Жизнь и творчество Оскара Уайльда

      История падения юного  аристократа Дориана  Грея, развращенного  великосветским лордом Генри, развертывается в изысканной обстановке богатых комнат. Любование  предметами салонно-аристократического быта, эстетизация нравственного растления, оправдывающая циничные рассуждения и действия героев, делают этот роман одним из наиболее характерных произведений декадентской прозы.

      У всех основных действующих  лиц один прототип, все они - Генри Уоттон, Бэзил Холлуорд и Дориан Грей - в своих устремлениях ипостаси одной личности - Оскара Уайльда, выражают противоречивое единство его драматического сознания. Самая яркая и завершенная фигура, своего рода демон-искуситель, - лорд Генри Уоттон. Уайльдовский Мефистофель лишен атрибутов дьявола, он действует в облике светского человека из высшего общества. Его речь - вереница блестящих парадоксов (тема роли парадокса в прозаических произведениях Уайльда и, в частности, в “Дориане Грее” - тема отдельного реферата), так называемых, “общих мест навыворот”, которые, по мнению большинства критиков, даже утомляют своим блеском. Речи этого “махрового” эстета коварны, они способны одурманить и одурманивают молодое воображение кого бы то ни было. Проявить во всей полноте свою сущность для лорда Генри - значит “дать волю каждому чувству” и каждой мысли с единственной целью наслаждения. Если на пути к наслаждению встанут мораль и совесть, их надо преодолеть и  отбросить : по мнению лорда Генри основа морали и совести - лишь страх и трусость. “Совесть - официальное название трусости” - вот кредо его концепции эстетского гедонизма, его теории наслаждения. Этой концепции противостоит и словесно ее оспаривает друг лорда  Генри -  Бэзил Холлуорд, автор портрета Дориана Грея. Он утверждает, что и сам проповедник теории наслаждения чужд ее, он лишь прикидывается циником, так как “стыдится своей добродетели”. По его словам, лорд Генри никогда не говорит ничего нравственного, но и никогда не делает ничего безнравственного. Однако, с точки зрения автора, с последним довольно сложно безоговорочно согласиться, ведь оправдание не только порока, но и преступления, потому что “порок - единственный красочный элемент, сохранившийся в современной жизни”, ставит под сомнение большинство морально-нравственных принципов. Лишь столь ярый гедонист, как лорд Генри, мог себе позволить заявить подобное. Этому человеку недостаточно положения ведущего беседу и покоряющего внимание слушателей, ему мало всеобщего признания его блестящего остроумия. Он хочет постоянно “мешать жизнь, чтобы она не закисла”. Особенный интерес для него представляет нетронутая человеческая душа, ведь начиная словесную игру с Дорианом Греем, он хочет не только очаровать и поразить его, но покорить его душу, хочет испытать наслаждение духовной властью. Бэзил Холлуорд потому и выступает против влияния лорда Генри на Дориана Грея, что справедливо считает это влияние дурным. Пытаясь спасти своего юного друга, он сам становится жертвой Дориана, который уже довел самоубийства беззаветно любившую его девушку и заставит сделать то же своего давнишнего знакомого. И все же, при всей очевидной приверженности нравственному началу и искреннему желанию спасти Дориана Грея от духовного опустошения, Бэзил Холлуорд в борьбе за дорогую ему человеческую душу преследует и личный интерес, заботясь о том, чтобы только для себя сохранить его дружбу и любовь. И главное, именно Бэзил Холлуорд первым воздействует на Дориана, последствия чего оказываются роковыми для них обоих. Ведь суждение об этом “художнике-святоше” будет не объективным, если не учесть того влияния, которое созданный им портрет оказал на живую модель.

      Портрет Дориана Грея, как  только он обрел магическое свойство, стал воплощением  совести этого  молодого человека. Он становится зрителем собственной жизни, все с большим интересом наблюдая за разложением своей души. Иногда он все же думает о ее гибели, но предельный эгоизм, развращенность и отупелость чувств делают несбыточными его надежды и попытки вернуть былую чистоту души. Совесть остается единственной помехой, время от времени напоминая о себе и отравляя меланхолией даже его страсть. Не в силах больше смотреться в это “зеркало” и противостоять разоблачающей силе портрета, он решает устранить эту помеху, но, убивая совесть, он убивает самого себя.

      Буржуазная  критика обрушилась на Уайльда, обвиняя  его роман в  безнравственности. Оскар Уайльд протестовал  против этого, направив в ответ на 216 (!) печатных откликов на “Портрет Дориана  Грея” более 10 открытых писем в редакции британских газет и журналов. В обоснование протеста он отстаивал принцип независимости искусства от морали, утверждая также, что не видеть весьма прозрачной морали, заключенной в этом романе, могут только ханжи, и мораль эта состоит в том, что нельзя безнаказанно убивать совесть. Сам Оскар Уайльд писал, что рассказанная им история является ярким примером того, что “всякая чрезмерность, как в том, что человек приемлет, так и в том, от чего он отказывается, несет в себе наказание.” Однако мораль книги выходит за рамки, обозначенные авторской характеристикой, так как в ней отражены существенные черты умонастроения эстетско-декадантской Среды. Эта книга дает возможность судить о “культе красоты”. И все же критическое начало не получает в романе последовательного развития, оставаясь не более как выражением крайнего скепсиса писателя. Описывая свое презрение к “ограниченному, вульгарному веку, с его пошлыми стремлениями и грубо-чувственными удовольствиями”, Уайльд ничего не предлагает взамен. Отсюда это характерное для декаданса настроение безысходности.

      Вскоре  вслед за “Дорианом  Греем” появляются лучшие уайльдовские пьесы : комедии “Идеальный муж” (1895), “Как важно  быть серьезным” (1895), “Веер леди Уиндермир” (1892) “Святая блудница, или женщина, осыпанная  драгоценностями” (1893), “Женщина, не стоящая внимания” (1893); драмы “Флорентийская трагедия”, “Герцогиня Падуанская”, “Вера, или Нигилисты” и “Саломея” (1893).

      Написанная  на французском языке  одноактная драма  “Саломея” была рассчитана на исполнение главной роли Сарой Бернар. Сюжет “Саломеи” основан на библейском эпизоде. Рассказ об иудейской принцессе Саломее, потребовавшей от царя Ирода преподнести ей на серебряном блюде отрубленную голову Иоанна Крестителя, чтобы она могла поцеловать его в рот, передан Уайльдом с характерной для декадантов эстетизацией жестокости. Желание Саломеи аморально, порочно и преступно. Это отмечено Уайльдом более чем ощутимо. Однако он эстетизирует тот момент, когда Саломея в сладострастном порыве целует отрубленную голову пророка, наслаждаясь вкусом крови. 

      “Саломея” была запрещена к  постановке на английской сцене, но в Европе она была хорошо известна : в 1903 году ее поставил Макс Рейнгард, в 1905 году появляется опера  “Саломея” Рихарда  Штрауса.

      Что же касается комедий  Уайльда, они внесли оживление и в английскую драму, и в английский театр, ими была восстановлена давняя традиция , идущая от Шеридана. К комедиям, принесшим Уайльду мировое признание, можно прежде всего отнести “Идеального мужа” и “Как важно быть серьезным”. Основа конфликта в комедиях социально содержательна и совсем не комедийна. Внутренний облик действующих лиц позволяет представить изнанку общественных нравов. На виду - громкие титулы и светский этикет, изящество обхождения, блеск драгоценных камней, острота ума, необычность. Но “идеальный муж” совсем не идеален. В этой комедии Уайльд обращается к новой для него теме - раскрытию продажности и грязных махинаций, царящих в политических кругах Англии. В образе известного государственного деятеля, члена палаты общин, Роберта Чилтерна, положившего начало своему состоянию продажей государственной тайны биржевому спекулянту, Уайльд разоблачает коррупцию высшего сановного мира. И тем не менее, разоблаченный перед зрителями, но остающийся образцом честности и неподкупности, он со спокойным сердцем принимает министерский портфель.

      В комедии “Как важно  быть серьезным” (Эрнестом) с весьма красноречивым  подзаголовком “Легкомысленная  комедия для серьезных  людей” двое молодых  светских людей ведут  двойную жизнь, пытаясь  избавить ее от повседневных забот. Уайльд показывает лицемерие и расчетливость, царящие в английских “сливках общества”, где для того, чтобы жениться на любимой девушке, необходимо находиться в списке женихов, составленном ее матерью, жить на “модной стороне улицы”, иметь достойных родителей, определенный годовой доход и политические взгляды.

      Ну  и конечно, Оскар  Уайльд не может обойтись без парадоксов. Герои  его комедий (как  правило, это один наиболее яркий персонаж, например, лорд Горинг из “Идеального мужа”, лорд Дарлингтон из “Веера леди Уиндермир” и др.) “любят смотреть на гениев и слушать красавцев”, “предпочитают посещать политические салоны только потому что это единственное место, где не говорят о политике”, боятся слушать, т. к. “их могут убедить. А ведь человек, который позволяет убедить себя доводами разума, очень неразумное существо” и т. д.

      Последние годы жизни Уайльда  отмечены глубоким кризисом, причина которого заключается в  крайнем индивидуализме писателя. Неприятие  ханжеских норм официальной  морали выливается у него в нежелание считаться ни с какими нормами общественного поведения. В 1895 году Уайльд был заключен в тюрьму сроком на два года по обвинению в преступлении против нравственности, причем обвинителем выступал вышеупомянутый Альфред Дуглас, один из самых близких Уайльду людей.

      Два года, проведенные  Оскаром Уайльдом в Редингской тюрьме, явились поворотными  в его сознании и творчестве. Эволюция совершилась, перемены произошли, о чем  свидетельствуют  два совершенно фантастических произведения последних лет его жизни - “Баллада Редингской тюрьмы” и послание из тюрьмы, тюремная исповедь, которая, даже будучи напечатанной не полностью, произвела эффект разорвавшейся бомбы в Европе - “ De Profundis” (“Из бездны”). Оба произведения проникнуты чувством пессимизма, желанием автора как бы со стороны посмотреть на прожитую жизнь и подвести определенные итоги.

      Ужасные условия жизни  в каторжной тюрьме, преступления, творимые английским законом, и исковерканные  человеческие жизни  не могли пройти мимо здравомыслящего человека, особенно если он столь тонко чувствующий, как Оскар Уайльд. Писатель адресует газете “Дейли Кроникл” два протестующих письма, в которых он возмущенно говорит о тяжелом положении в тюрьме детей, об аморальных законах, по которым малолетний ребенок может быть заключен в тюрьму. И когда Уайльд писал позднее, “что в моей жизни было два великих поворотных пункта : когда мой отец послал меня в Оксфорд и когда общество заточило меня в тюрьму”, это означало прежде всего стремление к разрыву с эстетством, воспринятым в оксфордские годы.

      Конечно же, можно вечно  рассуждать о глубоком трагизме “De Profundis”, о том, как на глазах меняются жизненные  убеждения Уайльда, как он с каждым днем все отчетливее понимает, что “наслаждение - прекрасному телу, но Боль - прекрасной Душе”. Можно удивляться, насколько “Баллада” и “De Profundis” диаметрально противоположны по настроению, воззрениям, стилю, лексике и т. п. всем предшествующим произведениям, но одно не может не поразить : характер самого Оскара Уайльда в той мере, как он проявился в “De Profundis”. несмотря на то, что он искренне желает порвать со своим прошлым и посвятить свое НОВОЕ ИСКУССТВО Страданию, он не очень-то спешит покаяться. Именно здесь он как нигде превозносит свой гений, оценивает свое искусство как “единственное, что у него было в жизни”.

      “De Profundis” написано в форме письма небезызвестному  Альфреду Дугласу, и  в течение всего  письма Уайльд непрестанно  превозносит себя и обрушивается на Дугласа “с высоты своего таланта”. Он не устает говорить о том, как мало значил для него Дуглас в сравнении с последним.

      С точки зрения автора, сия исповедь полна  противоречий (и это  далеко не единственное подобное произведение). С одной стороны, общепринято ни секунды  не сомневаться в  том, что человек говорит на исповеди (особенно на предсмертной). Здесь Оскар Уайльд добивается своей цели : мы попадаем под его очарование - человека, готового сделать все что угодно для своего друга, не отходившего от его постели, когда тот был болен, жертвовавший своими произведениями в пользу “несчастного” (согласно Уайльду, его великие “Заветы молодому поколению” были написаны им с единственной целью помочь другу в несчастье) и т. д. Но, с другой стороны, только сумасшедший может позволить обирать себя, разлучать с семьей, лишать возможности творить, доводить до нищенского состояния, в конце концов. Уайльд в полном смысле слова содержал Дугласа, тратя на него (по своему собственному признанию) около пяти тысяч фунтов за три месяца.

      С другой стороны, быть может и желая порвать с эстетством, он не может отказать себе в удовольствии снова пережить те счастливые годы, когда он был окружен роскошью. С каким упоением он описывает их лукулловы пиры в “Кафе-Ройял”, “Беркли”, “Савойе”⁷ ! В каких деталях он описывает те подарки - шикарные часы, дорогие книги, драгоценности, даже дома - которые он дарил Альфреду по поводу и без него.

      Таким образом, даже тюрьма не смогла сломить  такого титана, как  Оскар Уайльд. В  самом начале своего послания он предупреждает  “милого Бози”, что  не собирается забывать, кто он такой и кем он “был и остается для общества”. 

      Освобожденный в мае 1897 года из тюрьмы, Уайльд тотчас же уехал  во Францию. Больше он не виделся со своими сыновьями - Вивианом и Сирилом - и женой (о  которой почему-то умалчивают все источники). Приняв имя Себастьяна Мельмота, очевидно, под влиянием популярного романа “Мельмот-скиталец” (1820), принадлежавшего перу его дальнего родственника, писателя Чарльза Роберта Мэтьюрина, он доживает свои последние месяцы в нищете и одиночестве грязных меблированных комнат на окраинах Парижа. Оскар Уайльд скончался 30 ноября 1900 года на сорок пятом году жизни.

      Во  время пребывания в тюрьме Альфред  Дуглас написал Уайльду : “Когда вы не на пьедестале, вы никому не интересны.”  Не думаю, что сегодня хоть один здравомыслящий человек согласится с этим. Уайльд принадлежал к тем буржуазным писателям, в противоречивом творчестве которых отразились многие черты распада буржуазной идеологии. Именно поэтому сатирический талант писателя не получил возможности своего полного развития. Однако, несмотря на всю противоречивость в творчестве Уайльда, его, и только его ирония, умение запечатлевать абсолютно все стороны жизни в метких, отточенных парадоксах, блестящее владение диалогом и классическая простота фразы обеспечили ему место в ряду выдающихся английских писателей всех времен. 

      Ну  а теперь автор  хотел бы рассказать о собственном  отношении к творчеству Оскара Уайльда, без  посторонних оценок и точек зрения. Как уже упоминалось  в начале этой работы, каждому, как правило, запоминается что-то особенное, личное в творческом наследии Уайльда. Прежде всего хотелось бы отметить авторское восхищение желанием Уайльда вывернуть наизнанку старые, банальные темы, перевертыванием с ног на голову всего, что ни подвернется ему под перо. Это и его милые рассказы “Кентервильское привидение” и “Преступление лорда Артура Сэвила”, в которых несчастное привидение изгоняют из его любимого замка дети и где невинный и застенчивый юноша замышляет убийства за убийством именно потому, что он так чист и невинен. Просто поражаешься, насколько интересными становятся “прописные истины”, если их представить вечно недовольному читателю в непривычном для него самого ракурсе. А какое блаженство читать его волшебные сказки, где нет ни глупых королей, ни наивных принцесс, ни отвратительных ведьм, ни до безобразия отважных рыцарей. Все здесь ласкает взор : волшебные сады с дворцами, фонтанами и цветами, наряды и прекрасные инфанты. Уайльд выходит за пределы традиционного набора моралей детских сказок (хотя, как уже подчеркивалось, далеко не все уайльдовские сказки предназначены для детского прочтения). Это не скучнейшие “Поспешишь - людей насмешишь”, “Семь раз отмерь, один отрежь” и т. д. Финалы “Соловья и розы”, “Счастливого принца” гораздо глубиннее и социально злободневнее. Ну а уж в “Дориане Грее” и комедиях Оскар Уайльд, бесспорно, достиг творческого апогея, если не превзошел себя. Такого сногсшибательного описания интерьера, атмосферы, характеров, таких потрясающих диалогов (без докучливых монологов) нет, пожалуй, ни у одного другого писателя того времени.