Сатира в советской литературе 30-х годов. И. Ильф, Е. Петров «Двенадцать стульев», «Золотой тел¸нок»

Сопоставляя два романа — «Двенадцать  стульев» и «Золотой теленок»,—  мы убеждаемся, что эволюция образа главного героя состоит в его  усложнении, в нарастании противоречивых черт. В самом деле, его главная  цель во втором романе — добыть миллион. Но вот цель достигнута.

«Вот я и миллионер! — воскликнул Остап с веселым удивлением. —  Сбылись мечты идиота!» «Остап вдруг опечалился». И дальше: «Стало ему немного скучно».

К одной лишь удовлетворенной алчности настроение Остапа в этой сцене не сведешь. Пусть потом эта «минутная слабость» пройдет, но она была и, думая о главном герое, забыть ее трудно.

С этой же точки зрения любопытно  проследить отношение Остапа к Зосе Синицкой. Она интересует его потому, что он надеется у нее выведать, где скрывается Корейко. И вот на свидании, наконец, он узнает все, что ему нужно. Он теряет к ней интерес, уходит, а потом останавливается, бормочет: «Нежная и удивительная», поворачивает «назад вслед за любимой» и в конце концов все-таки мчится домой. Став миллионером, Остап будет посылать Зосе телеграммы: «Готов лететь Черноморск крыльях любви». А когда встретится с ней, с ее мужем, поймет, что опоздал на «праздник любви». Об этом сказано так: «Делать больше было нечего. Надо было уходить, но мешала неизвестно откуда подоспевшая застенчивость». Так строится образ Остапа: все время ему «мешают» неизвестно откуда подоспевшие человеческие чувства. Потом они исчезают, оттесненные другими, более привычными — корыстью, жадной хваткой, напором.

А.В. Луначарский в статье «Ильф и Петров», говоря о лилипутском мире обывательщины в «Золотом теленке», замечал: «Но в этом лилипутском мире есть свой Гулливер, свой большой человек — это Остап Бендер. Этот необыкновенно ловкий и смелый, находчивый, по-своему великодушный, обливающий насмешками, афоризмами, парадоксами все вокруг себя плут Бендер кажется единственно подлинным человеком среди этих микроскопических гадов».

В «Золотом теленке» сатира слита  с юмором. Повествование романа то сатирически заостряется, то юмористически смягчается, а то и вовсе приобретает почти лирическую окраску.

Главные объекты сатиры в этом романе: жажда наживы, хищническая страсть  к деньгам, обывательщина и бюрократическая казенщина.

Остап Бендер — самая крупная  фигура в мире жуликов. Если он замахивается, то на миллион, не меньше.

Компаньоны Остапа — Шура Балаганов  и незадачливый Паниковский, который  так любит гусей и так несуразно-неловко  их ворует,— не столько помогают своему предводителю, сколько пародируют его решительные, наглые, безнаказанные действия.

Сюжет романа состоит в том, что  Остап преследует миллионера Корейко, пока, наконец, не настигает его. Казалось бы, перед нами просто два хапуги, мошенника. Во многом так и есть, но — не во всем. Остап полон жизни, веселой энергии. Рядом с ним Корейко выглядит, как мумия. Деньги он любит больше жизни — и она постепенно оставляет его. Жажда обогащения иссушает душу «нищего миллионера».

Рядом с хапугой — большим  и маленьким — в романе живо выписана фигура обывателя. Это Васисуалий Лоханкин и другие обитатели коммунальной квартиры «Воронья слободка». Перед нами — один из самых наглядных и колоритных примеров того, как много заразительно смешного, озорного в злой, беспощадной сатире Ильфа и Петрова. Лоханкин, объявивший голодовку в знак протеста ухода жены к Птибурдукову, потрясает жену своей жертвенностью, но неожиданно она застает его, тайком пожирающего холодный борщ с мясом.

В описании «Вороньей слободки», исступленных ничтожных страстей, склок, препирательств, взаимных оскорблений, всей этой уморительной коммунальной «гражданской войны» противоречиво сочетаются гиперболизм, всякого рода сюжетные крайности с редкой бытовой достоверностью житейских наблюдений.

Название «Воронья слободка» Е. Петров сначала дал своей квартире, а потом уже перенес его в роман. Наверное, поэтому страницы, посвященные «Вороньей слободке», полны жизни, смелый вымысел не мешает ощущению глубокой правдивости эпизодов, которые как будто выхвачены из реальной действительности. И до сих пор еще живы обыватели, для которых любая квартира — своя хата с краю.

И наконец,— бюрократ, фигура для  авторов «Золотого теленка», может  быть, особенно отвратительная. Бюрократ всегда упрямо лезет на первый план. Он претендует на то, чтобы говорить от имени всех «прочих», быть наставником, руководителем, хозяином. «Учреждение — это я» — говорит Полыхаев, начальник учреждения с горделивым названием «Геркулес». Восседая на своем кресле, как на престоле, он может только повелевать. Даже деловых бумаг он не подписывает собственноручно. Для этого у него изготовлен универсальный набор штемпелей: «Не возражаю. Полыхаев.», «Не мешайте работать. Полыхаев.», «Не морочьте мне голову. Полыхаев.».

Бюрократ — родной брат хапуги. Что же он «хапает»? Да все, что можно, до чего достает его руководящая рука: оклад, персональную машину, служебную дачу и т.д.

Когда Остап Бендер берется за доскональное исследование темной биографии Корейко. Он устанавливает: Полыхаев — единственный геркулесовец, который знал, кто скрывается под видом сорокашестирублевого конторщика Корейко; они вместе выколачивали деньги из «Геркулеса».

К числу положительных сторон романа, увлекающего своей буйной веселостью, беззаботной атмосферой смеха,— писал Луначарский,— нужно отнести проявление рядом с обывательщиной некоторых моментов настоящей жизни.

Так, например, вслед за карикатурным автопробегом Остапа Бендера и его  друзей, пролетает в ночи, сияя огнями, заражая быстротой, подлинный советский  автомобильный пробег. Это выглядит эффектно и доказательно.

Так же точно поездка Бендера в погоню за его миллионером вместе с иностранцем-журналистом, едущим на открытие Турксиба, показывает читателям огромное серьезное дело, которое творится где-то за пределами достижения способного, но погрязшего в своих плутовских комбинациях, в своей пустоте остроумного Бендера.

Среди бушующих волн сатирического  повествования эти отступления  — как лирические островки. Они посвящены пешеходам — «большей и лучшей части человечества», дорогам, описанию июньского утра, моря, ночи в черноморском порту. Без них общий «пейзаж» романа был бы неполон.

Юмор Ильфа и Петрова часто  строится на контрастах и столкновениях. Дешевая папка, в которой Остап Бендер завел «дело» против Корейко, с нужными ему разоблачительными документами, а стоит она со всем своим содержимым… миллион. Корейко — низкооплачиваемый служащий, а между тем этот бедный конторщик — владелец десяти миллионов.

Авторы любят неожиданные сравнения, когда сопоставляются далекие друг от друга явления и вдруг возникает  снайперски точная картина.

Гиперболичность образов, их часто почти фантастическая заостренность как бы уравновешивается меткостью и точностью, зримостью деталей. В этом одна из особенностей юмора Ильфа и Петрова. В начале романа Остап и Балаганов, в рассуждении чего бы покушать, бродят мимо магазинных прилавков. «В другое время,— читаем дальше,— Остап Бендер обрати бы внимание и на свежесрубленные, величиной в избу, балалайки, и на свернувшиеся от солнечного жара граммофонные пластинки, и на пионерские барабаны, которые своей молодцеватой раскраской наводили на мысль о том, что пуля-дура, а штык-молодец,— но сейчас ему было не до того. Он хотел есть».

И здесь тоже — двойное зрение. В результате — чрезвычайно рельефное, объемное изображение, увиденное как бы с разных сторон.

Паниковский — смешная и жалкая фигура. Он смешон и сам по себе, своим поведением, поступками, смешон тем, что и как он говорит. И одновременно смешон тем, что пишут о нем авторы. Например, они заставляют его вспомнить, что «его часто били отдельные лица и целые коллективы». Столкновение сугубо личных побоев с официальными словами «целые коллективы» усиливает юмористическую реакцию. Верные себе авторы строят сравнение по принципу сопряжения «далековатых» понятий. И чем больше отстоят эти понятия друг от друга, тем разительней комический эффект.

Описывается Черноморская кинофабрика. На ней «был тот ералаш, который бывает только на конских ярмарках, и именно в  ту минуту, когда всем обществом  ловят карманника».

Большую роль — и в авторском повествовании, и в речи героев — играет слово: каламбуры, смешные фамилии, переиначенные цитаты. Увидев на борту диковинной автомашины Адама Козлевича игривую надпись «Эх, прокачу!», Остап тут же выражает желание «эх-прокатиться».

Когда в контору «Рога и копыта»  начинают приносить рога, Остап грозится: «Если Паниковский пустит еще одного рогоносца, не служить больше Паниковскому». А о самом Паниковском отзывается: «Гусик рад».

В сумасшедшем доме один больной —  мужчина с усами — выдает себя за голую женщину. О нем сказано  так: «Женщина с усами закурил трубку»…

Один  из характерных приемов авторского повествования — столкновение слов из разных стилистических рядов, например: «началась экзотика, корабли, пустыни, вольнолюбивые сыны степей и прочее романтическое тягло».

В «Золотом теленке» мы находим множество неожиданных шутливых фамилий («Хворобьев», «Кукушкинд», «Скумбриевич», «Должностнюк», «Вайнторг», «Борисохлебский», «Мармеламедов»). А как подходит маленькому, суетливому и пугливому персонажу его фамилия — «Паниковский».

Слово в романе «Золотой теленок» радует своей точностью, целенаправленностью. В то же время мы сталкиваемся с такими случаями, когда оно оказывается как бы не подходящим, и в этой-то кажущейся его немотивированности — весь комический эффект.

В начале романа у председателя горсовета г. Арбатова сталкиваются Остап Бендер и Шура Балаганов. Оба выдают себя за сыновей лейтенанта Шмидта. Только находчивость Остапа спасает их от разоблачения. Они выходят. Бендер возмущен тем, что Балаганов ворвался в кабинет председателя, хотя видел, что там уже сидит он, Остап.

«Кстати, о детстве,— сказал первый сын,—  в детстве таких, как вы, я убивал на месте. Из рогатки.

— Почему?— радостно спросил второй сын знаменитого отца».

«Радостно»  стоит на том месте, где, казалось бы, должны быть совсем другие слова — например, «настороженно», «смущенно», «растерянно». Но подчеркнутое несовпадение слова и контекста не может не вызвать улыбки.

Юмор  часто бывает основан на неожиданности. И нарочито неуместное «не то»  слово порой оказывается самым  подходящим.

Снова и снова мы убеждаемся во внутренней сложности, конфликтности, парадоксальности сатирического повествования.

Авторы описывают тихое июньское утро в Черноморске. «В городе светло, чисто, и тихо, как в государственном  банке. В такую минуту хочется  плакать и верить…» Тут, кажется, должно следовать нечто очень приподнятое. Но фраза кончается так: «…что простокваша на самом деле полезнее и вкуснее хлебного вина…» «Простокваша» и «плакать и верить» — два стилистических полюса, между которыми движется повествование.

Говоря о стиле повествования  в «Золотом теленке», нельзя пройти мимо еще одной особенности —  она не подчеркнута, но скрыто дает о себе знать. Прозаический текст  здесь обладает некоей ритмичностью, которая прямо никак не выявлена. Многие главы начинаются краткой лаконичной фразой. Вот некоторые фразы, открывающие текст глав: «Пешеходов надо любить», «Чем только не занимаются люди!», «Ровно в шестнадцать часов сорок минут Васисуалий Лоханкин объявил голодовку», «Жил на свете частник бедный», «Великий комбинатор не любил ксендзов», «Поезд шел в Черноморск». За первой фразой, звучащей, как удар гонга,— он возвещает, что действие началось,— следует вторая, обычно более распространенная.

Бывают обратные случаи: глава начинается с развернутого предложения, а первый абзац заканчивается краткой, отточенной, словно высеченной из камня, фразой.

Оба романа Ильфа и Петрова изобилуют  фразами, которые впоследствии стали  крылатыми: «Командовать парадом буду я!», «Лед тронулся, господа присяжные  заседатели!», «ключ от квартиры, где деньги лежат», «Утром деньги — вечером стулья», «Спасение утопающих — дело рук самих утопающих», «Заграница нам поможет!», «Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения», «Дышите глубже: вы взволнованы!», «Пилите, Шура, пилите!» и др.

Так же, как и «Двенадцать стульев», «Золотой теленок» — сатирический роман. Но это не до конца исчерпывает его своеобразие. Сатира здесь слита с юмором. В веселом, озорном, насмешливом повествовании все время непосредственно ощущается живой голос авторов — неповторимо-остроумный и сдержанно-лиричный.

Глубоко ошибется тот, кто станет отделять сатиру от других литературных жанров и родов. Можно сказать, что сатира это лирика, доведенная до ярости, сражающая  лирика.

Именно такими предстают перед  нами романы Ильфа и Петрова — беспощадными, но не беспросветными, разящими и — человечными. Они не только рисуют персонажей с «искаженным» нравственным обликом, с ущербной натурой, но и напоминает о том, каким может и должен быть человек.