Флоренский Павел Александрович

                                 Флоренский П. А.

   Соловецкий монастырь, выдающийся  памятник русской архитектуры,  крупнейший центр духовной жизни  России, после Великой 

Октябрьской социалистической революции был  превращен в один из самых страшных концентрационных лагерей в истории

человечества.

   Великий ученый, один из творцов  современного экологического мышления  Павел Флоренский был одним  из его узников. 

   Павел Александрович Флоренский, православный богослов, философ,  математик и физик, теоретик  и практик, всю свою недолгую

жизнь посвятил поиску вечных истин, видел  будущее мира в чистоте духа и  бытия, в единстве природы и человека. Еще в двадцатые годы

священник Флоренский связывал крах цивилизации  с началом ее бездуховности. Ныне человечество встало перед этой трагической

чертой.

   За ней пропасть, духовная пустота.  И то, что мы сегодня обращаемся  к истокам русской культуры  и духовности, к поискам вечных 

истин, подтверждает мысль: во сто крат был  прав Флоренский в своих прозрениях.

   Мы, как всегда, опоздали на полстолетия. Наша сегодняшняя публикация — дань уважения ученому, признание его трудов, его

непоколебимой вере в разум человека.

   Вспоминая о годах ученичества  во 2-й тифлисской гимназии, Павел  Флоренский писал: “Страсть к  знанию поглощала все мое

внимание  и время”. В этот период он с увлечением занимался физикой, наблюдением  природы. Правда, в конце гимназического курса,

летом 1899 года, Флоренский переживает духовный кризис. Открывшаяся ограниченность и относительность физического знания

впервые заставила поставить вопрос об Истине абсолютной и целостной.

   Первым порывом после духовного  переворота было уйти в народ.  Однако родители настояли на  продолжении образования. 

   В 1900 году Флоренский поступает  на физико-математический факультет Московского университета, где он сближается с одним из

основателей Московской математической школы Н. В. Бугаевым. Не случайно свое кандидатское сочинение Павел Флоренский

задумывает  сделать частью большой работы, синтезирующей  математику и философию. Помимо основных занятий будущий философ и

ученый  посещает лекции на историко-филологическом факультете, самостоятельно изучает  историю искусства.

   Уже тогда начинают складываться  его философские воззрения, пронизанные  критикой позитивизма, рационализма и кантианства с

позиции объективного идеализма.

   “Мои занятия математикой и  физикой, — писал он впоследствии, — привели меня к признанию  формальной возможности 

теоретических основ общечеловеческого религиозного миросозерцания (идея прерывности, теория функций, числа). Философски же и

исторически я убедился, что говорить можно  не о религиях, а о религии и  что она есть неотъемлемая принадлежность человечества, хотя

и принимает  бесчисленные формы”.

   После окончания университета  в 1904 году П. Флоренский поступает в Московскую духовную академию, желая, как он писал в одном

из своих  писем, “произвести синтез церковности  и светской культуры, вполне соединиться  с Церковью, но без каких-нибудь

компромиссов, честно, воспринять все положительное учение Церкви и научно-философское мировоззрение вместе с искусством...”.

   Молодой богослов стремится познать  духовность не отвлеченно философски, а через призму окружающего  мира. Его кандидатское 

сочинение “0 религиозной Истине” (1908 г.), которое легло в основу магистерской диссертации, а затем и книги “Столп и утверждения

Истины” (1914 г.), было посвящено путям вхождения  в Православную Церковь. “Живой религиозный  опыт  как единственный законный

способ  познания догматов,” — так сам  П. Флоренский выразил главную мысль книги, выстраданную жизнью.

   После окончания Московской духовной  академии Флоренский был оставлен  преподавать по кафедре истории  философии. За время 

работы  в МДА (1908 – 1919 гг.) он создает ряд  оригинальных работ по истории античной философии, кантовской проблематике,

философии культа и культуры.

   Крупный советский философ А.  Ф. Лосев отмечал в свое время:  “Флоренский дал концепцию платонизма, по глубине и тонкости 

превосходящую все, что я читал о Платоне”. “В отце Павле, — писал Сергей Николаевич Булгаков, известный экономист, религиозный

философ, — встретились культурность и  церковность, Афины и Иерусалим. И это органическое соединение само по себе уже есть факт

церковно-исторического  значения”. Вокруг Флоренского, который в 1912 – 1917 гг. еще и возглавлял журнал ”Богословский вестник”,

постепенно  образуется круг друзей и знакомых, во многом определявших тогдашнюю атмосферу  русской культуры. Первым проложив

интеллигенции дорогу к православному священству, он являлся как бы связующим звеном между Московской духовной академией и

московской  интеллигенцией, искавшей духовной опоры  в Церкви.

   Флоренский стремился к священству  в течение многих лет, чувствовал  в этом свое духовное призвание.  С. Н. Булгаков вспоминал: 

“... Все, что может быть сказано об исключительной научной одаренности отца Павла, как и об его самобытности, в силу которой он

всегда  имел свое слово, как некое откровение обо всем, является все-таки второстепенным и несущественным, если не знать  в нем 

самого главного. Духовным же центром его личности, тем солнцем, которым освещались все его дары, было его священство. В. В.

Розанов, который, однажды узнав отца Павла, затем не мог уже от него оторваться как от источника жизни, написал  мне однажды о нем 

тоже  совершенно гениальное по силе и выразительности письмо. Я помню из него только одно слово. В качестве самого существенного

его определения  В. В. Розанов сказал: он есть священник. И это было именно так”.

   Октябрьская революция не явилась  неожиданностью для Флоренского. Он и раньше много писал о глубоком кризисе буржуазной

цивилизации, часто говорил о надвигающемся  крушении привычных устоев жизни. “В то время, когда вся страна бредила  революцией, — 

писал позже С. Н. Булгаков, — а также  и в церковных кругах возникали одна за другою, хотя и эфемерные, церковно-политические

организации, отец Павел оставался им чужд, —  по равнодушию ли своему вообще к земному  устроению, или же потому, что голос 

вечности  вообще звучал для него сильнее зовов  временности”.

  Конечно же, не надо думать, будто Флоренский был столь наивен и не сознавал, чем для него может обернуться такое “равнодушие”

к происходящим событиям. Он прекрасно все понимал. Почему же не эмигрировал, как это  сделала значительная часть русской 

интеллигенции? Думается, исчерпывающий ответ на этот вопрос мы найдем у того же С. Н. Булгакова, до конца испытавшего горечь

изгнания: “Сам уроженец Кавказа, он (отец Павел) нашел для себя обетованную землю  у Троицы Сергия, возлюбив в ней  каждый уголок и 

растение, ее лето и зиму, весну и осень. Не умею передать словами то чувство родины, России, великой и могучей в судьбах своих, при

всех  грехах и падениях и как испытания  своей избранности, как оно жило в отце Павле. И, разумеется, это было не случайно, что он не

выехал  за границу, где могла, конечно, ожидать  его блестящая научная будущность и, вероятно, мировая слава, которая  для него и 

вообще, кажется, не существовала. Конечно, он знал, что может его ожидать, не мог не знать, слишком неумолимо  говорили об этом

судьбы  родины, сверху донизу. Можно сказать, что жизнь ему как бы предлагала выбор между Соловками и Парижем, но он избрал  

родину, хотя то были и Соловки, он восхотел до конца разделить судьбу со своим  народом. Отец Павел органически  не мог и не хотел

стать эмигрантом в смысле вольного или  невольного отрыва от родины, и сам  он и судьба его есть слава и  величие России, хотя вместе

с тем  и величайшее ее преступление”.

   Флоренский был одним из первых  среди лиц духовного звания, кто,  служа Церкви, стал работать в советских учреждениях. Никогда

при этом он не изменял ни своим убеждениям, ни священному сану, записав себе в  назидание в 1920 году: “Из убеждений  своих ничем 

никогда не поступаться. Помни, уступка ведет  за собою новую уступку, и так  — до бесконечности”. Интересная деталь: до тех пор, пока

это было возможно, то есть вплоть до 1929 года, Флоренский на работе появлялся всегда в подряснике. Тем самым открыто 

свидетельствовал, что он в сане священника. Это  странное сочетание работника советского учреждения и ученого попа более всего и

поражало  в 20-е годы.

   Вопрос об участии в культурном  строительстве обновленной России  П. А. Флоренский решал не  с абстрактно-теоретических позиций, 

а с  позиции скорее гражданских, то есть гражданина, сына Отечества. Он ощущал нравственный долг и призвание в том, чтобы сохранить

основу  духовной культуры для будущих поколений. В письме к наследнице имения Абрамцево  А. С. Мамонтовой от 30 июля 1917 г., Павел 

Александрович пишет: “Все то, что происходит кругом, для нас, разумеется, мучительно. Однако я верю и надеюсь, что, исчерпав себя,

нигилизм  докажет свое ничтожество, всем надоест, вызовет ненависть к себе и  тогда, после краха всей этой мерзости, сердца и умы уже 

не по-прежнему, вяло и с оглядкой, а наголодавшись, обратятся к русской идее, к идее России, к святой Руси. Я уверен, что худшее еще

ВПЕРЕДИ, а не позади, что кризис еще НЕ миновал. Но я верю в то, что кризис очистит русскую атмосферу, даже всемирную атмосферу,

испорченную едва ли не с ХVII века. Тогда “Абрамцево” и Ваше Абрамцево будут оценены; тогда холить и беречь каждое бревнышко

Аксаковского  дома, каждую картину, каждое предание в Абрамцеве, в абрамцевых. И Вы должны заботиться обо всем этом ради

будущей России, вопреки всяким возгласам  и крикам. Скажу худшее. Если бы Абрамцево уничтожить физически, то и тогда, несмотря на

это великое  преступление уничтожения пред русским  народом, если будет жива идея Абрамцева, не все погибло”.

   Убеждая других “не оставлять  корабля”, с которого пролеткультовцы стремились сбросить духовные ценности, Флоренский сам

показал в этом пример. 22 октября 1918 года он вошел в Комиссию по охране памятников искусства и старины Троице-Сергиевой  лавры.

В результате ее деятельности за короткий срок было описано огромное историко-художественное богатство Лавры и спасено

национальное  достояние неизмеримой духовной и материальной ценности. В итоге  комиссия подготовила проект Декрета  “Об обращении 

в музей  историко-художественных ценностей  Троице-Сергиевой лавры”, подписанного 20 апреля 1920 г. Председателем Совнаркома В.

И. Лениным.

   В 1921 году П. А. Флоренский  был избран профессором Высших  художественно-технических мастерских (ВХУТЕМАС). В период