Н. Некрасов «Кому на Руси жить хорошо»

Поставил, съел с горошину:

«Эй! богатырь! соломинкой

Сшибу, посторонись!»

 

Сладка еда крестьянская,

Весь век пила железная

Жует, а есть не ест!

Да брюхо-то не зеркало,

Мы на еду не плачемся…

Работаешь один,

А чуть работа кончена,

Гляди, стоят три дольщика:

Бог, царь и господин!

А есть еще губитель-тать ⁴⁸

Четвертый, злей татарина,

Так тот и не поделится,

Все слопает один!

У нас пристал третьеводни

Такой же барин плохонькой,

Как ты, из-под Москвы.

Записывает песенки,

Скажи ему пословицу,

Загадку загани.

А был другой – допытывал,

На сколько в день сработаешь,

По малу ли, по многу ли

Кусков пихаешь в рот?

Иной угодья меряет,

Иной в селенье жителей

По пальцам перечтет,

А вот не сосчитали же,

По скольку в лето каждое

Пожар пускает на ветер

Крестьянского труда?..

 

Нет меры хмелю русскому.

А горе наше меряли?

Работе мера есть?

Вино валит крестьянина,

А горе не валит его?

Работа не валит?

Мужик беды не меряет,

Со всякою справляется,

Какая ни приди.

Мужик, трудясь, не думает,

Что силы надорвет.

Так неужли над чаркою

Задуматься, что с лишнего

В канаву угодишь?

А что глядеть зазорно вам,

Как пьяные валяются,

Так погляди поди,

Как из болота волоком

Крестьяне сено мокрое,

Скосивши, волокут:

Где не пробраться лошади,

Где и без ноши пешему

Опасно перейти,

Там рать-орда крестьянская

По кочам ⁴⁹, по зажоринам ⁵⁰

Ползком ползет с плетюхами  ⁵¹ –

Трещит крестьянский пуп!

 

Под солнышком без шапочек,

В поту, в грязи по макушку,

Осокою изрезаны,

Болотным гадом-мошкою

Изъеденные в кровь, –

Небось мы тут красивее?

 

Жалеть – жалей умеючи,

На мерочку господскую

Крестьянина не мерь!

Не белоручки нежные,

А люди мы великие

В работе и в гульбе!..

 

У каждого крестьянина

Душа что туча черная –

Гневна, грозна, – и надо бы

Громам греметь оттудова,

Кровавым лить дождям,

А все вином кончается.

Пошла по жилам чарочка –

И рассмеялась добрая

Крестьянская душа!

Не горевать тут надобно,

Гляди кругом – возрадуйся!

Ай парни, ай молодушки,

Умеют погулять!

Повымахали косточки,

Повымотали душеньку,

А удаль молодецкую

Про случай сберегли!..

 

Мужик стоял на валике,

Притопывал лаптишками

И, помолчав минуточку,

Прибавил громким голосом,

Любуясь на веселую,

Ревущую толпу:

– Эй! царство ты мужицкое,

Бесшапочное, пьяное,

Шуми – вольней шуми!.. –

 

«Как звать тебя, старинушка?»

 

– А что? запишешь в книжечку?

Пожалуй, нужды нет!

Пиши: «В деревне Басове

Яким Нагой живет,

Он до смерти работает,

До полусмерти пьет!..»

 

Крестьяне рассмеялися

И рассказали барину,

Каков мужик Яким.

Яким, старик убогонький,

Живал когда-то в Питере,

Да угодил в тюрьму:

С купцом тягаться вздумалось!

Как липочка ободранный,

Вернулся он на родину

И за соху взялся.

С тех пор лет тридцать жарится

На полосе под солнышком,

Под бороной спасается

От частого дождя,

Живет – с сохою возится,

А смерть придет Якимушке –

Как ком земли отвалится,

Что на сохе присох…

 

С ним случай был: картиночек

Он сыну накупил,

Развешал их по стеночкам

И сам не меньше мальчика

Любил на них глядеть.

Пришла немилость божия,

Деревня загорелася –

А было у Якимушки

За целый век накоплено

Целковых тридцать пять.

Скорей бы взять целковые,

А он сперва картиночки

Стал со стены срывать;

Жена его тем временем

С иконами возилася,

А тут изба и рухнула –

Так оплошал Яким!

Слились в комок целковики,

За тот комок дают ему

Одиннадцать рублей…

«Ой брат Яким! недешево

Картинки обошлись!

Зато и в избу новую

 

Повесил их небось?»

– Повесил – есть и новые, –

Сказал Яким – и смолк.

 

Вгляделся барин в пахаря:

Грудь впалая; как вдавленный

Живот; у глаз, у рта

Излучины, как трещины

На высохшей земле;

И сам на землю-матушку

Похож он: шея бурая,

Как пласт, сохой отрезанный,

Кирпичное лицо,

Рука – кора древесная,

А волосы – песок.

 

Крестьяне, как заметили,

Что не обидны барину

Якимовы слова,

И сами согласилися

С Якимом: – Слово верное:

Нам подобает пить!

Пьем – значит, силу чувствуем!

Придет печаль великая,

Как перестанем пить!..

Работа не свалила бы,

Беда не одолела бы,

Нас хмель не одолит!

Не так ли?

«Да, бог милостив!»

– Ну, выпей с нами чарочку!

 

Достали водки, выпили.

Якиму Веретенников

Два шкалика поднес.

 

– Ай барин! не прогневался,

Разумная головушка!

(Сказал ему Яким.)

Разумной-то головушке

Как не понять крестьянина?

А свиньи ходят по́ земи –

Не видят неба век!..

 

Вдруг песня хором грянула

Удалая, согласная:

Десятка три молодчиков,

Хмельненьки, а не валятся,

Идут рядком, поют,

Поют про Волгу-матушку,

Про удаль молодецкую,

Про девичью красу.

Притихла вся дороженька,

Одна та песня складная

Широко, вольно катится,

Как рожь под ветром стелется,

По сердцу по крестьянскому

Идет огнем-тоской!..

 

Под песню ту удалую

Раздумалась, расплакалась

Молодушка одна:

«Мой век – что день без солнышка,

Мой век – что ночь без месяца,

А я, млада-младешенька,

Что борзый конь на привязи,

Что ласточка без крыл!

Мой старый муж, ревнивый муж,

Напился пьян, храпом храпит,

Меня, младу-младешеньку,

И сонный сторожит!»

Так плакалась молодушка

Да с возу вдруг и спрыгнула!

«Куда?» – кричит ревнивый муж,

Привстал – и бабу за косу,

Как редьку за вихор!

 

Ой! ночка, ночка пьяная!

Не светлая, а звездная,

Не жаркая, а с ласковым

Весенним ветерком!

И нашим добрым молодцам

Ты даром не прошла!

Сгрустнулось им по женушкам,

Оно и правда: с женушкой

Теперь бы веселей!

Иван кричит: «Я спать хочу»,

А Марьюшка: – И я с тобой! –

Иван кричит: «Постель узка»,

А Марьюшка: – Уляжемся! –

Иван кричит: «Ой, холодно»,

А Марьюшка: – Угреемся! –

Как вспомнили ту песенку,

Без слова – согласилися

Ларец свой попытать.

 

Одна, зачем Бог ведает,

Меж полем и дорогою

Густая липа выросла.

Под ней присели странники

И осторожно молвили:

«Эй! скатерть самобраная,

Попотчуй мужиков!»

 

И скатерть развернулася,

Откудова ни взялися

Две дюжие руки:

Ведро вина поставили,

Горой наклали хлебушка

И спрятались опять.

Крестьяне подкрепилися.

Роман за караульного

Остался у ведра,

А прочие вмешалися

В толпу – искать счастливого:

Им крепко захотелося

Скорей попасть домой…

 

ГЛАВА IV. СЧАСТЛИВЫЕ

 

 

В толпе горластой, праздничной

Похаживали странники,

Прокликивали клич:

«Эй! нет ли где счастливого?

Явись! Коли окажется,

Что счастливо живешь,

У нас ведро готовое:

Пей даром сколько вздумаешь  –

На славу угостим!..»

Таким речам неслыханным

Смеялись люди трезвые,

А пьяные да умные

Чуть не плевали в бороду

Ретивым крикунам.

Однако и охотников

Хлебнуть вина бесплатного

Достаточно нашлось.

Когда вернулись странники

Под липу, клич прокликавши,

Их обступил народ.

 

Пришел дьячок уволенный,

Тощой, как спичка серная,

И лясы распустил,

Что счастие не в пажитях  ⁵²,

Не в соболях, не в золоте,

Не в дорогих камнях.

«А в чем же?»

– В благодушестве  ⁵³!

Пределы есть владениям

Господ, вельмож, царей земных,

А мудрого владение –

Весь вертоград Христов  ⁵⁴!

Коль обогреет солнышко

Да пропущу косушечку,

Так вот и счастлив я! –

«А где возьмешь косушечку?»

– Да вы же дать сулилися…

 

«Проваливай! шалишь!..»

 

Пришла старуха старая,

Рябая, одноглазая,

И объявила, кланяясь,

Что счастлива она:

Что у нее по осени

Родилось реп до тысячи

На небольшой гряде.

– Такая репа крупная,

Такая репа вкусная,

А вся гряда – сажени три,

А впоперечь – аршин  ⁵⁵! –

Над бабой посмеялися,

А водки капли не дали:

«Ты дома выпей, старая,

Той репой закуси!»

 

Пришел солдат с медалями,

Чуть жив, а выпить хочется:

– Я счастлив! – говорит.

«Ну, открывай, старинушка,

В чем счастие солдатское?

Да не таись, смотри!»

– А в том, во-первых, счастие,

Что в двадцати сражениях

Я был, а не убит!

А во-вторых, важней того,

Я и во время мирное

Ходил ни сыт ни голоден,

А смерти не дался!

А в-третьих – за провинности,

Великие и малые,

Нещадно бит я палками,

А хоть пощупай – жив!

 

«На! выпивай, служивенький!

С тобой и спорить нечего:

Ты счастлив – слова нет!»

 

Пришел с тяжелым молотом

Каменотес-олончанин  ⁵⁶,

Плечистый, молодой:

– И я живу – не жалуюсь, –

Сказал он, – с женкой, с матушкой

Не знаем мы нужды!

 

«Да в чем же ваше счастие?»

 

– А вот гляди (и молотом,

Как перышком, махнул):

Коли проснусь до солнышка

Да разогнусь о полночи,

Так гору сокрушу!

Случалось, не похвастаю,

Щебенки наколачивать

В день на пять серебром!

 

Пахом приподнял «счастие»

И, крякнувши порядочно,

Работнику поднес:

«Ну, веско! а не будет ли

Носиться с этим счастием

Под старость тяжело?..»

 

– Смотри, не хвастай силою, –

Сказал мужик с одышкою,

Расслабленный, худой

(Нос вострый, как у мертвого,

Как грабли руки тощие,

Как спицы ноги длинные,

Не человек – комар). –

Я был – не хуже каменщик

Да тоже хвастал силою,

Вот Бог и наказал!

Смекнул подрядчик, бестия,

Что простоват детинушка,

Учал меня хвалить,

А я-то сдуру радуюсь,

За четверых работаю!

Однажды ношу добрую

Наклал я кирпичей.

А тут его, проклятого,

И нанеси нелегкая:

«Что это? – говорит. –

Не узнаю я Трифона!

Идти с такою ношею

Не стыдно молодцу?»

– А коли мало кажется,

Прибавь рукой хозяйскою! –

Сказал я, осердясь.

Ну, с полчаса, я думаю,

Я ждал, а он подкладывал,

И подложил, подлец!

Сам слышу – тяга страшная,

Да не хотелось пятиться.

И внес ту ношу чертову

Я во второй этаж!

Глядит подрядчик, дивится,

Кричит, подлец, оттудова:

«Ай молодец, Трофим!

Не знаешь сам, что сделал ты:

Ты снес один по крайности

Четырнадцать  пудов!»

Ой, знаю! сердце молотом

Стучит в  груди, кровавые

В глазах круги  стоят,

Спина как  будто треснула…

Дрожат, ослабли  ноженьки.

Зачах я с  той поры!..

Налей, брат, полстаканчика!

 

«Налить? Да где  ж тут счастие?

Мы потчуем счастливого,

А ты что рассказал!»

 

– Дослушай! будет счастие!

 

«Да в чем же, говори!»

 

– А вот в чем. Мне на родине,

Как всякому крестьянину,

Хотелось умереть.

Из Питера, расслабленный,

Шальной, почти без памяти,

Я на машину сел.

Ну, вот мы и поехали.

В вагоне – лихорадочных,

Горячечных работничков

Нас много набралось,

Всем одного желалося,

Как мне: попасть на родину,

Чтоб дома помереть.

Однако нужно  счастие

И тут: мы летом  ехали,

В жарище, в  духоте

У многих помутилися

Вконец больные  головы,

В вагоне ад пошел:

Тот стонет, тот  катается,

Как оглашенный, по полу,

Тот бредит женкой, матушкой.

Ну, на ближайшей  станции

Такого и  долой!

Глядел я  на товарищей,

Сам весь горел, подумывал –

Несдобровать  и мне.

В глазах кружки багровые,

И все мне, братец, чудится,

 

Что режу пеунов ⁵⁷!

(Мы тоже пеунятники  ⁵⁸,

Случалось в год откармливать

До тысячи зобов.)

Где вспомнились, проклятые!

Уж я молиться пробовал,

Нет! все с ума нейдут!

Поверишь ли? вся партия

Передо мной трепещется!

Гортани перерезаны,

Кровь хлещет, а поют!

А я с ножом: «Да полно вам!»

Уж как Господь помиловал,

Что я не закричал?

Сижу, креплюсь… по счастию,

День кончился, а к вечеру

Похолодало, – сжалился

Над сиротами Бог!

Ну, так мы и доехали,

И я добрел на родину,

А здесь, по Божьей милости,

И легче стало мне…

 

– Чего вы тут расхвастались

Своим мужицким счастием? –

Кричит разбитый на ноги

Дворовый человек. –

А вы меня попотчуйте:

Я счастлив, видит Бог!

У первого боярина,

У князя Переметьева,

Я был любимый раб.

Жена – раба любимая,

А дочка вместе с барышней

Училась и французскому

И всяким языкам,

Садиться позволялось ей

В присутствии княжны…

Ой! как кольнуло!.. батюшки!.. –

(И начал ногу правую

Ладонями тереть.)

Крестьяне рассмеялися.

– Чего смеетесь, глупые, –

Озлившись неожиданно,

Дворовый закричал. –

Я болен, а сказать ли вам,

О чем молюсь я Господу,

Вставая и ложась?

Молюсь: «Оставь мне, Господи,

Болезнь мою почетную,

По ней я дворянин!»

Не вашей подлой хворостью,

Не хрипотой, не грыжею –

Болезнью благородною,

Какая только водится

У первых лиц в империи,

Я болен, мужичье!

По-да-грой именуется!

Чтоб получить ее –

Шампанское, бургонское,

Токайское, венгерское

Лет тридцать надо пить…

За стулом у светлейшего

У князя Переметьева

Я сорок лет стоял,

С французским лучшим трюфелем ⁵⁹