Своеобразие русской философии второй половины XIX – начала XX вв

Всеохватность русской  религиозной философии может  быть иллюстрирована следующим приблизительным  списком ее ключевых тем и проблем:

1. Проблема свободы. Свобода и необходимость.
2. Соборность (в отличие от авторитарности и индивидуализма).
3. Онтологизм (в его противопоставлении дуализму культуры и бытия). Онтологический реализм (противополагаемый также и отвлеченному идеализму).
4. Религиозный космологизм (ожидание просветления и преображения мира).
5. Гуманизм и его кризис. Религиозный антропологизм (в противоположность антирелигиозному или арелигиозному гуманизму).
6. Учение о Богочеловечестве (выводы из христологического догмата).
7. Учение о Царстве Божием. Эсхатологиэм.
8. Проблема смерти и бессмертия. Проблема зла и страдания. Проблема этическая. Искание правды и смысла жизни.
9. Критика эмпиризма, рационализма и критицизма. Знание и вера. Познание целостным духом.
10. Проблема творчества. Религиозное осмысливание и оправдание культуры. Культура и цивилизация. Техника и прогресс. Нигилизм. Построение христианской - православной - культуры.
11. Смысл истории. Личность и массы.
12. Мещанство и буржуазность.
13. Социальная правда и социальный вопрос. Социализм и коммунизм. Марксизм.
14. Проблема революции - социальной и духовной. Революция, как религиозная проблема.
15. Проблема власти. Анархизм и деспотизм. Либерализм и демократия.
16. Теократия. Проблема христианского государства.
17. Православие, католичество и протестантизм.
18. Православие и русский исторический процесс. Православие и русская душа. Православие и русская культура. Церковь и жизнь. Церковная иерархия и церковный народ.
19. Русские болезни и их преодоление. Церковный раскол. Реформа Петра Великого. Отсутствие органической связи между властью и обществом, между интеллигенцией и народом (беспочвенность русского культурного слоя).
20. Путь России и русского народа в мире. Россия и Европа, Восток и Запад. Славянофильство и западничество. Народничество и марксизм. Большевизм.

Русская религиозная  философия действительно охватывала все основные вопросы культуры и  жизни.

Граф Лев Николаевич Толстой (1828—1910) — один из наиболее широко известных русских писателей и мыслителей. Участник обороны Севастополя. Просветитель, публицист, религиозный мыслитель, авторитетное мнение которого спровоцировало возникновение нового религиозно-нравственного течения — толстовства:

• многие религиозные  догмы должны быть подвергнуты критике  и отброшены, как и пышный церемониал, культы, иерархия;

• религия должна стать простой и доступной для народа;

• Бог, религия — это  добро, любовь, разум и совесть;

• смысл жизни —  самосовершенствование;

• главное зло на Земле - смерть и насилие;

• необходимо отказаться от насилия как способа решения  каких-либо проблем;

• в основе поведения человека должно быть непротивление злу;

• государство — отживающий институт и, поскольку оно — аппарат  насилия, не имеет права на существование;

• всем необходимо возможными способами подрывать государство, игнорировать его — не ходить на работу чиновникам, не участвовать в политической жизни и т. д.

За свои религиозно-философские взгляды в 1901г. Л. Н. Толстой был подвергнут анафеме (проклятию) и отлучен от Церкви.

Идею исторического  прогресса Толстой связывал с  решением вопроса о назначении человека и смысле его жизни, ответ на который призвана была дать созданная им "истинная религия". В ней Толстой признавал лишь этическую сторону, отрицая богословские аспекты церковных учений и в связи с этим роль церкви в общественной жизни. Этику религиозного самосовершенствования человека он связывал с отказом от какой-либо борьбы, с принципом непротивления злу насилием, с проповедью всеобщей любви. По Толстому, "царство божие внутри нас" и потому онтологически-космологическое и метафизико-богословское понимание Бога неприемлемо для него. Если религиозно-нравственное самосовершенствование человека должно было дать ему определенный душевный и социальный порядок, то, очевидно, что полное отрицание всякой государственности такого порядка гарантировать не могло. В этом проявилась противоречивость исходных принципов и сделанных из них выводов в утопической философии Толстого.

Сущность познания Толстой  усматривал в уяснении смысла жизни - основного вопроса всякой религии. Именно она призвана дать ответ на коренной вопрос нашего бытия: зачем мы живем и каково отношение человека к окружающему бесконечному миру. «Самое короткое выражение смысла жизни такое: мир движется, совершенствуется; задача человека - участвовать в этом движении, подчиняясь и содействуя ему». Согласно Толстому, Бог есть любовь. В своих художественных творениях Толстой апеллировал к народу как носителю истинной веры и нравственности, считая его основой всего общественного здания.

Прежде всего, Лев Николаевич отвергает традиционные христианские представления о Боге как Боге-творце и Боге-личности. Аргументы Толстого в данном случае мало оригинальны. Бог-творец несет ответственность за зло и страдание в мире. Естественно, что Лев Николаевич не прибегает в данном случае к какой-либо теодицее, хотя выработанное им самим понимание зла (“зло как непонятое добро”) является отличным аргументом богооправдания. Что же касается неприятия Бога как личности, то в этом он усматривает ярко выраженный момент ограничения бесконечного и абсолютного начала. Более того, Толстой полагает, что абсолютное духовное начало, каковым является Бог, невозможно определить и путем перечисления тех или иных онтологических, нравственных и иных характеристик, приписываемых человеком Абсолюту. Любовь, логос, милосердие и т. п. - это «те свойства Бога, которые мы сознаем в себе, но то, что Он сам в себе, этого мы не можем знать».

Итак, Толстой приходит к следующему выводу: человек не может знать о том, что такое  Бог “сам в себе”, но зато может  познать Бога в самом себе, через  себя самого. «Познать Бога можно только в себе. Пока не найдешь Его в себе, не найдешь Его нигде. Нет Бога для того, кто не знает Его в себе». Эти слова легко могут быть истолкованы в теософском ключе: человек, познавший в себе Бога, постигает свою тождественность Богу.

Суть, однако, заключается  в том, что у Толстого самоутверждение  никогда не перерастало в самообожетвление. Напротив, из “познания Бога в себе”  он выводит этику смирения и самоумаления: «Смиренный человек, отрешаясь от себя, соединяется с Богом».

Что же значил для Льва Николаевича тезис “познание Бога в себе”? Прежде всего, то, что именно внутренний, душевный мир человека является единственно достоверным и ясным полем познания духовных начал жизни. Вот почему говорить о каком-либо ином, внешнем познании Бога, значит обрекать себя на иллюзии и суеверие. Отсюда убеждение Толстого в том, что «пока не найдешь Бога в себе, не найдешь Его нигде». То, что внутреннее познание Бога не является для Толстого теософской посылкой, становится совершенно ясным из дальнейшего развертывания этого положения. Познание Бога в себе отнюдь не перерастает в самообожествление, напротив, оно становится мерой соотношения человека и Бога, конечного и бесконечного, позволяющей оценить совершенство Бога и несовершенство человека. «мы живы только в той мере, в которой сознаем себя частью всего бесконечного».

Толстой приходит к выводу о том, что адекватной основой  сознания Бога может быть только опыт его жизненного искания, совпадающий  в целом с исканием смысла жизни. «Нет Бога только для того, кто не ищет Его. Ищи Его, и Он откроется тебе». Не удивительно, что из всех наиболее сущностных определений Бога, таких, как любовь, благо, бесконечное, Лев Николаевич останавливает свой выбор на приятии жизни, склоняясь к отождествлению Бога и жизни. «Бог есть то, без чего нельзя жить. Знать Бога и жить - одно и то же. Бог есть жизнь». Сознание жизни становится у Толстого своеобразным органом познания Бога. «Сознание нашей жизни по отношению к Богу есть то же, что наши чувства по отношению к миру, к вещам. Не было бы чувств, мы ничего бы не знали о мире; не было в нас сознания нашей жизни - мы ничего не знали бы о Боге».

Эти мысли проясняют  вопрос о том, возможно ли постижение непостижимого и определение  неопределимого. Такое постижение оказывается не только возможным, но и неизбежным в той мере, в какой человек “обречен” на жизнь, на сознание своей жизни и искание ее смысла. Затруднение возникает только в том случае, если человек отрывает процесс познания Бога от самой жизни, превращая его в рациональный акт. Толстой полагает, что права разума на постижение высшего духовного начала жизни должны быть подкреплены аргументами самой жизни, что сами доказательства бытия Бога могут быть почерпнуты только из сознания жизни и искания ее смысла. Поэтому вполне естественно, что в мыслях Льва Николаевича о Боге мы не найдем никаких следов традиционных рациональных доказательств бытия Бога.

Толстой не случайно делает главный акцент в своей аргументации на настоящем времени, ибо настоящее  и есть непосредственно переживаемый процесс жизни. Попытка же связать идею Бога с жизнью будущей может быть чревата двумя крайностями: как излишним умствованием, так и мистицизмом. Толстой же хотел удержаться в рамках “золотой середины” - разумной веры. «Душа не была и не будет, а всегда есть в настоящем. О том же, как будет сознавать себя душа после смерти тела, не дано знать человеку, да и не нужно ему. Не дано знать этого человеку для того, чтобы он душевные силы свои напрягал не на заботу о положении своей отдельной души в воображаемом другом, будущем мире, а только на достижение в этом мире, сейчас, вполне определенного и ничем не нарушаемого блага соединения со всеми живыми существами и с Богом. Не нужно же знать человеку того, что будет с его душою, потому, что если он понимает жизнь свою, как она и должна быть понимаема, как непрестанное все большее и большее соединение своей души с душами других существ и Богом, то жизнь его не может быть ничем иным, как только тем самым, к чему он стремится, т.е. ничем не нарушимым благом».

В понятиях “любовь к  Богу” и “воля Бога” Лев  Николаевич стремился выразить деятельный путь жизни, духовный опыт, освещенный пониманием смысла жизни, человеческого  предназначения в мире. Это - доказательство обретенной духовной реальности и воплощенной  богочеловечности.

Любовь к Богу Толстой  определяет, на первый взгляд, весьма парадоксально, как «любовь к любви». Любовь к  Богу имеет как бы тройную направленность. Во-первых, это любовь к духовному, божественному началу в самом  себе, побуждающая человека к нравственному самосовершенствованию. Во-вторых, это любовь к ближнему и не просто к близкому, родному, приятному или полезному нам человеку, а напротив, человеку враждебному и неприятному. «Любить того, кто нам приятен, не значит любить, - замечает Толстой. Истинная любовь к ближнему - это когда в человеке любишь того же Бога, какой в тебе. Этой любовью любишь не только тех, кто любит тебя, но и людей злых и тебя ненавидящих. Чтобы так любить ближнего, следует помнить, что тот, с кем ты имеешь дело, любит себя так же, как и ты, и что в нем тот же Бог, какой и в тебе». И, наконец, в-третьих, любовь к Богу есть не что иное, как любовь ко всем людям, “желание блага всему”. Как бы связывая все эти моменты в одно целое, Толстой резюмирует: «Любовь к Богу есть любовь сама к себе - любовь к любви. Любовь эта есть высшее благо. Такая любовь не допускает возможности нелюбви к какому бы то ни было существу».

Столь же глубокий духовно-практический, деятельный смысл имеет и толстовская  установка постижения Бога через  его волю. «Я живу затем, чтобы исполнить волю Пославшего меня в жизнь. Воля же его в том, чтобы я довел свою душу до высшей степени совершенства в любви и этим самым содействовал установлению единения между людьми и всеми существующими в мире». При всей открытости и очевидности требований любви к Богу и исполнения воли Бога, Толстой отнюдь не склонен видеть в них полное выражение божественной сущности, что явилось бы теософским отождествлением человеческой и божественной природы. Он, напротив, подчеркивает, что наше понимание и осуществление требований любви к Богу и воли Бога недостаточно и неполно, что эти любовь и воля всегда останутся для нас тайной. Тем не менее Толстой был абсолютно убежден, что самое глубокое постижение Бога, самый высший из доступных человеку уровней богопознания возможен только через проявление любви к Богу и исполнения воли Бога. Это точнее и правильнее всего может доказать, что Бог есть. При этом Лев Николаевич указывает на те признаки, которые, несомненно, свидетельствуют о бытии Бога. Самый первый, главный признак, это - “отсутствие ощущения духовного страдания”. Второй признак, непосредственно подтверждающий первый, это - «не нарушение любви к людям. Если не чувствуешь враждебности ни к кому и знаешь, что к тебе не чувствуют зла, ты в воле Бога». Наконец, третий существенный признак присутствия Бога - это духовный рост человека: «если чувствуешь, что делаешься духовнее, совершеннее, побеждаешь в себе животное, то ты в воле Бога». Эти признаки “богочеловеческой очевидности” являются в религии Толстого высшими ступенями богопознания, совпадающими с нравственным совершенствованием человека.

Таковы, согласно учению Л.Н. Толстого, метафизические измерения  духовного бытия, постигая которые  человек все более подчиняет  свою жизнь высшим нравственным требованиям: принципам любви, непротивления и неделания.

Федоров Николай Федорович (1828-1903), российский религиозный мыслитель-утопист, выдвинул «проект» всеобщего воскрешения  умерших («отцов») и преодоления  смерти средствами современной науки («Философия общего дела»).

Основное зло для  человека Федоров видел в смерти, порабощенности его слепой силой  природы, поэтому выдвинул утопическую  идею регуляции природных процессов  средствами науки и техники, переустройства человеческого организма, освоения космоса. Высшая цель регуляции — преодоление смерти, воскрешение умерших поколений, “патрофикация” (воскрешение отцов), достижение всеобщего бессмертия. Нужно обратить вспять, считал Федоров, ложную направленность человека к рождению детей, которая ведет только к дурной множественности и дурной бесконечности. Дети, получая жизнь от отцов, должны воскресить, заново “родить” своих отцов. Воскрешение отцов, всеобщее бессмертие было задумано Федоровым как “общее дело” человечества, ведущее к всеобщему братству и родству, поэтому христианскую идею личного спасения он как еретик считал безнравственной, противоположной делу всеобщего спасения.