Философия неопозитивизма и постпозитивизма

При этом, по мнению логических позитивистов, позитивная философия должна анализировать только результаты познания - понятия и предложения конкретных наук. По их мнению, процесс познания подлежит рассмотрению только в психологии, а соединение воедино аспектов знания и познания не имеет смысла.

Если 20-30-х годах неопозитивисты опирались на редукционистскую модель научного знания, в соответствии с которой все теоретические положения конкретных наук полностью редуцируемы (сводимы) к протокольным, т.е. к эмпирическому базису, то впоследствии неопозитивистами была выдвинута гипотетико-дедуктивная модель научного знания, по которой:

1) научные обобщения - по сути, гипотезы, их выдвижение - психологический процесс,

2) процесс выбора, принятия теории происходит чисто логическим путем сравнения с фактами.

В дальнейшем происходит отход от логического позитивизма большинства философов. В 50-60-х годах господствующей формой неопозитивизма стало направление, которое задачу философа-аналитика видит не в логическом анализе языка науки (как логические позитивисты), а в детальном анализе естественного разговорного языка - лингвистическая философия.

Логический позитивизм претендует на то, что он является философией науки, и, безусловно, представляет линию сциентизма в философии. Лингвистические позитивисты выступают против какого-либо культа научного знания, отстаивают "естественное" отношение к миру, выраженное в обыденном языке, и в определенной мере представляют линию антисциентизма в философии.

Самое влиятельное из направлений лингвистической философии - это так называемая философия лингвистического анализа, доминирующая в послевоенные годы в философской жизни Англии.

Значительное влияние на формирование идей лингвистического анализа оказал английский философ Дж. Мур (1873-1958), который исследовал сознание, ощущение и чувственные качества, опираясь при этом на скептицизм и эмпиризм Юма. Однако развернутая формулировка принципиальных установок этого направления, так же как создание техники анализа, принадлежит Л. Витгенштейну, которого по праву можно считать основателем этой философии (во второй период его философской деятельности - в 30-40-е годы). Наиболее крупные его представители - Дж. Уиздом, Дж. Райл, Дж. Остин.

Представители этой философии избрали для себя более скромную задачу - описание того, что есть, т.е. описание способов употребления слов, свойственных обыденному языку. По мнению ее сторонников, она призвана показать мнимый характер философских проблем, считая их псевдопроблемами, возникающими в силу дезориентирующего влияния языка на мышление. Анализ языка считается единственно возможным делом философии. Объектом внимания лингвистической философии стали не искусственные языки-модели, а разговорный, естественный язык, поскольку ее представители считали, что нельзя исчерпывающе выразить богатство последнего в схемах некоего идеального языка. Язык - средство конструирования, а не отражения мира.

Лингвистический анализ сознательно противопоставляет себя логическому позитивизму. Это выразилось в принципиальном отказе лингвистических аналитиков от верификационной теории значения, в неприятии тезиса о том, что научное рассуждение является идеальной моделью всякого осмысленного рассуждения, в непризнании позитивистского отождествления осмысленных и информативных высказываний (которое означало в рамках доктрины логического эмпиризма квалификацию моральных, эстетических и прочих оценочных высказываний, а также высказываний - команд, просьб, советов и т. д., в качестве логически бессмысленных), в отказе от логико-позитивистского редукционизма, т. е. от тезиса о возможности сведения значения высказываний одного типа к значению высказываний другого типа (например, теоретических - к эмпирическим, высказываний о материальных вещах - к высказываниям об ощущениях).

В противовес логическому позитивизму лингвистические аналитики подчеркивают, что актуально использующийся язык содержит множество различных подразделений, областей (отдельные "языки-игры", по Л. Витгенштейну, "логические типы" и "категории" языка, по Дж. Райлу, языковые "слои", по Ф. Вайсману, и т. д.).

Логика функционирования формально одних и тех же слов в каждом из этих языковых подразделений, контекстов принципиально различна, поэтому слова и выражения, которые внешне кажутся одинаковыми, по существу имеют несовпадающие значения и применяются на разных основаниях в зависимости от контекста их употребления. При этом в контекст включается и цель говорящего, и отношение высказывания к реальной ситуации его произнесения, т. е. "язык-игра" полагается не замкнутым отношением одних слов к другим, а включенным в реальную человеческую жизнедеятельность; язык рассматривается как социальный институт и "форма жизни".

Значение - это не некая особая реальная сущность, считают лингвистические аналитики, и не абстрактный объект, заданный в языке формализованной семантики, а тот или иной способ употребления слова в определенном контексте.

Принципиальным для лингвистического анализа является не просто указание на существование в обыденном языке различных, не сводимых друг к другу слоев, контекстов и т. д., а признание того, что количество этих контекстов, в сущности, необозримо (так что бессмысленно было бы ставить задачу выявить их все, скажем, составить полный список языковых "категорий"). Кроме того (и это самое главное), хотя между разными слоями языка, "языками-играми" имеется определенного рода связь и переход, однако данная связь в большинстве случаев исключает возможность выявления каких бы то ни было черт, общих для разных употреблений одного и того же слова. А это значит, что по крайней мере для большинства слов актуально используемого, обыденного языка невозможно дать какие бы то ни было общие дефиниции.

Лингвистические аналитики считают, что философские проблемы возникают как раз в результате непонимания логики естественного языка, поэтому и решены они могут быть лишь путем анализа именно этого языка, путем тщательного выявления и кропотливого описания многообразных контекстов словоупотреблений. Думать, что эти проблемы можно решать путем выявления каких-то общих характеристик тех слов, которые волнуют философов (как это полагала сделать традиционная "метафизика" в своих попытках построить систематическую теорию философских категорий), или же путем построения искусственных языковых систем, в которых словам придается условное значение, весьма удаленное от реального, диктуемого их употреблением (как пытались сделать логические позитивисты, строившие искусственные языковые модели),- значит, по мнению лингвистических аналитиков, идти по явно бесперспективному пути. Нужно, однако, осознать, подчеркивают представители данного философского направления, что этот аппарат при всей его важности непригоден для целей разрешения философских проблем, ибо последние существуют именно как результат непонимания многообразия и несводимости друг к другу различных языковых контекстов. В искусственных же языковых системах терминам не может не придаваться жесткий и однозначный смысл в соответствии с самой идеей таких систем.

К тому же смысл, придаваемый в формальной логике логическим константам "все", "некоторые", "и", "или", "если...то", "не", "существует"), весьма далек от многообразия их смыслов в реальном языке, поэтому выполнение различных задач философского анализа лучше всего достигается средствами неформального анализа неформализованного, обыденного языка.

Следует заметить, что между обоими направлениями аналитической философии (лингвистический и логический позитивизм) существует определенного рода связь. Она выражается, во-первых, в том, что сама логика противостояния вынуждает лингвистических аналитиков обсуждать те философские проблемы и их решения, которые были существенны для логического позитивизма. Во-вторых, и это главное, лингвистический анализ унаследовал от логического позитивизма некоторые принципиальные установки в понимании самого характера философской деятельности.

Свою задачу представители лингвистического анализа видят в том, чтобы вскрыть источник «метафизических» псевдопроблем и выявить реальный, подлинный смысл слов, неправильно употребляемых философами-«метафизиками». Так, например, если путем анализа слова "знать" выявляется, что оно имеет целый ряд контекстуальных значений, между которыми вряд ли можно найти что-либо общее, то, утверждают лингвистические аналитики, не существует какой-либо общей дефиниции знания и, следовательно, задача построения общей философской теории познания лишена смысла.

Представители лингвистического анализа сводят свои задачи к чисто негативным, или, как они сами предпочитают говорить, "терапевтическим", - к элиминации философских проблем, т. е. к избавлению философии от нее самой.

Философия третьего позитивизма превращается, таким образом, в своеобразную "философию философии", занятую лишь теми проблемами, которые предложены философами, и не имеющую ни потребности, ни нужды в том, чтобы заниматься вопросами, которые волнуют представителей специальных наук, или же пытаться решать социально-этические проблемы, поставленные современным социальным развитием.

Философ, не формулирующий никаких философско-"метафизических" тезисов, не пытающийся решать мировоззренческие проблемы, не конструирующий онтологические или гносеологические системы, зато занятый высокопрофессиональной и специализированной деятельностью по выявлению с помощью особой техники точного смысла слов и выражений, обнаружению и устранению бессмыслицы, - таков идеал лингвистических аналитиков. Философия становится одной из многих специальных дисциплин. В прошлом были великие философы, а теперь впервые в истории появились философы "искусные", подчеркивал Л. Витгенштейн.

Язык интересует философа не в его чисто лингвистических качествах, а как носитель значений. При этом одно и то же значение может быть выражено разными языковыми средствами и даже в разных национальных языках. Значения философом могут быть выявлены путем своеобразного "идеального эксперимента", т. е. мысленного представления возможных ситуаций, в которых употребляется то или иное слово, простого "всматривания" в работу языка и фиксирования того, что "непосредственно очевидно".

"Было бы правильно сказать, - пишет Л. Витгенштейн,- что наш анализ не может быть научным... В наших рассуждениях не должно быть ничего гипотетического. Мы должны избавиться от всяких объяснений, и одно лишь описание должно занять их место. И это описание получает свою способность прояснять, т. е. свою цель в связи с отношением к философским проблемам. Они, конечно, не являются эмпирическими; они разрешаются скорее всматриванием в работу нашего языка, и притом таким образом, чтобы заставить нас осознать эту работу, несмотря на побуждение к ее неверному пониманию. Проблемы разрешаются не путем представления новой информации, но путем нового распределения того, что мы всегда знали.

На основании данной здесь самой общей характеристики лингвистической философии нетрудно выявить те внутренние противоречия, которые с самого начала «разъедают» ее и ведут к определенным сдвигам, выводящим за рамки этого вида философского анализа.

В самом деле, лингвистический анализ пытался утвердить себя в качестве некоей специальной дисциплины, хотя и не являющейся наукой в строгом смысле слова, но способной к получению точных и бесспорных результатов, окончательно сбросившей с себя груз "метафизических" предпосылок. Но это диктовало необходимость отказаться от формулировки какой бы то ни было философской программы и обусловило претензию на отсутствие в этом течении не только каких-либо теоретических установок, принципов, но даже и определенного метода анализа. Выбор того или иного метода означает его предпочтение другим, что неизбежно влечет некоторые "метафизические" следствия. Лингвистические же аналитики претендуют на построение "беспрограммного анализа".

Именно поэтому Л. Витгенштейну не оставалось ничего другого, как заявить, что "не существует единственного философского метода, хотя действительно существуют различные конкретные методы, подобно различным терапиям".

Вместе с тем, как бы ни хотели лингвистические аналитики избежать "метафизических" следствий путем принятия какой бы то ни было программы, сама необходимость утвердить свое направление в качестве философии, отличной от всех других, по самой логике дела не могла не вести к принятию определенных предпосылок, то ли формулируемых явно, то ли демонстрируемых в самой технике и практике анализа (таков вообще парадокс всякой претендующей на "беспредпосылочность" философии).

Изучение практики лингвистических аналитиков показывает, что те предпосылки, из которых они реально исходят в своей деятельности, во-первых, носят явно философский (на языке аналитиков "метафизический") характер и, во-вторых, весьма неубедительны. Основной такой предпосылкой является прежде всего сама установка на то, что смысл слов ищется в их обычном употреблении, а корень философских проблем ("метафизических псевдопроблем" на языке аналитиков) усматривается в нарушении правил обыденного языка. Однако само понятие "обыденный язык" весьма неясно.

Нужно сказать, что сторонники этого направления рисуют картину собственной практики, существенно отличную от простого "всматривания" в факты языка и последующего их описания. Мало просто собирать различные случаи словоупотребления. "Сущность" становится "обозримой" не посредством "анализа" или пассивного наблюдения над тем, что "уже лежит перед глазами", пишет Дж. Райл, а с помощью "нового упорядочения или даже нескольких таких упорядочений, которые я должен произвести... Поэтому-то и нет метода в философии, так как нет метода для изобретения случаев и для упорядочения их... Так же, как нет метода для того, чтобы "быть пораженным" скорее одним фактом, чем другим...".