Произведения Оскара Уальда

Портрет, написанный художником, на самом деле изображал  не только главного героя, но одновременно и представление о прекрасном самого Бэзила Холлуорда, который видел в юноше свой идеал. Художник стремился воплотить в своём искусстве гармонию тела и духа. Вместе с тем он передал картине «слишком много своего», что недопустимо по этике чистого искусства,  потому Бэзил был убит – искусство «скрыло» художника.

 
Образ Генри Уоттона

Генри Уоттон появляется в романе в символичной обстановке эстетизированного философского созерцания: изысканные благоухания цветов, мастерская художника, тени птиц, наводящие на размышления о японской живописи. Эта атмосфера изолирована от суетного:  «Глухой шум Лондона доносился  сюда,  как  гудение далекого органа».

Суждения лорда  крайне эстетизированы, Красоте отказано раз и навсегда в одухотворенности – интеллект – «аномалия», нарушающая гармонию; семейная жизнь – повод для состязания во лжи между супругами; родню свою он не терпит потому, что « мы не выносим людей с теми же недостатками, что у нас». Является ли лорд Генри нравственным человеком? Бэзил Холлуорд ответил на этот вопрос  явно положительно: “Удивительный ты человек! Никогда не говоришь ничего нравственного — и никогда не делаешь ничего безнравственного. Твой цинизм — только поза”. Это объяснимо – образ Уоттона призван обрисовать карикатурно нравы английского общества, с высоты своих парадоксов.

Лорд Генри –  убежденный гедонист, его отношение  к людям – отношение зрителя  к актерам сцены, к которым  он в принципе безразличен: друзей и  врагов он выбирает, исходя из эстетических соображений, людей он «наблюдает», находя в этом особенный интерес, интеллектуальное удовольствие: «Гений, несомненно, долговечнее Красоты. Потому-то мы так и стремимся  сверх  всякой меры  развивать  свой  ум…».  

Отношение к несчастьям ближних у лорда Генри своеобразно: людское горе ужасно и безобразно, Гарри Уоттон отказывает людям  в сочувствии именно по этой причине, оставляя решение проблем «Науке» без эмоций, а за собой – «философское созерцание».

Генри Уоттон становится  наставником Дориана Грея – молодой человек интересен ему в силу необыкновенного сочетания красоты и душевной целостности, и, как человек, боготворящий красоту, лорд Генри берется преподать Дориану уроки получения наиболее полного удовольствия от жизни. «Цель жизни – самовыражение» - провозглашает Генри Уоттон, мешает же этому – боязнь общественного мнения. Дать волю своим чувствам – открыть источник необыкновенной радости, осуществляя свои мечты. Ярко открыв Дориану скоротечность молодости, лорд Генри призывает юношу искать новых ощущений – для ощущения полноты жизни.

Моральное падение  Дориана происходит под непосредственным "руководством" лорда Генри, человека незаурядного, в уста которого автор  вкладывает многие из собственных парадоксальных суждений. Уайльда прежде всего интересует игра ума, а посему холодный циник лорд Генри занятие поисками истины, а стремлением к неотразимости: "Он играл мыслью и становился заносчив. Он подбрасывал ее на воздух и перевертывал ее, выпускал ее из рук и вновь ловил, украшал ее радужными красками фантазии и окрылял парадоксами".

Все слова и все  действия лорда Генри по отношению  к Дориану Грею последовательны  и преследуют определённую цель. 
Лорд Генри вовсе не намерен развращать главного героя, потому как это уничтожит прекрасный облик Дориана. Напротив, он намерен сделать всё, чтобы сохранить красоту своего друга. Первое, что делает лорд Генри, — пытается убедить Дориана в ценности молодости и красоты. И эта попытка увенчалась полным успехом.

Но даже не будучи безнравственным в собственных поступках, можно развращать других людей.

 
Дориан Грей и Сибила Вэйн     

 Актриса дешевого  театра заставила произнести  слова о любви Дориана, поразив  его воображение художника гением  перевоплощения на сцене. Речь  идет не о любви к женщине,  а о любви к ее таланту.  Именно этим так восхищен Дориан  – чистым искусством, не имеющим  отношения к жизни, к самой  бедной Сибиле. Но и для Сибилы он – «герой какой-то пьесы», она называет его «Прекрасный принц». Не от того ли она забывает все свои роли в других пьесах, так как поглощена этой – единственной сейчас для нее ролью – в жизни? Так или иначе, любовь эта была исключительно благородна с обеих сторон, невинная Сибила отдалась во власть нового чувства всей полнотой своего существа, и даже Дориан Грей, уже испытавший отравляющее действие слов лорда Генри, отказывается от полученный наставлений:  «Когда Сибила  со  мной,  я  стыжусь  всего того,  чему  вы,  Гарри,  научили  меня …при одном  прикосновении  ее  руки  я  забываю  вас  и  ваши  увлекательные,  но отравляющие и неверные теории». Однако в гармоничное начало влился жестокий диссонанс: с момента утраты Сибилой дара актрисы. Плохая игра на сцене для Дориана явилась страшным разочарованием: он, влюбленный в лице Сибилы во всех героинь Шекспира, оказался не способен ответить взаимностью самой Сибиле, реальной девушке. Потрясение было столь велико, что Дориан не замедлил высказать ей самые жестокие слова, оттолкнув ее с неподдельным отвращением: теперь Сибила была для него одной из самых заурядных женщин.

Оставшись наедине  с собой, Дориан остается наедине  и со своей совестью – именно эту роль играет портрет, отражающий отныне все плохое, что сделал и  еще сделает Дориан. В ту ночь он замечает складку жестокости у  рта изображенного, и это заставляет его принять решение поступить  правильно с точки зрения морали – Дориан решает жениться. Более  того, с наступлением благоуханного  утра он слышит в своем сердце отголоски  былой любви – и это уже  не только жалость.

Уайльд оставил  Дориану роль подопытного, наблюдаемого проповедником идей чистого искусства  – вместе с Сибилой Вэйн умерла надежда на воскрешение души Дориана. Актриса сыграла свою последнюю роль в пьесе жизни, дав право Гарри Уоттону сказать: «Эта девушка, в сущности, не жила  и, значит, не умерла…  Оплакивайте же Офелию,  если  хотите. Посыпайте  голову пеплом, горюя о задушенной Корделии. Кляните небеса за то, что погибла дочь Брабанцио. Но не лейте напрасно слез  о  Сибиле  Вэйн.  Она была еще менее реальна, чем они все».  Выбор сделан – отныне портрет для Дориана станет не картиной, вопиющей к очищению совести, но способом насмехаться над роком – пусть страсти, грехи отныне ложатся печатью на скрытое под покрывалом ото всех изображение, сам же Дориан будет свободен от страха потерять очарование юности в поисках наслаждений – это ли не мечта каждого?  
 
Любовь — это своеобразное единство красоты внешней и внутренней. Однако сам Дориан разрушил это единство, когда отверг Сибилу Вэйн. Эта девушка предложила ему то, о чём мечтал лорд Генри: любовь, которая стала бы искусством в реальной жизни. Именно поэтому Сибила утратила способность играть на сцене. Однако это единство оказалось недоступным Дориану Грею, он не понял ту, которая его любила.

 
Жизнь как искусство

Беседы с лордом Генри привели Дориана к осознанию  быстротечности времени, ярко дали представление  об опасностях, которые несут годы для красоты. И герой высказал желание сохранить вечную молодость, предоставив своему портрету нести на себе печать времени и страстей. Произошло противоестественное разделение человека и его совести, и это разделение не могло не сказаться на поведении героя.

Освобождённый от совести Дориан постепенно утрачивает всё лучшее, что заложено в нём.

Осознав гибель своей  души, герой сумел долгое время  сохранять внешнее спокойствие. Он ведёт двойную жизнь, но в этом неповинны ни лорд Генри, ни Бэзил Холлуорд. Виновен во всём лишь сам герой, и его наказание в романе было совершенно неизбежно.

Смирившись с  тем, что его портрет будет  меняться вместо него, герой одновременно поверил в свою безнаказанность, решил рассматривать произведение искусства как нечто подчиненное  его желаниям. На самом деле Дориан становится рабом своего портрета. Он не смеет надолго покидать свой дом, так как опасается, что кто-нибудь может увидеть портрет и разгадать  его тайну. Вначале он следит за изменениями своего лица на портрете, но затем начинает бояться собственного изображения. Развязка романа закономерна с точки зрения эстетики Оскара Уайльда. Когда Дориан пытается уничтожить портрет, мёртвым падает он сам, приняв принадлежащее ему безобразие, а прекрасное произведение искусства обретает первоначальную красоту и гармонию. Жизнь Дориана Грея кончилась, но искусство выше жизни, ибо только ему принадлежит вечность, — такова позиция писателя.

Для Дориана сама Жизнь  была  первым и величайшим  из искусств – именно такое направление приняли его мысли под влиянием идей убежденного гедониста и загадочной книги, где идеи эти приняли высокохудожественное воплощение в музыке метафор и образов. История молодого парижанина казалась ему его собственной историей – так свою ли жизнь проживал Дориан, или это была жизнь, построенная воображением других людей? Можно ли назвать самовыражением принятую к действию чужую систему фраз?  Так или иначе, избранный путь наслаждений принес Дориану радость – его внешность нимало не страдала от «грязи жизни», принимаемой им сполна; более того, божественные черты нейтрализовали все возможные слухи. Сам же Дориан отдался полному самолюбованию этой внешней красоте своей, и даже находил удовольствие, сравнивая нетронутые жизнью свои черты со все возрастающими уродствами портрета. Но в редкие минуты и он подвергался страшному суду совести, когда не удавалось заглушать ее все новыми и новыми наслаждениями.

Мода, Дендизм –  он отдавал дань и этим светским видам искусства, играя роль законодателя мод. Но мечты его стремились к  созданию новой философии, философии  гедонизма, призванного освободить жизнь от пуританства, цель – «опыт  сам по себе, а не плоды его, горькие  или сладкие». Гедонизм научит  людей  во  всей  полноте переживать каждое мгновение жизни, ибо  и  сама  жизнь  -  лишь преходящее мгновение.  
Дориан, свободный от страха потерять свою красоту, с головой кинулся в эту жизнь, стремясь испытать и  перепробовать все. Он увлекался красотой католических обрядов – но не принимал официально догматы, считая это ограничением умственному развитию;  получал удовольствие от материалистических теорий, сводящих все мысли и страсти к функции нерва. Открытия интеллектуальной сферы не заслоняли от него жизнь чувственную: исследования влияния запахов; поиски изысков в музыке привели его от элегий Шопена к диссонансам музыки варваров. Дориан собирал драгоценные камни и легенды о них, коллекционировал редкостные вышивки и ткани, питал особое пристрастие к церковным облачениям. 

Все эти роскошные  коллекции служили лишь для того, чтобы усыпить совесть. Но все  сильнее становилась зависимость  Дориана от портрета, он возвращался  к нему каждый раз после разгулов – чтобы наблюдать все новые  следы разложения. Дориана привязал к портрету страх перед тем, что  люди могут открыть тайну его  вечной молодости, увидеть, какой нечистой была на самом деле душа у очаровательного  внешне юноши.   
Внешняя красота Дориана не страдала от аморальности его поступков, с этой стороны возмездие не грозило герою, поэтому он мог позволить себе любые «опыты» над собой. Одним из таких экспериментов было и решение показать Бэзилу Холлуорду истинное свое лицо, свою душу, воплощенную в портрете. Это было продиктовано и желанием разделить, переложить часть своей вины на того, кто создал демонический портрет. Но вины Бэзила нет: в свое время он создал картину, воплощающую идеал. В том, что превратился он в «лицо сатира» - вина одного лишь Дориана, «искусство  --  зеркало,  отражающее  того,  кто  в  него смотрится». 
Насладившись произведенным впечатлением, Дориан убивает единственного свидетеля своих черных дел в приступе ярости, он не хочет, чтобы кто-то знал об истинной его сути. Убийство друга было высшей точкой цепи злодеяний Дориана. Он понимает, что этот грех прощению не подлежит. И Дориан Грей решает забыть о нем,  или, скорее, забыться в чаду притона, «вылечить душу ощущениями», но путь его усеян призраками его жертв, падению которых виновником был Дориан, легкомысленно срывающий удовольствия от всех и каждого.  Положена ли была его жизнь на музыку, как выразился Генри Уоттон? Нет, ему лишь казалось, что жизнь Дориана была искусством, в заблуждение и его вводили невинные черты героя. «Я жить так больше не хочу» - заявляет он лорду, и остается наедине со своей совестью. Попытка измениться оказалась жалким проявлением тщеславия – лицемерная усмешка портрета сказала ему об этом. Тогда единственным способом порвать с прошлым, порвать бесовскую связь с портретом, безжалостно показывающему каждый аморальный шаг, осталось уничтожить портрет.  
Влияние Генри Уоттона на Дориана Грея было весьма сложным. Лорд Генри прекрасно знал, что порок уничтожает красоту, накладывает на лицо человека страшный след. Вот почему он неоднократно говорил Дориану о необходимости сохранить свою душу, подчёркивая мысль о том, что для наслаждения жизнью нужно душевное спокойствие, которое даёт только чистая совесть. Герой помнит об этих словах, и какие-то отголоски утраченной совести слышатся в речах Дориана и много позже, когда он потерял большинство своих лучших качеств. И вот тут внешность играет роковую роль в судьбе героя. Никто не верит в его раскаяние, так как просто невозможно допустить мысль о его порочности. Это вытекает из того, что порочный человек не может сохранить свою красоту. Время от времени у лорда Генри возникают какие-то сомнения, он постоянно “проверяет” своего друга, но эти проверки оказываются совершенно бессмысленными, ибо Генри Уоттон не видит портрета.   А между тем он хотел, чтобы Дориан Грей сделал искусством собственную жизнь, исходя из принципа неразрывного единства красоты и нравственности.

Парадоксально то, к чему приходит главный герой. Он, стремящийся к красоте и приятному  времяпровождению, вынужден тайком развлекаться в грязных притонах, искать успокоения в опиуме, наслаждаться любовью продажных  женщин. Это злая насмешка над тем  идеалом, который рисовал Дориану  Грею лорд Генри.

Так последовательно  и стройно реализуется в романе эстетическая система Оскара Уайльда. Писатель утвердил своеобразный культ  красоты, заявляя, что искусство  выше жизни, что не оно подражает  действительности, а действительность должна подражать искусству, которое  неизмеримо выше жизни.

 
ВЫВОД

В «Предисловии»  к роману, составленном из афоризмов, Уайльд излагает квинтэссенцию эстетизма, провозглашает культ чистой красоты, авторского субъективизма и обосновывает концепцию «искусства для искусства»: «Художник — тот, кто создает  прекрасное»; «Нет книг нравственных или безнравственных. Есть книги хорошо написанные или написанные плохо. Вот и все»; «Для художника нравственная жизнь человека — лишь одна из тем его творчества. Этика же искусства — в совершенном применении несовершенных средств»; «Во всяком искусстве есть то, что лежит на поверхности, и символ»; «В сущности, Искусство — зеркало, отражающее того, кто в него смотрится, а вовсе не жизнь»; и т.д.

Однако сюжет  романа парадоксально противоречит предисловию, создавая интеллектуальное напряжение.

Объектом внимания автора становятся люди высшего света, «люди толпы» противопоставлены принципиально. Герои одарены интеллектуально, им свойствен тонкий вкус, изящные манеры.  Их окружают изысканные вещи (Оскар Уайльд дает описания коллекций Грея не менее увлеченно, чем  раскрывая его поиски в интеллектуальной сфере), время они проводят в приятных беседах, они богаты  – все вокруг них направлено на возможность наибольшего самовыражения. Блеск салонов позволяет наиболее выгодным образом раскрыть грани талантов героев, которое явно «отличаются от остальных», от тех «уродов и глупцов», которым «не дано узнать торжество побед, но зато они избавлены от горечи поражений».  Характеристика противостоящих характеров жестоко справедлива: «Они  живут  так, как  следовало  бы  жить всем нам, -- без всяких треволнений, безмятежно, ко всему равнодушные. Они никого не губят и сами не гибнут от вражеской руки...». Таким образом, нам даны исключительные герои в исключительных обстоятельствах, что логично в попытке раскрыть тему «жизнь и искусство».  Однако исключительная одаренность Дориана приводит его к гибели – сначала нравственной, потом – к физической. Виной тому разлад с собственной душой, голос совести человека нельзя заглушить, и преступления против нее – жестоко наказуемы.