Жанр элегии в творчестве Е.А.Баратынского и А.С.Пушкина

 Пушкин же в своем стихотворении «Признание» воспроизводит с удивительной точностью, доходящей подчас до эмблематической выраженности, жанровое лицо элегии: причудливое сочетание еще не высохших на глазах слез и уже расцветающей на устах улыбки. Сама переходность элегического состояния, смешанная природа чувств лирического субъекта подчеркивается у Пушкина грамматической формой повелительного наклонения, сулящей желанную, но во многом еще недоступную перспективу ("Алина! сжальтесь надо мною; / Но притворитесь! Этот взгляд / Все может выразить так чудно! / Ах, обмануть меня не трудно!.. / Я сам обманываться рад! "), которая указывает на неустойчивость обретенной гармонии, хрупкость самой поэтической мечты.

 

Рассмотрим особенности  художественной системы и поэтики  Е. Баратынского и А.С.Пушкина на примере анализа элегий «Разуверение» и «Я вас любил».

На первый взгляд мы видим в данных элегиях конфликт лирического героя с внешним миром, что свойственно всем романтикам, уход лирического героя в мир сновидения

(…больного / В его дремоте не тревожь! / Я сплю, мне сладко усыпленье…)

Темой элегий становятся переживания лирического героя, испытавшего разочарование в этой жизни. Но при более близком рассмотрении оказывается, что переживания подвергаются анализу. Уже с первых строк становится ясно, что лирический герой, обращаясь к женщине, прекрасно осознает, что она не любит его, это всего лишь прихоть, ей не нужны его искренние чувства:

Не искушай меня без  нужды

Возвратом нежности твоей…

 

Чувств уже нет, это  всего лишь имитация. Те чувства, глубокие и сильные, видимо, когда-то оказались обманом, сном (И не могу предаться вновь / Раз изменившим сновиденьям!) и лирический герой не желает вновь оказаться в этом «обмане». Он не виноват в том, что не верит «увереньям», «не верует в любовь», не верит в «бывалые мечты». Он всего лишь подчиняется общему ходу жизни, в которой счастье невозможно, невозможна и истинная любовь:

В душе моей одно волненье

А не любовь пробудишь ты.

«Волненье» вместо любви. Высокие чувства обернулись для  него обманом, и остались только какие-то получувства. Поэтому лирический герой  и разочарован, а «прежнее» лишь «множит» его и без того «слепую тоску». Лирический герой не хочет вспоминать о пережитом, так как эти переживания доставляют ему только боль, поэтому он называет себя «больным» и просит его «не тревожить» в его «дремоте».

 

Мы видим, как на протяжении стихотворения чувство теряет свою одухотворенность. В этом нас убеждает выстроенный в элегии семантический  ряд: нежность – обольщения – уверения – любовь – сновидения – слепая тоска – больной – дремота  – бывалые мечты – одно волненье. Для того, чтобы его выстроить, необходим глубокий анализ своих  переживаний. Может быть, поэтому  неоднократно литературоведами и критиками  высказывалась мысль о том, что  «в элегиях Баратынского дана как  бы целостная «история» чувства  от его полноты до исчезновения и  возникновения нового эмоционального переживания». (В.И. Коровин)

 

Элегия четко делится  на две части. Если в первой части (1,2 четверостишия) лирический герой  говорит о том, что было, о прежних  чувствах (нежность, любовь и т.д.), то во второй части (3,4 четверостишия) мы видим  то, что стало, вернее, то, что осталось от этих чувств. И герой размышляет не о прошлом, а над тем, к чему это «прошлое» привело (тоска, дремота  и т.д.). Прежние чувства важны лишь потому, что их надо уразуметь, обдумать, понять, осмыслить и сделать вывод: любовь уже не вернуть, не «пробудить».

 

Если обратить внимание на синтаксис, то можно заметить, что  о былых чувствах лирический герой  говорит воодушевленно, взволнованно: об этом свидетельствуют восклицательные  знаки, которыми заканчиваются первые два четверостишия. Воспоминания об этих чувствах вызывают у героя бурю эмоций, но доставляют боль. Он будто  пытается убедить или оправдать  свое теперешнее состояние. В третьем  четверостишии, которое тоже заканчивается  восклицательным знаком, тема уже  сменилась, но герой еще не успокоился, он еще находится по властью эмоций. И в этом свете обращение «друг  заботливый» звучит даже саркастично. Но в конце стихотворения мы видим, что лирический герой уже холоден  и рассудителен. Он принял решение: он не желает возвращаться в тот  обманный мир «сновидений», в котором  пребывал ранее. Лирический герой, пусть  и разочарованный, пусть и без  любви, остается в мире реальном. И  пусть жизнь без любви –  это тоже «усыпление», «дремота», все  же герой остается в ней со своими размышлениями, со своей «слепой  тоской». Поэтому в конце элегии уже нет восклицательного знака, а стоит точка, свидетельствуя о  том, что последнее четверостишие  – это своеобразный вывод из предыдущего  анализа собственных переживаний.

 

Теперь становится понятным и название стихотворения. «Разуверить» - значит лишить уверенности, лишить веры. Следовательно, лирический герой перестает  верить в светлые искренние чувства, в идеалы, в человеческие отношения. И он ставит окончательную точку  в вопросе о своих переживаниях. Ведь повествование ведется от первого  лица, значит, о собственных переживаниях говорит герой. Он разуверился в  существовании счастья и избрал для себя «иной путь».

 

Таким образом, можно сказать, что предметом стихотворения  становится сама мысль о гибели подлинного чувства. А элегичность достигается  именно тем, что логическое развитие мысли о гибели чувства сопровождается глубоким эмоциональным переживанием.

 

Стихотворение «Я вас любил…»  — это маленькая повесть о  неразделенной любви. Оно поражает нас благородством и подлинной  человечностью чувств. Неразделенная  любовь поэта лишена всякого эгоизма:

Я вас любил: любовь еще, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас  больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас нечем.

 

В письмах к Каролине Собаньской (ей посвящено стихотворение) поэт признается, что испытал всю ее власть над собой, более того — обязан ей тем, что познал все содрогания и муки любви, и по сей день испытывает перед ней боязнь, которую не может преодолеть, и умоляет о дружбе, которой он жаждет, точно нищий, вымаливающий ломоть.

Сознавая, что просьба  его очень банальна, он тем не менее продолжает молить: «мне необходима ваша близость», «моя жизнь неотделима от вашей».

Лирический герой в  этом стихотворении — человек  благородный, самоотверженный, готовый  оставить любимую женщину. Поэтому  стихотворение пронизано чувством огромной любви в прошлом и  сдержанным, бережным отношением к  любимой женщине в настоящем. Он по-настоящему любит эту женщину, заботится о ней, не хочет тревожить  и печалить ее своими признаниями, желает, чтобы любовь к ней ее будущего избранника была такой же искренней  и нежной, как любовь поэта.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью  томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам бог любимой  быть другим.

 

Стихотворение «Я вас любил…»  написано в форме послания. Оно  невелико по своему объему. Жанр лирического  стихотворения требует от поэта  краткости, обуславливает компактность и в то же время емкость в  способах передачи мысли, особые изобразительные  средства, повышенную точность слова.

Для передачи глубины своего чувства Пушкин использует такие  слова, как: безмолвно, безнадежно, искренно, нежно.

Стихотворение написано двусложным размером — ямбом, рифма перекрестная (1 – 3 строка, 2 – 4 строка). Из изобразительных  средств в стихотворении используется метафора «любовь угасла».

Лирика, воспевшая любовь к женщине, тесно связана с  общечеловеческой культурой. Приобщаясь к высокой культуре чувств через  творчество наших великих поэтов, познавая примеры их сердечных переживаний, мы учимся душевной тонкости и чуткости, способности переживать.

 

 

 

 

 

 

Заключение 

Итак, рассмотренные нами образцы элегий Пушкина и Баратынского убеждают в том, что жанр элегии в  своем историческом развитии обнаруживает необыкновенную динамичность, стыкуясь с различными темами, начиная с  любовной и кончая философской. Подвергаясь  существенной трансформации, изменяясь  почти до неузнаваемости (если исходить из канонических представлений о  жанре), элегия во всех ее индивидуальных модификациях все равно остается единым жанром. Вот что писал о  законах жанрового развития Ю. Н. Тынянов: "Представить себе жанр статической системой невозможно уже  потому, что самое-то сознание жанра  возникает в результате столкновения с традиционным жанром (т. е. ощущения смены хотя бы частичной традиционного жанра "новым", заступающим его место). Все дело здесь в том, что новое явление сменяет старое, занимает его место и, не являясь "развитием" старого, является в то же время его заместителем. Когда этого "замещения" нет, жанр как таковой исчезает, распадается".

При этом вот что примечательно: возобновляясь все в новых  и новых формах, иными словами, постоянно "смещаясь", элегия предполагает и нечто устойчивое и неизменное. Это то, что М. М. Бахтин называл "памятью  жанра". Образно это можно было бы представить так: в структуре  изучаемого произведения собственно жанра  нет, но есть "тень", которую этот жанр отбрасывает. Каким бы неузнаваемым нам ни казалось жанровое лицо того или иного произведения, "память жанра" в нем все равно остается: она образует тот устойчивый фон  жанровой традиции, на котором отчетливее оттеняются возникающие структурно-содержательные новации.

И еще одно очень важное соображение. Механизмом жанровой динамики в поэзии нового времени становится феноменологизация жанрового сознания. Жизнь жанра протекает в творческом сознании поэта. Этим, собственно, и  обусловлена постоянная "смещаемость" жанра в процессе его бытования (то, что В. Н. Турбин называл "обратимостью жанра, его способностью превращаться в другие жанры, способностью рождаться, крепнуть, утверждаться, а затем умирать, мешая жить другим"). История пушкинской элегии красноречиво свидетельствует о том, что задача, достойная современного поэта, -не воспроизведение устойчивых канонических моделей, не рабское подражание классическим образцам (все это в лучшем случае выглядело бы более или менее удачной стилизацией), а поиск индивидуального авторского жанра, раскрытие его неповторимого феноменологического опыта.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список литературы

1. О. В. Зырянов Пушкинская феноменология элегического жанра Известия уральского гос. ун-ета № 11(1999) Проблемы образования, науки и культуры. Выпуск 6
2. Материалы с сайта http://www.coolsoch.ru/
3. Материалы с сайта http://imwerden.de/pdf/o_boratinskom_kulagin.pdf
4. Вацуро В. Э Лирика пушкинской поры. «Элегическая школа» 1994.
5. Гуковский Г.А. Пушкин и русские романтики.
6. Баратынский Е.А. Стихотворения. Поэмы. - М., 1982г.