домби приходит старый капитан Каттль.

Это добрый, наивный, великодушный человек. Он, правда, неказист и несколько эксцентричен. На нем мешковатый костюм, воротничок рубашки напоминает «маленькие паруса», вместо кисти правой руки у него железный крючок, и весь он - полная противоположность вылощенному, аккуратному мистеру Домби. И Домби презирает капитана Каттля. Он еле разговаривает с ним.

А вот хвастуна, эгоиста и лицемера майора Бегстока мистер Домби сразу принимает в число друзей. Бегсток умеет себя преподнести, а главное - он укрепляет Домби в сознании превосходства над другими. По той же причине мистер Домби не любит и Флоренс; ничего не давая его гордости и чванству, она воплощает в себе бескорыстие, доброту, искренность, естественность. Но это все не имеет никакой ценности в его глазах. Флоренс - первая в ряду людей, которые противостоят Домби и живут совсем по другим законам. Главное для них - чувство, а не расчет. В глубине сердца Флоренс не может поверить в нелюбовь отца, его холодность кажется ей противоестественной. Гармония ее представлений может быть потрясена жестокостью мистера Домби, но разрушена быть не может. Сама став матерью, она возвращается к отцу: так сильна ее уверенность, что любовь в конце концов победит его черствость.

Под стать Флоренс, как воплощение бескорыстия и доброты, и капитан Каттль, и безнадежно влюбленный в Флоренс молодой Туте, жертва блимберовского «форсирующего развития». Туте не только наивен и простодушен, как капитан Каттль. Он почти слабоумен, но отсутствие ума с излишком компенсируется его добротой и отзывчивостью. Мистер Домби умен, но его ум приносит много горя окружающим. Лучше совсем без ума, чем без сердца, словно говорит Диккенс. Нет, не следует думать, что культ доброго сердца у Диккенса говорит о его недоверии к разуму. Ведь недаром он в «Барнеби Радже» назвал разум самым прекрасным свойством человеческой природы. Но дело в том, что «ум» мистера Домби неразумен, а «глупая» доброта мистера Тутса разумна в высшей степени, так как направлена к благой цели.

Диккенс не впервые уже создает образ «доброго безумца». Это и мистер Пиквик, предпочитающий заточение в тюрьме Флит компромиссу с Додсоном и Фоггом, и бедняга Смайк, и Барнеби Радж, видящий то, что не видят другие. Но первое, так сказать, классическое воплощение доброго безумца у Диккенса - Туте. Взрослый молодой человек с интеллектом десятилетнего ребенка становится участливым другом маленького Поля, хиреющего в «теплице» Блимбера, а его любовь к Флоренс бескорыстна. И вот интересно. Туте богат. Однако богатство нисколько не в ущерб его душе и сердцу: Туте ведь- не может похвастаться трезвомыслием и практичностью, тем, что составляет «ум» мистера Домби. Увы, нужно быть безумцем, «не от мира сего», чудаком или таким редким созданием, как Флоренс, чтобы пагубная власть денег не затронула душу человека. Или же - честным тружеником, как Тудль, который черпает сознание собственного достоинства в труде. Такой же заслон от влияния окружающего мира - чудачество, которым так богаты любимые персонажи Диккенса. «Добрые безумцы» и прекраснодушные чудаки - люди, которые отклоняются от обычной человеческой нормы, принятой в буржуазном мире, но это и есть по-настоящему нормальные люди, а безумцы- те, кто, как Домби, отвергают любовь милой, доброй дочери или взваливают на больного мальчика непосильный груз школьной премудрости. А разве, например, не безумны миссис Скьютон и старуха Браун, которые любят своих дочерей, но делают все, чтобы их погубить? И разве не закономерно, что Домби кажется верхом «нелепости» самопожертвование Соломона Джилса, выплачивающего долги умершего брата?

Чудаковатость Тутса и Каттля производит комическое впечатление, и Диккенс намеренно подчеркивает комизм. Комическое помогает ему ярче обрисовать характер. Капитан Каттль добр. Диккенс ни слова не говорит об этом, но несколько раз с улыбкой «выносит» на сцену чайник для заварки, в котором капитан хранит заветные четырнадцать фунтов. Чайник, серебряные щипцы и сахарница являются перед читателями каждый раз, когда капитан слышит о нужде других. Смешно предъявлять мистеру Домби щипцы, сахарницу и четырнадцать фунтов как достаточное обеспечение гораздо большей суммы, которую мистер Домби дает в долг Джилсу (не по доброте, конечно, а чтобы доказать Полю могущество денег). Но опять-таки, если подумать, это не только и не столько смешно, сколько трогательно и благородно. Ведь Каттль отдает последнее не из расчета, а по влечению души, на что мистер Домби не способен. Благодаря этому комическому эпизоду Каттль нам становится и ближе и понятнее. Диккенсу комическое необходимо, чтобы яснее через него «разглядеть» истину.

Помогает «разглядеть» ее и любимый Диккенсом прием контраста, противопоставление видимости и сущности. Видимость, все чаще говорит Диккенс, очень обманчива. В этом смысле, очевидно, и следует понимать его отказ от принципа неукоснительного правдоподобия. В 33-й главе романа, говоря о картинах в доме Каркера, он делает интересное замечание, что «лицо на слишком правдиво написанном портрете» кажется «фальшиво».