Стихи о прекрасной даме

Введение.

С начала XX века в литературную жизнь вошло второе поколение  модернизма – символисты Александр  Блок, Андрей Белый, Вячеслав Иванов, Максимилиан  Волошин. Центральное место в  символизме, во всем модернизме, во всей литературе двух первых десятилетий  – серебряного века – занял  Александр Александрович Блок (1880-1921), человек-эпоха, по словам Ахматовой. Блок стал человеком-эпохой потому, что его  литературный путь и даже самый интимный опыт духовной и душевной жизни оказался нерасторжимо связан с путями России.

Александр Александрович Блок вошел в историю русской литературы как выдающийся поэт-лирик. Его творчество протекало в эпоху больших социальных потрясений, завершившихся на глазах поэта крушением старого мира.

За двадцать с лишним лет творческой деятельности Блок претерпел сложную эволюцию. Он шел трудным, извилистым путем. Связь поэта с лучшими освободительными традициями русской классической поэзии — традициями Пушкина, Лермонтова, Некрасова — помогла ему преодолеть антиобщественные начала символизма и стать поэтом-гражданином. Начав свой поэтический путь книгой мистических стихов о Прекрасной Даме, Блок завершил его грозным проклятием старому миру, прозвучавшим с большой силой в замечательной поэме «Двенадцать». От бесплодной романтической мечты — к реальной действительности, к революции — таков путь Блока, сумевшего преодолеть собственную оторванность от жизни, влияние той писательской среды, которая в период нарастания революционного движения пыталась уйти в «надмирные высоты» искусства. В отличие от большинства поэтов-символистов, Блок чутко прислушивался к голосу жизни, проявлял глубочайший интерес к судьбе России, к судьбе русского народа. 
Литературное наследие Блока, как и Брюсова, не укладывается в рамки символизма, оно гораздо шире его, в произведениях и теоретических высказываниях поэта неоднократно подвергалась идейному пересмотру философская и эстетическая программа символистов. 
         Минуя декадентов, Блок продолжал литературное дело В.Соловьева. Он воспринял его мистицизм, культ Вечной Женственности, Жены, облеченной в солнце. Блок назвал ее Прекрасной Дамой и внес средневековый мотив рыцарского поклонения даме не только в свою поэзию, но и в драматургию («Роза и Крест»). В символизме, по его собственным словам, он видел литературное направление, связанное с вопросами религии, философии и общественности. Как раз насчет философии Блоковский цикл «Стихов о Прекрасной Даме» наиболее интересен.

     Однако если  не знать символики Блока, за  его ассоциациями и философией  уследить невозможно. Поэт создал  цельную всеобъемлющую систему  символов. В ее основе лежит  простой мотив: рыцарь (инок, юноша,  поэт) стремится к Прекрасной  Даме. Это стремление имеет много  важных знаний: и мистическое  постижение Бога, и поиск жизненного  пути, и порыв к идеалу, и еще  бесконечное количество оттенков  значений в зависимости от  контекста – от смысла целого. Герой лирики Блока, какой бы  облик он не принимал, оставался  близок к духовному облику  самого поэта. Можно сказать,  что на протяжении всего своего  творческого пути Блок оставался единственным лирическим героем Блока. Заря, звезда, солнце, белый цвет – все это синонимы Прекрасной Дамы.

К важнейшим символам принадлежал  образ размыкания кругов, он обозначал  порыв к Ней. Ветер – знак ее приближения. Утро, весна – время, когда надежда на встречу наиболее сильна. Зима, ночь – разлука и  торжество злого начала. Синие, лиловые  миры или одежды символизируют крушение идеала, веры в возможность встречи  с Прекрасной Дамой. Болото – символ обыденной жизни, не освященной ее мистическим  присутствием. «Жолтые фонари», «жолтая заря» (Блок  писал имя прилагательное «жолтый» через «о» и придавал этому важное значение:таким образом он подчеркивал, что ему важен не цвет сам по себе, а символ, который за ним стоит) символизирует пошлость повседневности.

До конца понять поэзию «Стихов о Прекрасной Даме» одним  умом, в спокойной обстановке, не заплатив переживаниями, сомнениями, страстями, надеждами, страхами, - невозможно. Именно потому, что «Стихи о Прекрасной Даме» очень сложны для восприятия, они привлекают множество критиков, да и простых читателей. Но, не смотря на то, что критики по данному циклу написано достаточно много, на мой взгляд, белых пятен в «Стихах о Прекрасной Даме» еще достаточно.

     Центральный цикл первого тома блоковской лирической трилогии — первого этапа пути поэта — «Стихи о Прекрасной Даме». Именно эти стихи до конца жизни оставалисьдля Блока самыми любимыми. Как известно, в них отразились любовный роман молодого поэта с будущей женой Л. Менделеевой и увлечение философскими идеями В. Соловьева. В учении философа о Душе мира, или Вечной Женственности, Блока привлекала мысль о том, что именно через любовь возможно устранение эгоизма, единение человека и мира. Смысл любви, по Соловьеву, состоит в обретении личностью идеальной цельности, которая приблизит человека к высшему благу — «абсолютной солидарности», то есть слиянию земного и небесного. Подобная «высокая» любовь к миру открывается человеку через любовь к земной женщине, в которой нужно суметь прозреть ее небесную природу.

«Стихи о Прекрасной Даме» принципиально многоплановы. В той мере, в какой они говорят о реальных чувствах и передают историю «земной» любви — это произведения интимной лирики. Но «земные» переживания и эпизоды личной биографии в лирическом цикле Блока важны не сами по себе — они используются поэтом как материал для вдохновенного преобразования. Важно не столько увидеть и услышать, сколько прозреть и расслышать; не столько рассказать, сколько поведать о «несказанном». «Способ восприятия» мира и соответствующий ему способ символизации в поэзии Блока этого времени — это способ всеобщих, универсальных аналогий и мировых «соответствий», — отмечает известная исследовательница Л. Колобаева.

Каковы же эти аналогии, каков символистский «шифр» ранней лирики Блока? Вспомним, что такое символ для поэтов блоковского поколения. Это особый тип образа: он нацелен не на воссоздание явления в его материальной конкретности, но на передачу идеальных духовных начал. Составные части такого образа отчуждены от бытовых условий жизни, связи между ними ослаблены или опущены. Символический образ включает в себя элемент тайны: эту тайну нельзя логически разгадать, но можно вовлечь в интимное переживание, чтобы интуитивно проникнуть в мир «высших сущностей», прикоснуться к миру божества. Символ не просто многозначен: он включает два порядка смыслов, на равных началах свидетельствует о реальном и сверхреальном.

Сюжет «Стихов о Прекрасной Даме» — это сюжет ожидания Встречи с возлюбленной. Эта Встреча преобразит мир и героя, соединит землю с небом. Участники этого сюжета — «он» и «она». Драматизм ситуации ожидания — в противопоставлении земного и небесного, в заведомом неравенстве лирического героя и Прекрасной Дамы. В их отношениях возрождается атмосфера средневекового рыцарства: предмет любви лирического героя вознесен на недосягаемую высоту, поведение героя определяется ритуалом самозабвенного служения. «Он» — влюбленный рыцарь, смиренный инок, готовый к самоотречению схимник. «Она» — безмолвная, невидимая и неслышимая; бесплотное средоточие веры, надежды и любви лирического героя.

Поэт широко использует прилагательные с семантикой неопределенности и глаголы с семантикой безличности или пассивного созерцания: «неведомые тени», «нездешние видения», «непостижимая тайна»; «вечер придвинется», «все узнается», «жду», «слежу», «гадаю», «направляю взор» и т. п. Литературоведы часто называют первый том лирики Блока «стихотворным молитвенником»: в нем нет событийной динамики, герой застывает в коленопреклоненной позе, он «молча ждет», «тоскуя и любя»; ритуальность происходящего поддержана образными знаками религиозного служения — упоминаниями лампад, свечей, церковной ограды, — а также господством белого, алого и золотого цветов в живописной палитре.

        Основная цель моей работы – выявление концепции, основной мысли, принципы построения и символику книги «Стихов о Прекрасной Даме», художественный метод Блока, влияние других поэтов на философию поэзии А.Блока, принципы изображения Прекрасной Дамы.

     Актуальность: За последние несколько десятилетий литературоведы (В. Н. Орлов, В. И. Смирнов, М. П. Мальков, А. А. Соколов, З. Г. Минц, А. Шейла, Л. К. Долгополов, Е. П. Любарева, К. И. Чуковский, А. П. Авраменко и многие другие) исследовали как лирику А. Блока, так и его цикл стихотворений "Стихи о Прекрасной Даме". Этот цикл стихотворений написан на тему любви, а тема любви актуальна во все времена.

       Цель исследования: проанализировать цикл стихотворений «Стихи о Прекрасной Даме», построение и символику книги.

Реализация поставленной цели возможна через решение следующих задач:

1) изучить критические  и литературоведческие работы, посвященные  циклу стихотворений "Стихи о Прекрасной Даме" Блока;

2) проанализировать цикл стихотворений "Стихи о Прекрасной Даме" с точки зрения представленности в ней мотивов и приемов, используемых в лирике Блока.

Объект исследования: цикл стихотворений «Стихи о Прекрасной Даме» А.А. Блока.

Структура работы: моя выпускная работа состоит из введения, двух глав, заключения и списка использованной литературы. В свою очередь главы состоят из параграфов. Была использована такая литература, как работы Минца З. Г., Орлова В. Н., критические статьи, литературные энциклопедии и т.д.

                              Глава I. Творчество А. А. Блока

§ 1. Поэзия А. А. Блока.

  Александр Блок был поэтом величайшего исторического рубежа. Это великий поэт старой, дооктябрьской России, завершивший своим творчеством поэтические искания всего XIX века. Анна Андреевна Ахматова писала: "Блок не только величайший европейский поэт первой четверти XX века, но и человек-эпоха".

В своем творчестве Александр Блок отразил существенные черты этой бурной, переломной эпохи. Отблеск русской революции лежит  на его стихах и поэмах.

        Можно сказать, что историческая миссия Блока как поэта, критика, публициста заключалась в том, чтобы привести культуру прошлого в непосредственное соприкосновение со своим временем. Поэт явился связующим звеном между литературой XIX и начала XX веков. Вероятно, поэтому в творчестве и облике Блока совмещаются несовместимые черты и качества личности.

Блок классичен, сдержан, глубоко интеллектуален и  интеллигентен. Он наиболее яркий представитель  одного из самых модных модернистских  течений — символизма, в котором  видел выражение мятежных исканий  своего времени. В содержании своего творчества Блок вышел далеко за пределы  символистической доктрины, но он оставался  верен эстетике и поэтике символизма до конца своих дней, остро ощущая "тревоги своего времени".

         Блок прежде всего поэт. Словами Маяковского можно добавить: этим и интересен. Поэзия в его литературном наследии занимает главное место.

Родившись во мраке "страшных лет России", он тем не менее являл собою личность необычайно богатую, щедро наделенную многими талантами. Но и драматургия, и литературоведение, и философия отступали перед силой поэтического дара, растворялись в нем. Могущество гармонии в Блоке было почти безграничным.

У юного Блока, учитывая необычайную  сложность и противоречивость времени  его творческого созревания, было две возможности, два пути.

Один из них - путь упадочного декадентского искусства, путь многих его современников, который завершился творческим крахом. Другой - путь неустанных идейно-эстетических поисков, искреннего и честного служения родине, России, ее настоящему и будущему, который  привел Блока к революции, к поэме "Двенадцать" и "Скифам". Этот-то путь и составил "целую поэтическую  эпоху" (Маяковский), оказав огромное влияние на дальнейшее развитие поэзии.

  В "Стихах о Прекрасной Даме", стихах совсем еще молодого человека, не свободных от влияний предшественников и современников, Блок уже покоряет нас чистотою и святостью своего чувства, целомудренной, чисто фетовской нежностью. Но здесь же порою слышится и голос истинной страсти, прорывающийся сквозь религиозно-мистическую оболочку и символы:

        Когда же первый вспыхнул пламень,

 И слово к небу понеслось, -

 Разбился лед, последний камень

 Упал, - и сердце занялось.  

Пламень лирики Блока вспыхнул на рубеже двух веков. Поэт своим чутким сердцем и редчайшей интуицией  художника уже тогда предчувствовал грядущее обновление жизни. "Будет  день - и свершится великое, чую  в будущем подвиг души, - писал  он еще в 1901 году. Его лирика полна  таких предчувствий. И поэтому  с первых же книг, со "Стихов о  Прекрасной Даме", даже с поэтических  опытов "Ante Lucem" Блок увлекает нас  своей мечтой о прекрасном, своим  стремлением к добру и свету. Это и есть "сокрытый двигатель" его души, причина и следствие  глубинного лирического волнения, которые вы ощущаете почти немедленно, как только начинаете читать его стихи.

В лирике Блока раскрываются золотые россыпи чувств, обилие их оттенков, блеск ума, богатство ассоциаций. Тематический диапазон ее необычайно широк - от самых интимных движений души, от таинства юношеской любви  до философских обобщений и исторического  пути народа.

Социальные потрясение XX столетия оказали решающее влияние  на идейно-нравственное содержание поэзии Блока, и первым из них была революция 1905 года. Она не только вывела поэта  из тупика философского мистицизма, озарила  его стихи идеей обновления мира, но и изменила их тональность.

Живая страсть наполняет  любовную лирику Блока. Действительность развеяла миф о Прекрасной Даме как  воплощении вечной женственности, в  стихах о любви разыгралась такая  буря страстей, которая и поныне не имеет, пожалуй, себе равных в русской  поэзии. Предельная искренность, обнаженность и драматизм чувств, безжалостный суд над всем, что искажает его, в том числе и над самим  собою, - таковы особенности любовной лирики Блока, открывающей новую  страницу в развитии этого лирического  жанра.

В поэзии Блока нашла воплощение многовековая культура русского народа, его историческое бытие и связанное  с этим чувство родины.

 Образ России был в поэзии Блока тем путеводным маяком, который светил ему в годы глухого безвременья и реакции, вселяя надежду на лучшее будущее, ибо в нем воплощались, соединялись для поэта и такие понятия, как народ, история, судьба, нации. Ярким факелом вспыхнул он, когда свершилась Великая Октябрьская революция. В ее метельных ритмах поэт услышал ту самую музыку, гул которой не давал ему покоя всю жизнь.

Примерно за два с половиной  года до создания поэмы "Двенадцать" Блок записывал у себя в дневнике, что он еще не созрел для изображения современности. Поэма "Двенадцать" явилась необходимым актом гражданского и творческого поведения Блока в дни революции, она опровергала теоретические построения о якобы необходимой дистанции времени для изображения событий современной действительности.

Блок написал свою поэму  в самый разгар революционных  событий, работал над нею вдохновенно. Недаром же поэма буквально пронизана  пафосом революционного действия, освежающим ветром революции. 

Поэма "Двенадцать" стала  жизненным и творческим подвигом Блока, вершиной его поэзии. Небывалое  содержание ее мобилизовало огромный художественный потенциал поэта, заставило  его пересмотреть всю уже испытанную эстетическую систему. Все прежние  эстетические мерки не выдерживали  мощного напора революции. В поэзию ворвалась народная стихия и вместе с ней - разговорно-песенная стихия народной речи, язык улицы, частушка, лубок, плакат - все, что было поднято революцией из закоулков жизни и выплеснулось наружу. Трансформация песенных народно - поэтических жанров дала Блоку прекрасную возможность не только найти лаконичный стиль произведения, но и передать сам дух событий, их народный характер, демократическую природу.

Постоянная и резкая смена  ритмов, взвихренность поэмы, резкая смена интонаций создает острое ощущение движения. Революция в движении, она развивается, тем ее нарастает, поступь становится уверенней. В  сложнейшей партитуре блоковской поэмы  поистине заключена музыка революции, как услышал ее поэт. В причудливом сплетении различных звучаний - от горестных, щемящих до разгульно-удалых - преобладает мажорная интонация марша.

Несбывшееся - воплотить!

Богат, многообразен и прекрасен  поэтический мир Александра Блока. И все самое прекрасное в этом мире пронизано идеей добра и  человечности, любви к родине и народу, верою в будущее. [ II, 324-328 ]

К.И.Чуковский говорил: “Он  был Лермонтовым нашей эпохи. И у него была тяжба с миром, богом, собою, тот же роковой, демонический шок, та же тяжелость не умеющей приспособиться к миру души, давящей, как бремя”.

К.Федин отмечал: “Блок  умер молодым, но странно ощутилось, что с Блоком отошла прежняя старая эпоха, та которая, дожив до революции, сделала шаг в ее владения, как  бы показав, куда надо идти, и упала  обессиленная тяжестью своего дальнего пути. Стало очевидно, что уже  никто оттуда не сделает такого шага, если повторит его, в том не будет  подобного мужества и подобной тоски  о правде будущего, какие проявил  А.Блок”.

§ 2. Трилогия А. А. Блока

 Соловьевская идея «двоемирия», противопоставление материального и духовного воплотилась в цикле через многообразную систему символов. Многопланов облик героини. С одной стороны, эта некая вполне реальная женщина. Она «стройна и высока. всегда надменна и сурова». На ней «серебристо – черный мех». Она скрывается в «темные ворота» и т.п. С другой же стороны, перед нами мистический, «небесный» образ, имеющий соответствующие ему возвышенные имена: «Дева», «Заря», «Величавая Вечная Жена», «Святая», «Непостижная»… То же можно сказать и о герое цикла. «Я и молод, и свеж, и влюблен» - вполне точная «земная» самохарактеристика. А чуть далее он уже «безрадостный и темный инок» или «отрок», зажигающий свечи. Для усиления мистического впечатления Блок щедро использует «неопределенные» эпитеты, такие, например, как «призрачные сны», «неведомые тени», «нездешние видения», «непостижимая тайна», и такие же местоимения и наречия. (VI, 71)

      С выходом  в свет первого сборника Блок  вступает в круг «маститых»  и молодых символистов, знакомится  с Д. Мережковским, З. Гиппиус,  К. Бальмонтом, В. Брюсовым, А. Белым,  С. Соловьевым, несколько позже  с Вяч. Ивановым и другими  поэтами.

    Первый том,  начинавшийся циклом «Ante lucem», ядро которого  составили «Стихи о Прекрасной Даме», завершается циклом с многозначительным названием «Распутья». Тема «Прекрасной Дамы» продолжает звучать и в этом цикле («И вот – Она, и к ней – моя Осанна…»). Однако здесь возникает и нечто новое: качественно иная связь с «повседневностью», внимание к людскому горю (причем страдает и сам лирический герой), социальная проблематика («Всё ли спокойно в народе?..», «Фабрика», «Из газет», « По берегу плелся больной человек» и др.) Конечно, каждое из этих стихотворений, несмотря на обилие реальных деталей, сохраняет свою символическую сущность. Это относится и к хрестоматийной «Фабрике». Помимо лежащего на поверхности содержания, здесь присутствует и иной, глубинный, мистический смысл, проистекающий из системы символических образов («желтые окна», «недвижный кто-то, черный кто-то людей считает в тишине», «он медным голосом зовет…» и т.д.). Но это не противоречит главному: цикл «Распутья» - свидетельство грядущих перемен в творчестве поэта, которые отчетливо проявят себя уже во втором томе. [VI, 72]

       Лирика  второго тома (1904- 1908), основу кототого  составили стихотворения из упоминавшихся  уже сборников «Нечаянная радость»  и «Земля в снегу», отразила  существенные изменения блоковского  мировосприятия. Он отходит от  мистицизма В. Соловьева, от  чаемого им идеала мировой  гармонии не потому, то идеал  этот окажется несостоятельным.  В сознание поэта властно вторгаются  события окружающей жизни, которые  он воспринимает как динамическое  начало, «стихию», вступающую в конфликт  с «несмутимой» Душой Мира. Характерно, что лирический герой при всем его сочувствии страданиям людей и солидарности с теми, кто протестует и выступает на их защиту, сам не считает себя достойным оказаться в рядах этих последних:

     «Вот они  далеко, Весело плывут. Только нас  с тобою, Верно, не возьмут!»  («Барка жизни встала…»)

     На такой  щемящей душу ноте начинает  звучать в лирике Блока одна  из главных для него проблем  – народ и интеллигенция.

     Своеобразие  блоковского лиризма нашло отражение  в галерее женских образов  второго тома. «Вечно женственное» предстает здесь не в возвышенно – романтической, «небесной» трактовке, а в его «земном» воплощении. Особое место среди этих стихотворений занимает знаменитая «Незнакомка» (1906). Здесь поэт как бы совмещает две точки зрения на действительность. С одной стороны, это торжество разгулявшейся пошлости (вся первая часть). С другой – возможность произрастания на этой, казалось бы, бесплодной почве подлинного идеала, высокой красоты (вторая часть). Поэт преклоняется перед благородной и таинственной красотой незнакомки, видит «берег очарованный и очарованную даль», начинает верить в возможность торжества красоты в этом мире. Правда, автор допускает, что это сон или всего – навсего пьяное видение. И, наконец, следует горькая самоирония концовки: «Ты право, пьяное чудовище! Я знаю: истина в вине».

     Два следующих  цикла второго тома – «Снежная  маска» (1907) и «Фаина» (1906- 1908) –  имеют общее происхождение. В  них  отражено внезапно вспыхнувшее  чувство поэта к актрисе Н.Н.  Волоховой. Стихия природы, стихия повседневной жизни сменяется стихией хмельной, губительной страсти («Вот явилась. Заслонила…»). Попутно заметим, что символы «ветер», «метель» проходят через всю поэзию А. Блока вплоть до поэмы «Двенадцать», знаменуя собой стихийную, динамичную сторону жизни. (VI, 74)

     Третий том  – вершинный этап пройденного  поэтом трудного, подчас мучительного  пути. В нем сосредоточены и  переосмыслены на новом уровне  важнейшие мотивы первых двух  томов.

    Том открывается  циклом «Страшный мир». Тема «страшного  мира» - сквозная блоковская тема, характерная в той или иной  мере для других художников  «серебряного века» и достигшая  в творчестве А. Блока вершины  накала. Было бы слишком узко  и примитивно трактовать ее  лишь как тему обличения буржуазной  действительности. Это только внешняя,  легко видимая сторона «страшного  мира». Но есть и другая, глубинная  его суть. Человек, живущий в  «страшном мире», испытывает на  себе его тлетворное воздействие. 

     В орбиту  действия темных сил попадает  и сам лирический герой. Душа  его трагически переживает состояние  собственной греховности, безверия  и опустошенности, смертельной усталости.

     Мысль о  роковом круговороте жизни, о  его безысходности с удивительной  простотой и силой выражена  в широко известном восьмистишье  «Ночь, улица, фонарь, аптека».  Этому способствует его кольцевая  композиция, точные и емкие эпитеты  («бессмысленный и тусклый свет»,  «ледяная рябь канала», наконец,  «смелая гипербола» («Умрешь –  начнешь опять сначала»). [VI, 75]

§3. Лирика «первогo тома»

Первый лирический цикл, которым открывается «канонический» текст стихотворений Ал. Блока, —«Ante lucem». Само название цикла («До света», «Перед светом») подчеркивает его характер как предваряющий появление основных, наиболее существенных для Блока тем его поэзии. Дейсгвительно, в «Ante lucem», постоянно слышатся отзвуки чужих голосов, чувствуются разнообразные влияния русской интимной лирики от Жуковского до Фета и Полонского. Порой некоторые темы решаются даже прямо эпигонски — черта, столь чуждая позднейшему творчеству А. Блока.

И все же цикл представляет известный интерес как для  «неискушенного» читателя, так и для исследователя. Дело не только в том, что по некоторым стихотворениям «Ante lucem» легко угадывается огромный талант их автора. Цикл любопытен еще по крайней мере в двух отношениях. С одной стороны, он является некоей единой поэтической системой, собранием тех канонов и традиций, от которых Ал. Блок в дальнейшем начнет резко отталкиваться и отталкивание, от которых будет мерилом его художественной самобытности и гражданской активности. С другой стороны, в «Ante lucem», уже видна та напряженность поисков правды о мире и правды о своем месте в мире, которая навсегда останется главной особенностью блоковского таланта.

Структура цикла, та «картина мира», которую раскрывает перед  нами молодой Блок, отчетливо связана с традициями романтизма и лириков «чистого искусства». Объективная действительность мало интересует поэта, живущего крайне замкнутой и далекой от общественных интересов жизнью. В орбиту поэтических наблюдений А. Блока «жизнь» и «люди», «толпа» попадают только как антитеза внутреннего мира лирического «я». Оппозиция «я» — «жизнь» и «я» — «люди» мыслится как основная, определяющая для цикла. Противопоставленные понятия наделены не очень четко обрисованными, но явно антонимичными признаками: [IX, 12 – 13]

- поэт стремится к одиночеству  и тишине – «люди»- это шумливая  толпа:

   Здесь всё так тихо, так  безумно,

   Там все звенит, - а мы  одни… [III, 13] — поэт несчастлив, разочарован в жизни — «толпа» полна примитивных иллюзий и жажды счастья:

Пусть жизнь приносит людям  счастье, — 

В моей душе лгобви весна

Не сменит бурного ненастья [III, 3].

— поэт равнодушен и «хладен» ко всему в мире —«люди» по-детски экспансивны:

Толпа теснилась вкруг, и речи состраданья 

Мне каждый так участливо шептал.

А я смотрел кругом бездумы, без участья... [III, 9]

Это противосгояние «толпе»  вызывает у героя цикла стремление «избегать» людей: ,

Все, духом сильные, — одни

Толпы нестройной убегают... [III, 50] —

«презирать» их и смеяться над ними:

Смеюсь над жалкого  толпого 

И вздохов ей не отдаю  [III, 32].

    Поэта, в свою очередь,  «клянут людские поколенья» [III, 68].

   Трудно найти  в лирике ХIХ в. от романтиков до эпигонов «чистого искусства», что-нибудь более избитое, чем это противопоставление лирического героя и «толпы». «Что свет? Толпа людей, которая не чувствует», — эта формула Гоголя, пародирующая основной штамп эпигонов русского романтизма, вполне применима и к многим поэтическим характеристикам «людей» в «Ante lucem». Следует лишь отграничить молодого Блока от двух традиций, так или иначе связанных с романтизмом. С одной стороны, отталкивающийся от «толпы» блоковский герой совершенно лишен активного протеста, лермонтовской «горечи и злости», по отношению к несовершенству мира. Это тем более бросается в глаза, что внешние черты влияния Лермонтова в цикле довольно заметны. Так, стихотворение «Когда толпа вокруг кумирам рукоплещет…» снабжено эпиграфом из и «Думы»:

К добру и злу постыдно равнодушны,

В начале поприща мы вянем без  борьбы,-

но общий пафос стихотворения  разительно отличается от лермонтовского. То, что Лермонтов с болью и  презреньем обнаруживает в своем  поколении и в себе как в  части поколения, Блок с детской  гордостью приписывает себе –  поэту, противопоставенному современникам. Образ «равнодушного серого нелюдима», столь далекий от страдающего  и бунтующего героя Лермонтова, становится в «Ante lucem» ведущим.

  С другой стороны,  однако, поэтическое «я» цикла решительно не похоже и на героя лирики «старших символистов» 1890-х гг. Ал. Блоку этих лет чужд активный антигуманизм молодого В. Брюсова, Ф. Сологуба, Д. Мережковского, Н. Минского, та активная ненависть к «человечеству», то утверждение прав личности на безграничное зло, которые были характерной чертой «русских нитчеанцев» (по выражению Вл. Соловьева). Блоковский герой не является носителем зла. В этом отразилось и почти полное незнакомство молодого А. Блока с поэзией русского и западноевропейского материализма, и отсутствие в гамме его поэтических настроений каких-либо вообще активных и самостоятельных антипатий и симпатий.

В отчетливых традициях  романтизма решаются и все остальные  ведущие темы «Ante lucem» : любви и дружбы, противопоставленных пошлости и «смраду» жизни и вместе с тем несущих герою все новые разочарования («Луна проснулась. Город шумный...», стихи «гамлетовского» цикла и др.), преждевременной старости («Прошедших дней немеркнущим сияньем...»), природы, оказывающейся чаще всего параллельно к душевным движеньнм героя и метафорическим их отображением («Дышит утро в окошко твое...») и т. д. и т. п. В тех же традициях решается чаще всего и вопрос о поэтическом идеале. Земля — обитель страдания, счастье же возможно лишь «там», на небе:

Пускай надежды все напрасны!

Но там, — далеко суетной земли, — 

Его лучи горят прекрасно! [III, 24]

Цель земной жизни — аскетицеское самоподавление:

Отрекись от любимых  творений,

От людей и  общений  в миру,

Отрекись от мирских вожделений,

Думай день и молись ввечеру.

<...>

На земле не узнаешь награды.

Духом ясны и пред божьим лицо,

 Догорай, покидая лампаду,

Одиноким и верным огнем [I, 64].

Вся эта система представлений  начнет разрушатся уже в следующем — и первом «подлинно блоковском» — цикле стихотворений, в «Стихах о Прекрасной Даме». [IX, 14]

  Однако есть в «Ante lucem», как указывалось выше, и то, что роднит его с позднейшим творчеством А. Блока. Стихотворения «Ante lucem» отличаются от одновременно с ними написанных, но впоследствии не включенных Блоком в «основное собрание» стихотворений не только уровнем тeхнического мастерства начинающего  поэта. Бросается в глаза, что Блок не включил в «Ante lucem» те свои ранние произведения, в которых интимно-лирическая тематика оказывается только интимной. Напротив, в «канонический текст» (который, по замыслу Блока, должен был включать наиболее xapaктepные для каждого этапа произведения поэта) вошли те, где самые, казалось бы, глубоко личные переживания свободно переходят в общие размышления — пусть самые наивные — о сущности бытия. Это умение увидеть в личном эпохальное», в единичном — самые глубокие закономерности жизни навсегда останется наиболее органической чертой лирики Ал. Блока [X, 14]. Столь же существенной для дальнейшего творчества поэта особенностью «Ante lucem» оказывается предельно серьезное отношение к своей (еще совершенно по-детски понимаемой) поэтической миссии, к миру вообще. Пронизывающая весь цикл тема ожидания связана именно с предчувствием тех огромных жизненных задач, решать которые будет творческим долгом поэта. Наконец, следует отметить еще одну любопытную особенность: в решении этических вопросов молодой Блок неожиданно вырывается из круга традиционно романтических представлений. В цикле явно звучат и ноты антиаскетические — утверждение права героя на здешнее, «посюстороннее» счастье. На эти антиаскетические настроения впервые обратила внимание Б. Брайнина [IV, 289], справедливо связав с ними тему «язычества» в «Ante lucem». Действительно, уже в одном из первых стихотворений цикла — «Моей матери» — Блок противопоставляет мир земли, земных страстей — и неба, но, в отличие от тех традиций, которые господствуют в большинстве его стихотворений тех лет, с явной симпатией к земному, страстному, полнокровному и с боязнью всего «бестелесного», холодного:

Полно смотреть в зто  звездное море,

Полно стремиться к холодной луне!

Мало ли счастья в житейском  просторе?

Мало ли жару в сердечном огне? [III, 7]

Аналогичным образом прославляется  «языческая» тема любви в стихотворении «Поклонник эллинов — я лиру забывал...» (1900) и—   оcобенно — в стихотворении «Измучен бурей вдохновенье...» (1900), где «языческое», гедонистическое начало прямо противопоставлено христианскому аскетизму. Если в начале этого стихотворения «язычник стал христианином», то в конце звучат мотивы открыто антихристианские:

Мне непонятно счастье рая,

        Грядущий мрак, могильный мир…

        Назад! Язычница младая

       Зовет на дружественный пир! [III , 65]

Этот круг этических  проблем и противоречий в дальнейшем будет также очень важен для поэта.

Такова «статика» цикла. Если рассматривать цикл в динамике, то легко обнаружить и постоянный рост Блока как поэта, и его напряженные поиски большого, настоящего содержания для своего творчества. Поэт стремится найти в искусстве нечто неизмеримо большее, чем способ повествования о страстях одинокого «я», — способ служения высокому идеалу, лежащему вне личности, могущему захватить ее и подчинить себе.

Возникновение первой целостной  системы воззрений Блока было связано с воздействием на него философии Вл. Соловьева.

Соловьевские иллюзии, носившие объективно-идеалистический характер, выводили интересы А. Блока за рамки  собственной личности. Как ни мало внеличностного, объективного в «Стихах о Прекрасной Даме», его здесь все же неизмеримо больше, чем в детски наивном романтизме «Ante lucem». Поэт впервые увидел идеал в чем-то, лежащем вне его «я» и бесконечно более высоком, чем его собственная личность. И наконец, при всей непоследовательности той критики действительности, которая содержалась во взглядах Вл. Соловьева, его отношение к современности все же было резко отрицательным. Положительным идеалом первого блоковского учителя был идеал «синтетической» гармонической жизни, идеал полного, абсолютного счастья, — а это предъявляло современной действительости огромный и неоплаченный счет. Но ведь, пожалуй, именно эта огромность, «максимализм» предъявленных к жизни требований и были основными двигателями творчества Ал. Блока, приведшими его в конечном итоге к революции [XII, 223- 224].

Блок знакомится с лирикой, а затем философией Вл. Соловьева на рубеже нового, ХХ века. Отзвуки соловьевских настроений звучат уже в последних стихотворениях «Ante lucem». Это тема «эсхатологического» ожидания «конца света» («Увижу я, как будет погибать...», «Аграфа Догмата» и др.). Это мысль о высоком назначении поэзии, цель которой — служение высоким, внеличностным идеалам («Хоть всё по-прежнему певец...»). Это, наконец, образ возлюбленной, который, по более позднему замечанию поэта, постепенно начинает «медленно принимать неземные черты» (То отголосок юных дней...» ), Однако подлинно самобытное выражение эти новые настроения нашли только в «Стихах о Прекрасной Даме» ( (901—I902). [IX, 15 – 16]

Таким образом, можно сделать  следующие выводы:

1. А. А. Блок занимает центральное место в символизме, во всем модернизме;
2. А. А. Блок вошел в историю русской литературы как выдающийся поэт- лирик;
3. Поэт явился связующим звеном между литературой XIX – начала ХХ веков;
4. В поэзии Блока нашла воплощение многовековая культура русского народа (поэма «Двенадцать»);
5. Огромное влияние на формирование мировоззрений многих современников Блока оказала философия Соловьева, особенно тезис: "сама любовь мира открыта через любовь к женщине…в любви – спасенье наше…»;  
6. Всю свою лирику А.Блок рассматривал как единое целое, как «трилогию вочеловечивания»;
7. Тема Прекрасной Дамы – ведущая в творчестве Блока. Ранний Блок – это цикл стихов о Прекрасной Даме. 
8. Стихи о "Прекрасной Даме» являются первым шагом А. А. Блока в его многолетнем творческом пути от романтического символизма к критическому реализму;
9. Стихи о "Прекрасной Даме» были написаны в конце 19 века и начале 20 века, сложное, смутное время; время переоценки ценностей, пересмотра жизненных принципов; время репрессий и революций, протеста, унижений и игнорирования человека, как личности.

Глава 2.

§ 1. Общий анализ цикла

       Стихотворения этого цикла создавались в бурные предреволюционные годы. Блок в этот период был еще весьма далек от общественной жизни и ее интересов, - поэтому эпоха почти не нашла в цикле прямого отображения. Но «звуки живых голосов», звуки времени, все же во многом определили цикл.

 «Стихи о Прекрасной Даме» многоплановы. Их содержане может исталковываться и в «земном» плане (как лирическая история взаимоотношение поэта с его невестой, Л. Д. Менделеевой), и в плане мистико-философском (как история несостоявшегося слияния поэта с «душой мира» , Вечной Женственностью). Очень часто откровенную мистичность концепций «Стихи о Прекрасной Даме» путают с неясностью, нечеткостью. Это вряд ли справедливо. Конечно, «эзотерический» (тайный) язык, которым Блок стремился выразить свои мистические настроения, мало понятен в ряде его оттенков  современному читателю. Но это не значит, что слова подобного языка были лишены — для Блока и для людей, идейно и эстетически ему близких, — определенных значений, находящихся друг с другом в достаточно четких соответствиях. Справедливо и другое, широко известное наблюдение над языком символизма вообще и «Стихов о Прекрасной Даме» в частности.

Для мистики каждая вещь могла рассматриваться как minimum в двух планах:

- в ее внешнем, земном, эмпирическом облике и в ее подлинной, внеземной, «идеальной» сущности. Отсюда дву- и многоплановость ведущих образов иикла. Однако эту многоплановость отнюдь не следует путать с неопределенностью значения. Любой из образов цикла: «я» ,«ты» ,«зима» ,«веспа», «песня» , «тишина» , «небо» , «звезда», «цочь» , «утро» и т. д. и т. п. — может быть рассмотрен в нескольких рядах значений. Но и сами эти ряды, и приблизительный круг значений в каждом из них могут быть описаны, причем степень точности научного описания здесь, в принципе, не будет ниже, чем при попытке, например, логического описания значения образов некрасовской поэзии. Более того, можно высказать мысль на первый взгляд парадоксальную: именно мистичность, ослабленность связей с предметным миром и его сложной диалектикой делает отвлеченные от «эмпирии» системы образов более бедными значением, а потому легче поддающимися операции перечисления и смыслов». Мистические образы схоластичнее и, в этом смысле, «рационалистичнее» тех, которые создаются как несущие «аромат» живой жизни. Не случайно и сам Ал. Блок в дальнейшем увидит путь к обогащению значения своей лирики в сближении с «повседневностью».

Стремись вырваться из «плена материи» в мир «идеальных сущностей», символисты лишали язык своих  произведений «презренной» конкретности, предметности, стремились сделать его многоплановым. Например, «заря», «звезда», «солнце» в «Стихах о Прекрасной Даме» — это отнюдь не просто «небесные тела», а символические обозначения разных форм «явления» героини; «весна» или «утро» - не просто времена года или суток, а время «внезапной встречи» с «Небесной возлюбленной»; «зима» или «ночь» - время разлуки и торжества «злого» земного начала; «ветер» (как и вообще большинство образов природы) – знаки приближения «Ее». Символичны и действия героев («твоей лазурью процвети» - приблизиться к Прекрасной Даме), и их ведущие признаки (так, цветовые характеристики мистической героини – это тона неба и зари). По сути, дву- или мноrоплановы все образы цикла. Но вместе с тем и сам Вл. Соловьев, и «младшие символисты» типа  Ал. блока и Андрея Белоrо считали «небесное» не примитивно противопоставленным «земному», а проявляющимся в земном, на земле, через земное, материальнoe. Поэтому в их творчестве мы не найдем, как правило, ни  прямых философско-теоретических деклараций (хотя и они, конечно, могут встречатъся, но реже, чем, например, в лирике «старших символистов»), ни число условных, умозрительных символов, ни романтического буйства фантазии, Вл. Соловьев и «соловьевцы» ищут образов, земная внешность которых в чем-то подобна иx «идеальной сущности», образов, значение которых не играничивалось бы их «первым» — земным — планом, но и не разрывало бы с ним. Второй —«идеальный» — план значений образов должен непре менно сквозить сквозь первый, как и самое земное бытие, по Вл. Соловьеву, есть не что иное, как отблеск «идей» и их подобие.

   Но отмеченная особенность приводила к тому, что постоянно возникала нозможность истолковывать поэзию рассматриваемого типа только в ее псрвом, земном плане, то есть как поэзию интимно-лирическую, пейзажную и т. п. Советские исследователи, например, не раз уже обращали внимание ии возможность подобного истолкования «Стихов о Прекрасной Даме»: «За мистическими темами и образами его [Блока] поэзии лежали совершенно реальные «земные» человеческие чувства, источником которых было увлечение Л. Д. Менделеевой» (11, 591). Однако эта особенность цикла обычно истолковывалась как отход Блока от ортодоксального «соловьевства». С этим трудно согласиться. Действительно, легко можно принять строки:

Волна в разлуке с морем

Не ведает покою,

Ключом ли бьет кипучим,

Иль катится рекою [ XIV, 36] и т. д. -

за пейзажную лирику, а строки:

И в пурпурс небесного  блистанья,

Очаии, полными лазурного огня,

 Глядела ты, как первое сиянье

 Всемирного и творческого дня [XIV, 171]—

за лирику интимно-лирическую. Между тем оба процитированных  отрывка из поэзии Вл. Соловьева имегот ярко выраженный мистический смысл, а второй из них взят из наиболее мистического произведения поэта – из  поэмы «Три свидания». Разумеется, «наивное» читательское восприятие будет здесь крайне односторонним и неадекватным авторскому замыслу. Но оно не будет и абсолютно чуждым ему, поскольку авторское видение мира подразумевает наличие среди значений образов и первого, эмпирического плана. В этом смысле между «Стихами о Прекрасной Даме» и лирикой Вл. Соловьева принципиального значения нет.

Обратимся к стихотворениям блоковского цикла. «Стихи о Прекрасной Даме» представляют собой настолько нерасторжимое целое, да и хронологически созданы в столь короткий срок, что цикл, пожалуй, можно рассматривать как единый текст, а отдельные стихотворения — как части этого цикла. Общее построение цикла таково. Первые его разделы создают некую цельную картину мира, твердо устанавливают соотношение и характеристики центральных образов. Последующие же разделы «Стихов о Прекрасной Даме» (всего их шесть) повествуют о «превращениях» этих центральных образов и о соответствующих изменениях в отношениях Прекрасной Дамы и героя. Когда для каждого из ведущих героев выясняется возможность полного изменения своей первоначальной сущности, а следовательно, и полного изменения сущности их отношений, цикл завершается. В сознании автора эта полная измена героя самому себе и своему идеалу будет часто отождествляться со смертью. Но, как увидим ниже, эта смерть окажется, по сути, началом новой жизни для блоковской лирики и ее героев.

       Анализ проблематики цикла, таким  образом, может быть сведен  к ответу нa два сложных вопроса: какова исходная «картина мира» в «Стихах Прекрасной Даме» и каковы линии ее изменения, составляющие «сюжет» цикла.

       Обычно считают, что центральное  движение мысли в «Стихах о Прекрасной Даме» связано с образами лирического «я» и его возлюбленной. Это правильно лишь отчасти. Действительно, речь идет чаще всего о взаимоотношениях этих персонажей. Но в общей «картине мира» цикла основной антитезой является иная – оппозиция «неба» и «земли», духовного и материального. Хотя характер сопоставления этих понятий, как увидим ниже, отличается от позднеромантических традиций цикла «Ante lucem», да и во многом – от традиций романтизма вообще, сама антитеза сохраняет свою силу. «Земля» и «небо» - крайние точки, между которыми развертывается действие цикла, и центральные персонажи характеризуются именно своим отношением к этим основным образам [IX, 17 – 19].

    Антитеза «земли» и  «неба» задана как исходная  уже в первых стихотворения  «Стихов о Прекрасной Даме»:

Душа молчит. В холодном небе

Все те же звезды ей горят.

Кругом о злате иль о хлебе

 Народы шумные кричат [III, 78]

Чуть слежу, склонив колени,

Взором кроток, сердцем тих,

Уплывающие тени

Суетливых дел мирских,

Средь видений, сновидений,

Голосов миров иных [III, 106].

Мир «неба» («видений, сновидений, голосов миров иных»), как высокий, противопоставлен низкому миру материального («злата», «хлеба», «суетливых дел мирских»).

    Как посланец  этого высшего мира, как его  воплощение выступает первоначально  и «Она» - «Прекрасная Дама»,  «Дева, Заря, Купина». «Ее» «неземная»  природа в первых разделах  цикла подчеркивается постоянно.  Она  - «дочь блаженной страны»,  «российская Венера», «царица  звездных ратей»; ее образ «нездешней, видно, силой / наделен и окрылен». «Небесные» в облике Прекрасной  Дамы подчеркивается и написанием  имени Ее с большой буквы,  и тем как она «является»  героем.

   Что касается образа  поэта, то он уже в первоначальном  в своем облике двулик : он рвется  к Ней, презирая земное, но он  сам –земной человек. Отсюда - исходная двойственность отношения героя к Прекрасной Даме: устремленность к ней, надежда на полное слияние – и отчаяния от осознания невозможности этого слияния. В иерархии образов цикла герой поэтому постоянно находится ниже своей ожидаемой возлюбленной. Он всегда взирает на Нее с низу вверх:

Близко ты, или далече

Затерялась в вышине? [III, 81]

Взгляни на верх в последний  раз…[ III, 98]

А здесь, внизу, в пыли, в  уничижении,

Узрев на миг бессмертные  черты,

Безвестный раб, исполнен вдохновения,

Тебе поет [III, 107]

То, что героиня цикла  выше лирического «Я», проявляется, конечно не только в их, так сказать, пространственном расположении, но и  в том, что Она- «царица», а он – «безвестный раб», и в том, что сама любовь мыслится для него как высшее «блаженство», а для Нее – как мимолетно даримая милость. При этом, однако, не раз упоминается и постоянно подразумевается что вся Ее сила  - от Ее «небесной родины», а слабость, бессилие героя – от ее притянутости к земле. Поэтому, используя термины современной лингвистики, можно было бы сказать, что в ряде стихотворений цикла в качестве речи (реальной данности сюжетных эпизодов) выступает противопоставления и сближение героя и его «Дамы», но в языке «Стихов о Прекрасной Даме» (то есть в общих принципах построения) основная и определяющая оппозиция  - это антитеза «земли» и «неба». В подобной композиции нетрудно увидеть связь с теми литературными влияниями, которые определили направленность цикла «Ante lucem». Совокупность красок, которыми очерчен мир «земли», постоянно отрицательная оценка этого мира,  представление о том, что все материальное неистинно, ложно, - все это столь же тесно связано с традициями романтизма и «чистого искусства», сколь и с ортодоксальным «соловьевством» (ибо эти эстетические системы во многом совпадали).

    И однако, совпадение здесь все же было далеко не полным. Уже для Вл. Соловьева типично двойственное, глубоко противоречивое отношение к сущности «земного» бытия. Как идеалист «платоновского толка», он склонен был часто считать материю только тенью идей, чем – то вторичным и вместе с тем искаженным и злым. «рассматриваемый сам в себе, природный мир есть зло, обман и страдание», - пишет Вл. Соловьев [XIII, 43]. И в стихотворениях своих он нередко проклинает «злую жизнь, что кипело в крови», полностью верный – в данном случае – традициям романтического субъективизма. Но одновременно Вл. Соловьев как философ был связан и с гегелевской традицией диалектического мышления. И как диалектик Вл. Соловьев должен был признать – вопреки своим «платоновским» посылкам, - что земная жизнь постоянно развивается, изменяясь от низших форм  к высшим. Правда,  Вл. Соловьев (как и Гегель) всегда считал материю формой утверждения и стадией развития духовной сущности мира. Но, следуя традициям диалектического, исторического гегелевского мышления, невозможно было считать реально сложившуюся – и всю материальную – действительность только скоплением бессмысленностей и зла, нельзя было не увидеть в ней закономерностей. И поэтому, с другой стороны, и в философских, и в художественных построениях Вл. Соловьева мы находим любопытные попытки «реабилитировать» материю, земную жизнь, показать ее закономерность, ее «высокий» смысл:

Свет из тьмы. Над темной глыбой

Вознестися не могли бы

Лики роз твоих,

Если б в сумрачное  лоно

Не впивался погруженный

Темный корень их [XIII, 22].

В этих словах весьма отчетливо  декларирована роль «лона» -земли в произрастании «роз» «Истинный, добра и Красоты». Это же находим и в ряде других стихотворений Соловьева.

    Ал. Блок связан  и с этой последней стороной  соловьевских эстетических представлений.  Правда , прямых поэтических деклараций о роли земного «лона», о возможности «высокой» трактовки темы земли в «Стихах о Прекрасной Даме» мы не находим (вообще- это следует сразу же отметить – рассуждений в лирике Ал. Блока неизмеримо меньше, чем в соловьевской). Но зато в цикле очень важное место занимает такая существенная часть «земного бытия», как природа. В «иерархии образов» цикла место природы достаточно высоко: она- посредник между «Девой, Зарей, Купиной» и поэтом. Именно через природу «Она» нисходит к лирическому герою цикла, а потому явления природы, кроме своей непосредственной, эмпирической сущности, имеют и другую, основную: они – знаки «Ее» приближения.  В этом и состоит второй план значений таких образов, как «небо», «горы», «закаты», «рассветы», «заря», «утро», «весна» и т. д. и т. п. Подобная трактовка, с одной стороны, свидетельствовала о попытке мистически истолковать образы реальной действительности, образы «земного ряда»; с другой стороны, ее можно истолковать и как стремление оправдать земной мир, увидеть в нем нечто большое и значительное.

    Надо сказать,  что стихотворений, «оправдывающих»,  «возвышающих» природу, в цикле  очень много. В одном из них  природа даже не только вводит  Прекрасную Даму, но и замещает  ее, прославляется вместо «Нее».  Голоса природы – 

…звучат, они ликуют,

Не уставая никогда,

Они победу торжествуют,

Они блаженны навсегда.

<…>

Звенит и буйствует  природа,

Я – соучастник ей во всем! [III, 92]

Это оправдание природы проведено  в «Стихах о Прекрасной Даме»  значительно последовательнее, чем  в лирике Вл. Соловьева. Весьма знаминателен факт, отмеченный Д. Е. Максимовым: читая философские сочинения Соловьева, Блок раздраженно и полемически отмечает те места, где Соловьев, исходя из «платоновских» основ своего мировоозрения, старается «принизить» природу. Так проявляется важнейшая особенность цикла «Стихи о Прекрасной Даме»: верный – пока что – всем основам мировоозрения и эстетики Вл. Соловьева, Ал. Блок уже теперь развивает часто именно наиболее сильные стороны его взглядов и творчества.

     Так, воспевание  природы пока никак еще не  означало разрыва ни с традициями  лирики «чистого искусства», ни  даже – при известных оговорках  – с романтизмом. Ведь природа  в цикле хотя и материальна,  однако рассматривается как такая  наиболее одухотворенная форма  материи, которая противопоставлена ее низшим формам (быту, социально-политической жизни, «толпы» и т. п.). Но потенциально в прославлении природы – части посюстороннего мира – заключалась возможность будущего обращения Ал. Блока к традициям, совершенно чуждым символизму, - к традициям русского демократического искусства XIX века., с его прославлением естественного, «нормального» бытия как связанного с природой.

    Однако еще  интереснее другая особенность  цикла. Блок не столько «повышает  ценность» земного мира, сколько  сам мир «неба» наделяет, по  существу, земными чертами.

     Мир идеала  и Вечной Женственности, как  носительницы этого идеала, у Вл. Соловьева тоже не исключительно «антиматериален». Согласно соловьевскому «триадическому» взгляду на мир, высшая форма бытия – «синтез» - должна быть не духовной и не материальной, а соединять в себе оба начала, дух и материю, «землю» и «небо». В момент синтеза –

…весь свой блеск небесный свод откроет

И всю красу земли недвижно озарит, [XIII, 21]

Соловьев мечтал об обновленном, идеальном бытии, которое – 

Мощным потоком все  думы людские обнимает,

Цепь золотую сомкнет  и небо с землей сочетает.

Для Соловьева поэтому Вечная Женственность, которая должна принести на землю «весну» всеобщего счастья, не ниже, а, пожалуй, даже выше чистой «духовности», чистой «идеи».

      Эта сложная  мистическая философия далеко  не во всем объеме была воспринята А. Блоком. В частности, Прекрасная Дама почти нигде не воспринимается как мистико-общественный идеал, как несущая «весну» всему человечеству. Чуждые Блоку и сложные рассуждения о «синтезе»; для него Прекрасная Дама не нечто более высокое, чем «чистая» идея, не будущий синтез земли и неба. Она - сходящая к поэту, а не человечеству «Небесная возлюбленная», и ее ценность обусловлена ее небесной родиной, от нее зависит.

      Но вместе  с тем соловьевское представление  об идеале не как о начале  антиматериальном очень важно  и для «Стихов о Прекрасной  Даме». Сам мир неба и его  посланницы наделен, так сказать,  чертами земли. Традиционно –  романтический эпитет к слову  «небо» - «холодное» - довольно редок  для начала цикла. Зато крайне  интересно, что мир неба и  Прекрасной Дамы – это мир,  не только воспринимаемый через  ощущения, но и несущий поэту  предельную яркость ощущений. Это  мир слепящее ярких красок: ослепительно  белого, ярко- голубого, красного. Она  – 

Молодая, золотая,

Ярким солнцем залитая,-

Она идет «голубыми путями», «горит алмазом» в ночи, она – 

…лазурью золотою

Просиявшая навек! [III, 116] –

«лучезарный храм»; она «горит над высокой горою»; она ярка, как звезда и как солнце, и т.д.

    Мир «Ее» - это  и мир гармонических звуков, «перелетных слов», «звучных песен», «песен веселых».

     Уже само  это представление о положительном  идеале как воспринимаемом сенсорно  и как несущем полноту чувств  разительно отличается и от  идеалов романтической поэзии, и  от основной направленности цикла  «Ante lucem», и от представлений церковно-спиритуалистических (с которыми критика иногда сопоставляла блоковскую мистику).

     Не менее  интересно и то, что мир поэтического  идеала дан как ярко эмоциональный.  Это мир радости, смеха и  веселья:

Кто- то шепчет и смеется

Сквозь лазоревый туман.

В чьем – то женственном дыханьи,

Видно, вечно радость мне! [III, 89]

       Песни такие веселые

Не раздавались давно! (III, 127)

Герой приближается к «божьему чертогу», «полный блаженства» [III, 79]; проводник «небесного начала» - природа – «ликует» [III, 92]; мир идеала – «праздник смеха», он «бытует весельем» [III, 95] и т. д. и т. п.

    Здесь «небесному»  миру приданы черты, в корне  противоположные тем, которыми  он наделялся, как правило,  в поэзии романтической: это  не мир аскетической жертвы, скорби  по несовершенству вселенной,  а мир радости и «гармонии».

     Таким образом,  мир положительного идеала в  традиции романтизма и в согласии  с мистико – идеалистическими основами мироощущения молодого Блока отнесен на небо; но, в отличие от указанных систем, мир этот сенсорно воспринимаем, несет герою полноту ощущений и чувства счастья и гармоничности бытия. Так этическое содержание положительного идеала оказывается – в основном – стихийно связанным с традициями искусства Ренессанса, с его идеалами полнокровного, счастливого бытия, гармонического человека. Эта сторона мироощущения молодого А. Блока, развивавшая и неслыханно усиливавшая наиболее сильные стороны лирики Вл. Соловьева, и была тем зерном, из которого выросли затем антимистические настроения поэта.

Таковы исходные характеристики основных образов цикла.

        В движении «лирического сюжета» можно выделить несколько этапов. Правда, понятие «этапа» здесь скорее типологическое, чем хронологическое, поэтому мы будем объединять однотипные стихотворения в группы. В целом, однако, последовательность групп даст представление и о движении поэтической мысли от первых разделов цикла к последним.

     Первая группа стихотворений – это те, в которых отражена описанная выше «исходная ситуация»: «двуликая» душа поэта в радостном предчувствии ждет посланницу «миров иных»; мотив ожидаемого «слияния» связан с антиаскетическим идеалом радостного, гармонического бытия.

   Во второй группе произведений возникает тема «Ее» холодности к герою. Биографически она связана с сомнениями поэта в чувствах к нему Л. Д. Менделеевой, идейно – с мыслью о несовместимости небесной природы «Ее» и земного облика лирического героя:

…Моей ли жалкой, слабой речи

Бороться с пламенем твоим  [III, 80]

Это невозможность слияния  с «Ней» - пока – не снижает в  глазах лирического героя цикла  ценности его идеала. Напротив: чем  «Она» недоступней – тем «небесней» и тем больше стремится герой  к своей Прекрасной Даме. Но сам  облик героя уже теперь претерпевает ряд интересных изменений.

     Во-первых, «ключевые»  настроения восторга, радостного  предчувствия сменяются настроениями  отчаяния, тоски, темами ушедшей  или безответной любви и –  в своем наиболее последовательном  завершении – темой смерти.

    Во- вторых, интересно  изменяется эстетический идеал  поэта: появляются не заданные, как уже отмечалось, первоначальной  расстановкой персонажей мотивы  аскетизма, жертвы, придающие ряду  стихотворений цикла «средневеково» - романтический колорит. Герой,  принявший облик рыцаря или  смиренного инока, клянется

… молитвенным миром гореть

И таиться на этой земле  [III, 84].

Следует подчеркнуть еще  раз, что тема аскетического самоподавления возникает всегда и исключительно в сочетании с темой «Ее» холодности, как попытка приспособиться к новому облику героини. Стоит вновь появиться мотиву надежды на взаимное чувство – и облик героини и героя сразу же окрашивается в «ренессансные» тона.

Третья группа стихотворений. Здесь параллельно с темой неразделенной любви возникает мотив сомнения: является ли возлюбленная поэта «Той Самой», о которой он мечтал, или только «Ее» призраком, обманом? Этот постоянно поднимающийся вопрос можно сформулировать и иначе: не произойдет ли в момент «Ее» появления на земле превращения Прекрасной Дамы в земное, то есть неистинное, злое существо, а любви к «Ней» - в «черную», земную, чувственную страсть? Сомнение это сопровождает уже одно из самых «ортодоксально» - мистических стихотворений цикла – «Предчувствую тебя. Года проходят мимо…».

… Как ясен горизонт! И  лучезарность близко.

Но страшно мне: изменить облик Ты (III, 94).

Эта тема еще не разрушает  основной оппозиции цикла – антитезы «истинного» мира идей и ложности «суетливых дел мирских». Но здесь  впервые звучит сомнение во всемогуществе  «души мира», впервые признается возможность победы над ней «земного начала».

      Начало  это по – прежнему мыслится еще как злое. Отсюда – появление мотива двойственности и самого героя, его причастности к миру земного зла. Возникает связанная с романтическими традициями тема двойника. Впервые появившись во втором разделе цикла « Я помню час глухой, глубокой ночи…», она становится особо значимой в последующих разделах (« Неотвязный стоит на дороге…», «Двойнику», «Мы, два старца, бредем одинокие…» и т.д.). Параллельно идет тема «заколдованной, темной любви», столь не похожей на чувства «истинного» рыцаря Прекрасной Дамы.

    Но, пожалуй, самым  любопытным является то, что именно  с появлением настроений разочарования возникают почти не существенные для первых разделов цикла образы людей. Вначале их смысл – чисто романтический, знакомый нам по «Аnte lucem» («За городом, в полях, весною воздух дышит…», «Входите все. Во внутренних покоях…», «Зарево белое, желтое, красное…»). Затем, однако, начинают мелькать образы «народа», как положительные («молящиеся толпы»в стихотворении «Медленно в двери церковные…»), а также образы людей, ведомых к высокой цели (стихотворние «Я шел – и вслед за мною шли…»). Одновременно появляется полностью отсутствовавший в первых разделах цикла образ города («За городом, в полях, весною воздух дышит…», «Сумрак дня несет печаль…»). В иерархии образов цикла город занимает одно из низших мест: он – синоним земной «суеты», место сборища «толп». Если сквозь образы природы проглядывает Прекрасная Дама, то город ассоциируется с «антинебесным», дьявольским началом, с образом «мертвого и безликого» «сына бездонной глубины».

Четвертая группа стихотворений. Начиная примернос середины третьего раздела (с осени 1901 года) «изменение облика» героини начинает изображаться как совершившийся факт. В Ней победило злое, земное, «черное» начало:

…Ты – другая, немая, безликая,

Притаилась, колдуешь в тиши [III, 142]-

Соответственно и любовь Ее к поэту (а не только поэта к  Ней) начинает изображаться как злая страсть («Мне битва сердце веселит…», «При желтом свете веселились…»). Параллельно  – как и всегда в цикле -  идет изменение героя: он тоже становится недобрым:

Как бьется сердце – злей и чаще!..[ III, 206]

В этом плане как ключевое к четвертому разделу можно рассматривать  стихотворение «Люблю высокие соборы…». Здесь не только прямо декларирована  двойственность героя, сосуществование  в его душе начал добра и зла («Христа» и «дьявола»). Подобное признание в какой – то мере могло быть сделано и героем первых разделов цикла. Различие в ином. Во - первых, «дьявольское» начало признано основным, сущностью, «образом», в то время как «священное», небесное – только «маска лицемерная»:

         …осторожно хороню

Свой образ дьявольский и дикий

В сию священную броню.

В своей молитве суеверной

Ищу защиты у Христа,

Но из –под маски лицемерной

Смеются лживые уста [III, 187].

Во – вторых – и  это еще существенней, - «дьявольское»  в герое нимало не осуждается и  вообще никак не оценивается, а лишь констатируется.

   В последних разделах цикла, однако, изредка встречаются стихотворения и еще одной – пятой группы, - те, в которых героиня и герой, приобретая «земные» черты, не рассматриваются больше как носители зла, а приближаются к образам «просто людей», утрачивая мистический колорит, второй – символический – план. Характерно, например, изменение иерархии отношений героя и героини – теперь он стоит вровень с ней; герой и Она – оба – на земле:

И я <…>

Следил мужчины профиль  грубый,

Ее сребристо – черный мех

И что-то шепчущие губы [III, 221].

В стихотворениях подобного  типа начисто отсутствует и какая  бы то ни было мистическая терминология, и традиционная для цикла в  целом система символов, и вообще любые текстовые намеки на возможность  символического истолкования их смысла. В «Стихах о Прекрасной Даме»  эта группа произведений еще весьма немногочисленная, однако о ее существовании полезно напомнить. Итогом цикла, таким образом, можно считать намеченное пунктиром преображение героев в «посюсторонних», земных – результат охлаждения к соловьевской мистике. [IX, 20 – 29]

Впервые цикл стихов о Прекрасной Даме был опубликован в «Северных цветах » за 1903 год , то есть в год женидьбы Блока на Л.Д. Менделеевой. Обращаясь к редактору журнала В. Брюсову, Блок замечал : « Посылаю Вам стихи о Прекрасной Даме. Заглавие ко всему отделу моих стихов в «Северных цветах » я бы хотел поместить такое : « О вечно-женственном ». В сущности это и есть тема всех стихов…».

В своих « Записных книжках  », в записи от 26 марта 1910 года Блок особенно подчеркивает важность этого цикла и со стороны идейно -этической : « Стихи о Прекрасной Даме » - уже этика, уже общественность » ( Александр Блок ). Записные книжки. М .1965. В записи от 28 июня 1916 года появляются такие строки: « Лучшими остаются « Стихи о Прекрасной Даме » . Время не должно тронуть их ,как бы я ни был слаб, как художник ».

 Время и не « тронуло  их » - в истории мировой  поэзии цикл стихов Блока   « О Прекрасной Даме » находится в ряду бессмертных лирических созданий Петрарки, Данте, Шекспира.

 М.А. Бекетова сообщает, что в последние годы своей жизни Блок собирался издать книгу « Стихов о Прекрасной Даме » по образцу дантовской Vita Nuova. В каждом стихотворении должны были предшествовать комментарии в таком роде: « Сегодня я встретил свою донну и написал такое - то стихотворение ». Слёзы такого замысла мы находим в наброске предисловия к предлагавшемуся новому изданию первой книги в 1918 году.

§ 2. Построение, символика книги

« Стихи о Прекрасной Даме » - поэтический дневник Блока. Из стихотворений, написанных в 1901 году и в 1902 году, он отобрал около половины , распределил в строго хронологическом порядке и разделил на шесть отделов ( | С.- Петербург. Весна 1901 года;|| Шахмотово. Лето и осень 1901 года ;||| C . Петербург . Осень и зима 1901 года и т. д. ). Поэт признавался, что « технически книга очень слаба », и называл её « бедное дитя моей юности ». Но он любил свои несовершенные стихи и в последние годы к ним возвращался: переделывал, исправлял, печатал в журналах, составлял новые сборники, из которых один « За гранью прошлых дней » вышел в свет за год до его смерти (1920 году). По свидетельству Вл. Пяста, умирающий Блок сказал матери: « Знаешь что? Я написал один первый том. Остальные всё – пустяки ». 

Редко какой лирик  не касается темы «Прекрасной Дамы». Вот и Александр Блок, первый поэтический  сборник которого вышел в 1905 году, его так и назвал — «Стихи о  Прекрасной Даме».

Идею дать такое  имя циклу подсказал автору русский  поэт Валерий Яковлевич Брюсов. Цензура  не приложила руку к сборнику поэта; это произошло благодаря протекции  Э.К. Метнера, будущего известного руководителя издательства «Мусагет», с которым автор в дальнейшем поддерживал дружеские отношения.

«Стихи о Прекрасной Даме» состоят из трёх разделов, связанных между собой: «Неподвижность», «Перекрёстки», «Ущерб».

В первом разделе, «Неподвижность», собраны стихи, непосредственно  обращённые к Прекрасной Даме. «В само понятие  «Неподвижность» Блок вкладывает глубокий философский смысл, и оно в его поэтическом иносказании имеет много оттенков. Самый несомненный из них выражает идею постоянства, верности, рыцарского служения Прекрасной Даме». В этот раздел сборника «отобраны наиболее лирически сильные, ответственные, резко звучащие стихи».

Запевающий  сон, зацветающий цвет, 
         Исчезающий день, погасающий свет.

Открывая  окно, увидал я сирень. 
        Это было весной — в улетающий день.

Раздышались цветы — и на темный карниз 
         Передвинулись тени ликующих риз.

Задыхалась  тоска, занималась душа, 
         Распахнул я окно, трепеща и дрожа.

Второй раздел сборника, именуемый «Перекрёстки», другого  плана. Существенно меняется палитра, ритм, появляется Петербург в видении  Блока. Пред нами – его Город. Если «Неподвижность» — всё о деревенском, о чудном мире Природы, то «Перекрестки»  — это о некоем повороте, который  совершил автор. Уже стартовое стихотворение  «Обман», его название, скажет нам  о многом. Лучезарность строк позади, многозначительность и откровенная  дерзость – впереди. Вместо розовых  зорь – фабричная гарь, в глаза  мечется красный свет.

Утро. Тучки. Дымы. Опрокинутые кадки. 
        В светлых струйках весело пляшет синева. 
        По улицам ставят красные рогатки. 
        Шлёпают солдатики: раз! два! раз! два!

Раздел «Ущерб», третий по счёту — переходного  плана. Впереди новый сборник  стихов — «Нечаянная радость».

«В одном из поздних  писем (весна 1914 года) Блок изрёк вещие  для него слова, относящиеся в  равной мере к его прошлому, настоящему и будущему, ко всей его жизни, по которой он шёл «стезёю правды: «…искусство там, где ущерб, потеря, страдание, холод. Эта мысль стережёт всегда…». Название заключительного раздела книги «Стихов о Прекрасной Даме» — «Ущерб» — содержит в себе именно этот смысл, о котором говорилось в блоковском письме».

«Настоящее вокруг Тебя, живой и прекрасной русской девушки» — так писал Блок своей невесте, делая комментарии к сборнику о «Прекрасной Даме».  Выход этого поэтического труда Блока не прошёл незамеченным. Одним из первых критиков поэта явился его друг Андрей Белый (конфликтных ситуаций на тот момент между ними ещё не было). «Здесь в Москве есть люди, которые ставят Вас во главе русской поэзии. Вы и Брюсов нужнейшие поэты для России».

§ 3. Анализ стихотворений

                                 «Вхожу я в темные храмы...»    

Первую свою книгу  поэт создал под сильным влиянием философских идей Владимира Соловьева. В этом учении поэта привлекают представления  об идеале, о стремлении к нему как  воплощению Вечной Женственности –  красоты и гармонии. Своему идеальному образу Блок дает имя – Прекрасная Дама. 

Весь цикл «Стихов  о Прекрасной Даме» пронизан искренним  чувством любви. Но что это за чувство? В чем его особенность? Несмотря на то, что в основе цикла лежит  автобиографический факт – роман  поэта с его будущей женой  Любовью Дмитриевной Менделеевой  – необходимо отметить, что лирический герой влюблен не в реальную, а  в идеальную женщину, в некий  образ. К этому странному чувству  примешивается и религиозная  любовь. Герой любит Прекрасную Даму не как мужчина любит женщину, а как человек любит и преклоняется перед чем-то ему недоступным, прекрасным и великим. Эту любовь можно назвать  божественной. В ней нет ни капельки пошлости и приземленности.  
         Через весь цикл стихов, представляющий своеобразный «роман», проходит мотив идеальной любви-стремления. Реализуется этот мотив в постоянном ожидании героя встречи с героиней и боязнью этой встречей разрушить возвышенность чувства. Особенность этого цикла - в неразделённости двух планов: личного, реального и космически-универсального мифа, о путях земного воплощения Души мира.  
      Одно из самых ярких стихотворений этого цикла - «Вхожу я в тёмные храмы…». Оно было написано в 1902 году. Мерность ритма, певучая монотонность строк, даже если не вдумываешься в слова, вызывают чувство высокое, немного торжественное. Оно поддерживается лексикой тоже высокого наполнения: храм, обряд, лампады. Это стихотворение представляет нам и всю первую книгу, и мир чувств молодого Блока, отгородившегося от «противоречий, сомнений и угроз жизни». Этот мотив стремления к свету, к правде, к преображению мира станет одним из ведуших в творчестве А. Блока. 

  По жанру произведение представляет собой маленькую поэму, так как имеет сюжет: герой находится в храме, ждет свою возлюбленную и переживает сильные чувства, связанные с этим ожиданием. Так реализуется главный мотив цикла стихов – мотив ожидания. Действительно, оно для лирического героя кажется важнее, чем сама встреча: 

Там я жду Прекрасной Дамы 
         В мерцании красных лампад. 
      Красные лампады усиливают момент трагичности. Эта трагичность осознается героем и исходит от того, что реальность не соотносится с хрупкой мечтой, тем образом, который живет в сердце поэта: 
В тени высокой колонны 
Дрожу от скрипа дверей. 
А в лицо мне глядит, озаренный,

Только образ, лишь сон о Ней.

Стихотворение –  это сжатая мысль, поэтому по одному слову мы угадываем о целой  истории. Так по фразе: «О, я привык к этим ризам // Величавой Вечной жены!» становится понятно, что не первый раз герой ждет свою возлюбленную в этом храме. А перефраза – «Высоко бегут по карнизам // Улыбки, сказки и сны…» - рисует перед читателем сам храм.  
    Поэт имеет ввиду блики солнца, которые пробиваются через высокие окна под крышей. Этот свет становится символом идеального стремления героя. 
    Степень переживания персонажа показана в последнем четверостишии стихотворения: 
О, Святая, как ласковы свечи, 
Как отрадны Твои черты! 
Мне не слышны ни вздохи, ни речи, 
Но я верю: Милая – Ты. 
    Здесь говорится о том, что героиня еще не пришла, но будет с минуты на минуту, и любящее сердце уже предчувствует эту скорую встречу. 
      В стихотворении «Вхожу я в темные храмы…» поражает не столько обилие тропов, сколько цветопись, которую активно использует автор. Так, Блок использует для создания особой атмосферы такие цвета: черный («темные храмы»), красный («красных лампад»), золотой («озаренный… образ», «О, я привык к этим ризам…», «Высоко бегут по карнизам», «свечи»). Как видно, преобладающий цвет – золотой и все его оттенки (пламя свечи, солнце, расшитые золотом одежды), а он, как известно, является символом богатства и процветания. Таким образом, подчеркивается полнота чувства героя и счастье, которое он нашел в любви. А красный и черный как бы указывают на трагичность этого чувства.  
       Женский образ символичен, у неё множество имён: Прекрасная Дама, Величавая Вечная Жена, Святая, Она, Милая. Но несмотря на всю её возвышенность, это реальная женщина, как реален и герой.  
     Звучание стихов Блока вызывает очень сильное эмоциональное и эстетическое сопереживание. За гранью «отношений» героев читаются ещё более глубокие поэтические открытия. Юному Блоку оказалась подвластной мудрость жизни, во всяком случае, в той её части, которая связана с состоянием любви.

“Мы встречались  с тобой на закате”

Мы встречались  с тобой на закате,

Ты веслом рассекала залив.

Я любил  твое белое платье,

Утонченность  мечты разлюбив.

Были  странны вечерние встречи.

Впереди – на песчаной косе

Загорались  вечерние свечи

Кто-то думал  о бледной красе.

Приближений, сближений, сгораний –

Не приемлет лазурная тишь…

Мы встречались  в вечернем тумане,

Где у  берега рябь и камыш.

Ни тоски, ни любви, ни обиды,

Все померкло, прошло, отошло…

Белый стан, голоса панихиды

И твое золотое  весло.

  Фонетические средства: аллитерация – [ж/г] – 3я строфа {контраст} [ш] – 3я + четвертая [ч], [р], [л] – общий фон

ассонанс + аллитерация = [лижений/ний], [ашло]

Морфемные средства: при-ближений, с-ближений + с-гораний

по-меркло + про-шло, ото-шло

Лексические: специальные – нет

Неологизмы –  нет

Устаревшие – панихида

Отрицательное –  нет

Существительное в  тв. п. –нет

Олицетворения: лазурная тишь

Метафоры: утонченность мечты, бледная краса, лазурная тишь, голоса панихиды

Гипербола: нет

Оксюморон: нет

Перифраз: нет

Эпитет А) метафорический: безмолвная встреча, вечерние свечи, бледная краса, лазурная тишь, белый стан.

Б) изобразительный: белое платье, песчаная коса, вечерний туман, золотое весло

В) лирический: нет

Метонимия: нет

не – искажение

Синекдоха: нет

Поэтический синтаксис:

А) градация:

Б) повторы: анафора: нет

Эпифора: нет

В) эллипсис: Приближений, сближений, сгораний –

Не приемлет лазурная тишь…

Г) инверсия: Были странны  вечерние встречи (и др)

Риторические приемы:

А)восклицание: нет

Б) вопрос: нет

В) умолчание:

Приближений, сближений, сгораний –

Не приемлет лазурная тишь…

Ни тоски, ни любви, ни обиды,

Все померкло, прошло, отошло…

Размер: 3х-стопный  анапест

Рифма: перекрестная авав; жен.\муж.\жен.\муж.\, в основном – полная

(+J: сгораний-тумане, закате-платье)

стихотворение из цикла  стихов о Прекрасной Даме, написано в 1902г.

Лирический герой  Блока вспоминает о своей любви, абсолютно реальной:

Я любил  твое белое платье,

Утонченность  мечты разлюбив.

Но уже во 2ой строфе он (герой) признает неестественность этих “странных” встреч на фоне чьих-то дум о “бледной”, призрачной “красе”  мечтаний; реальность странна среди  “вечерних свеч”. И герой признает свою принадлежность именно к миру мечты, несмотря на предполагаемую “телесность”, реальность любви: встречи происходят “в вечернем тумане, где у берега рябь и камыш”, где нежность вечера сглаживает, смягчает огонь страсти. Жизнь “приближений, сближений, сгораний” гасится, тонет в неясных сумеречных очертаниях, среди камышей, а звук [ж], ее олицетворяющий, резко ворвавшийся в общий звукоряд стихотворения, исчезает под тихими волнами [т],[ш], всплесками [л] и [л’], под рябью мечты. В последней строфе стихотворения аллитерация [ж] заменяется органичным для сонной действительности лирического героя повтором [ш] в словах “прошло, отошло”. Единственная строка стихотворения, характеризующая реальность – “приближений, сближений, сгораний” - в 4ой строфе отражается приглушенно, нечетко, гармонично сочетаясь с “лазурной тишью мечты”: “Все померкло, прошло, отошло”, и эта замена яркого [ж] на [ш], группы [г], [р], [н] на [к], [р], [л] является микроотражением основной темы стихотворения – возвращения героя в свою нереальную действительность из недействительного для него мира реальности. Образы, сопутсвующие героине – лишь подтверждение этой темы. Вспомните, если в первой строфе:

Мы встречались  с тобой на закате,

Ты веслом рассекала залив.

Я любил  твое белое платье,

Утонченность  мечты разлюбив, -

то в последней  строфе все эти образы появляются снова, но уже чистые, мягкие, органично  вплетающиеся в собственный мир  героя. “Закат” отражается “голосами панихиды”, “платье” – воплощение земного существования – становится легким очерком тела – “станом, а рассекающее залив весло” видится теперь не как разрушающее гладкую поверхность воды, а застывшим без движения – “золотым” (есть смысл закопаться глубже по поводу “белого платья” на основе античных мировоззрений – белый как цвет смерти, по поводу весел и лодок можно нырнуть в скандинавскую мифологию – куда и на чем плывут умершие, но собственно идея насчет кольцевой композиции должна сохраниться, только мотив Судьбы усилится (от себя не уйдешь) и появится, возможно, мотив предугадания).

Таким образом, стихотворение  имеет кольцевое построение –  автор возвращается к образам  первой строфы в последней, снимая с них точные контуры реальности, окончательно растворяя их в фантазийно-призрачном мире своего лирического героя.

Статичность, недвижимость мечты чувствуется не только в  звукописи , она создается и за счет певучей одинаковости размера всех строф: трехстопный дактиль с клаузулой в 1ой и 3ей строках и постоянной перекрестной рифмой авав. Стихотворение благодаря четкости построения звучит будто независимо от того, что в нем описано, и даже не вникая в смысл слов, читатель слышит плеск рассекаемой волны, шорохи песка перешептывания камыша, чувствует легкую сырость тумана, видит размытые очертания бледных пятен огня и вместе с автором сплетает из вечерних приглушенных теней сияющее золото мечты с тем, чтобы унести его в свой собственный мир…

Таким образом:

1. Стихотворения этого цикла создавались в бурные предреволюционные годы.