Существует и второе препятствие, мешающее самоизоляции Монтеня. Нет сомнения, что он искренен, когда говорит о своей «малопригодности для дел, выполняемых сообща». Или исповедуется в том самом чувстве «одиночества в толпе», которое будет столь выразительно описано Бодлером и которое заставляет Монтеня «внутренне съёживаться и уходить в свою скорлупу».

     Монтень знает, однако, что в нём живут и прямо противоположные склонности, он чувствует, что «рождён для общества и для дружбы», и весь «обращён к внешнему миру». Движимый стремлением остаться наедине с собой, он вскоре замечает, что исподтишка всё время наблюдает за тем, что происходит вокруг него, причём наблюдает отнюдь не безучастно, как ему мечталось, а, напротив, весьма заинтересованно, ибо, оказывается, подобные наблюдения позволяют ему судить не только о чужой жизни, но и о том, как «соответственным образом устроить свою».

     Между «я» и «другими» возникает какая-то, самому Монтеню ещё не вполне ясная, общность, побуждающая его переживать добровольное уединение как измену людям, испытывать по этому поводу угрызения совести и в конце концов не без удивления признаться, что одиночество не только не приводит его к самососредоточению, а скорее «раздвигает и расширяет круг моих интересов, выводя меня за пределы моего «я»; «никогда я с большей охотой не погружаюсь в рассмотрение дел нашего государства и всего мира, как тогда, когда я наедине с собой». Более того, в случае необходимости Монтень готов прямо вмешаться в общественные события и сделать это со всей присущей ему твёрдостью.

     Таким образом, между бездной, отделяющую «я» от «других», существует связь, которую, однако, Монтень не желает связать. Не отвергая полностью контакты с обществом.

     Монтень потому лишь «одалживает», а не отдаёт навсегда, себя обществу, что боится попасть к нему в кабалу, боится таящейся в нём принудительной силы. Он во что бы то ни стало хочет сохранить независимость, свойственную «мудрецу», «оберегающему свою душу от всякого гнёта, дабы сохранить ей свободно судить обо всём». В результате Монтень как бы раздваивается. Стоя по разные стороны этой границы, «Мишель Монтень» и «господин мэр» то готовы отвернуться друг от друга, то протягивают друг другу руки. Влекомый к двум прямо противоположным полюсам, автор «Опытов» ни одному из них не отдаёт предпочтения, но ни один и не отвергает. Он ищет не примирения этих полюсов, а своего рода «третий путь», пролегающий между ними.

     В главе «Опытов» - «О жестокости» два полюса представлены двумя видами «добродетели» - «стоической» и «сократовской». Первая связана с испытанием человека различными трудностями; она предполагает «боль, нужду, презрение, чтобы с ними бороться и сохранять душу в боевой готовности». Вторая же не требует даже борьбы, поскольку находится на такой высоте, что «не только презирает страдание, но даже наслаждается им, упивается им», когда «стойкость и уверенность в себе» переходят «в какое-то радостное веселие и совершенно новую удовлетворённость». В обоих случаях, подчёркивает Монтень, от человека требуется особая воля, связанная как с « усилиями и предписаниями разума», так и с «обучением», воспитанием, наставлениями, «занятиями».

     Искренне восхищаясь добродетельными людьми обоих родов, Монтень вместе с тем вынужден признать, что в нём самом нет ни «боевой готовности», ни «добродетельной привычки». Более того, ему просто нечего побеждать в себе, ибо единственное, чем он может похвастать, так это отсутствие наиболее тяжких пороков и наличие таких, которые преодолеваются без всякого труда.

     Отрицая за собой оба вида «совершенства», Монтень относит себя к третьей породе людей, обладающих всего лишь «хорошими природными склонностями». Случайная и преходящая «невинность» не требует ни силы, ни активности души, но, проигрывая по сравнению с «добродетелями» Сократа, обладает скромным, но неистребимым достоинством «природности», «врождённости».

     Человеку, обладающему качествами «естественной доброты» и «безобидности», не приходится рассчитывать на великую славу; Монтень знает, что недостоин восхищения. Но он знает и то, что если сила Сократа или стоиков заключалась в преодолении зла, исходящего от «других», то его собственное достоинство – в принципиальном неприятии любого зла как такового: «я жестоко ненавижу жестокость – это наихудший из пороков».

     Подлинное и ничем не заменимое достоинство Монтеня – в его сострадательности, в органическом умении сочувствовать всем живым существам. «Другие» для Монтеня – это объекты, на которые направлена его «доброта».

     Заключение

     «Опыты» Монтеня – произведение, по форме представляющее собой свободное сочетание размышлений, объединённых в главы –один из замечательных памятников культуры французского Возрождения.

     Позиция Монтеня значительно отличается от установок философского рационализма, сложившегося в XVII в., поскольку разум монтеневского человека направлен лишь на поиски истины, а не на обретение её. Подвергнув критике собственный разум, усомнившись в традиционной картине мира, Монтень не сделал позитивного шага к новой постановке вопроса об истине, это станет задачей следующего века, следующего поколения философов 

     Список  используемой литературы

1. Г. К. Косиков. Вступительная  статья к книге Монтеня «Опыты»: ”Последний гуманист, или подвижная жизнь истины”.
2. Философский энциклопедический словарь. Москва, 1989 год.
3. "Опыты" Монтеня, Санкт-Петербург, Издательский дом «Азбука классика», 2007г.