Жизнь и философия Томаса Мора

              Уже в эпоху Реформации «Утопия» получала резко противоположные оценки. Приверженцы Реформации, например У. Тиндел и первый переводчик «Утопии» на английский язык Р. Робинсон, даже упрекали Мора в непоследовательности, измене здравому смыслу и лицемерии за его последующую прокатолическую позицию. По мнению историков протестантской ориентации у автора «Утопии» черты «изуверства и безжалостного фанатизма»1 уживались с гуманистическими идеалами.

              И в XIX, и XX веке историков не переставал занимать вопрос: в какой мере коммунистический идеал «Утопии» выражал собственные убеждения Мора? Следует ли вообще принимать всерьез «Утопию»? Для католических историков гуманистическое свободомыслие Мора долгое время оставалось загадочным феноменом. Для них он только и мог представлять интерес как святой, а «Утопия» с ее проповедью веротерпимости и идей коммунистической общности воспринималась не более как шутка, игра ума. Историки же либерально-протестантского направления рассматривали  «Золотую книжечку» как подлинное выражение взглядов Мора. Сопоставление этих противоположных трактовок иногда завершалось у буржуазных исследователей

1 – И.Н.Осиновский «Томас Мор» стр.6

весьма неутешительным выводом, что-де «Утопия», «возможно, и содержит кое-

какие собственные мнения Мора, однако нет способа узнать, какие являются его собственными, а какие нет»1 В 30-е годы XIX века, начиная с Р. Чемберса в т. н. буржуазной западной историографии четко обозначилась тенденция толковать «Утопию» в консервативном духе, как произведение, порожденное средневековьем, прославляющее  монастырский аскетизм и корпоративный строй феодального общества – монастырская идея в действии. «Монастырская идея в действии»2 - писал Чемберс Позже Р. Джонсон и Г. Гербрюгген, оспаривая Чемберса, полагали, что основу идеального устройства «Утопии» составляет этика, рассматривающая добродетель как жизнь в согласии с природой и подчиняющаяся диктату разума. Гербрюгген решительно опровергал также концепцию тех историков, которые рассматривали «Утопию» как источник социалистических и коммунистических идей, а самого Мора зачислили в основатели утопического социализма (Ф. Энгельс, В.И. Ленин, К. Каутский, Р. Эмис, В.П. Волгин). Как полагал Гербрюгген, «Мор нарисовал утопийское государство для того, чтобы как в зеркале показать недостатки и злоупотребления, господствующие в действительном мире. Идеальность Утопии лежит в «нигдее», и людям, несмотря на все их попытки, этой идеальности не достигнуть»3.

В приписываемой Мору концепции невозможности совершенства в этом мире, где ход истории в конечном счете осуществляется по приговору Божьему, Гербрюгген видел влияние христианской этики. А Дж. Эванс в статье «Царство внутри «Утопии Мора» утверждал, что Мор меньше всего касается идеального политического строя, но более всего – состояния человеческого духа, или того, что Христос определил, как главное в Новом завете, провозгласив: «Царство Божие внутри нас». По его мнению, «основная тема «Утопии» не столько радикальное изменение существующей политической системы, сколько изменение человеческого духа и обращение его к идеалам Христа»4.

1 – И.Н. Осиновский «Томас Мор» стр.7

2 – И.Н. Осиновский «Томас Мор» стр.7

3 – И.Н. Осиновский «Томас Мор» стр.10

4 – И.Н. Осиновский «Томас Мор» стр.12

Я считаю, что, несомненно, Дж. Эванс был прав в своей статье, но не до

конца. Мор всё-таки в своё время был очень значимым человеком и, помимо человека мудрого и религиозного, был и политиком, при чём политиком, не думавшим только о своём положении, но и о народе в целом. Конечно, у Мора в книге очень ясно видно, как именно он показывает людям идеал, к которому каждый должен и даже обязан стремиться, но и к тому же название «Утопия» - не пришло само по себе. Он так же хотел показать, что идеальный политический строй для общества недостижим, но мы к нему должны стремиться, ведь именно в его книге нет социального неравенства, и люди искренне дорожат своей и чужой жизнью в своей стране.

Чтобы убедительно опровергнуть подобное толкование этического аспекта «Утопии» Дж. Эванса, необходимо исследовать истоки гуманистической этики Мора в ее историческом контексте, т. е. по возможности определить социальный смысл и классовое содержание тех идеальных норм поведения, которые проповедует Мор в своем сочинении. Решение проблемы социальной справедливости с точки зрения интересов людей труда — крестьян и ремесленников, попытка преодолеть противоположность между физическим и умственным трудом и в связи с этим новый подход к вопросам этики и религии,

оптимистический взгляд на мир, проникнутый верой в человека и его разум, таковы существенные черты идеального государства, изображенного в «Утопии».

              Из сказанного ясно, что для понимания гуманистической концепции Мора наряду с социально-политическими проблемами «Утопии» важно в большей степени учитывать именно ее этические и религиозные аспекты. Эта задача стала особенно актуальна в современных условиях, т. е. в условиях полного краха попытки переноса утопической идеи из мечты в реальность коммунистическими фанатиками.

Гиперкритическая оценка «Утопии» в буржуазной историографии, неизменно сопровождавшаяся грубой модернизацией утопических идей Мора, имеет давнюю историю. В каких только грехах не обвиняли «Утопию»! Так, в трудах немецких историков 20 — 40-х годов нередко можно встретить характеристику автора «Утопии» как проповедника «типично британской фарисейской империалистической доктрины». Подобная характеристика, впервые данная Г. Онкеном была подхвачена и современными буржуазными исследователями. Новейший перепев этой концепции Онкена с откровенной антикоммунистической тенденцией — статья Ш. Авинери, опубликованная в Амстердаме в 1962 г.

Между тем прогрессивная роль «Утопии» в истории мировой культуры прослеживается и спустя столетия после ее создания. Так, большой интерес представляет влияние коммунистических идей «Утопии» на общественную мысль Франции в годы буржуазной революции XVIII в. Еще накануне революции, в 1780 г., а затем в 1789 г. вышло два новых издания «Утопии» на французском языке в переводе Т. Руссо — писателя и публициста, будущего архивариуса якобинского клуба. Сейчас уже можно считать установленным, что издание нового перевода Руссо способствовало распространению идей утопического коммунизма во Франции накануне революции. «Утопия» Томаса Мора вливалась в общий поток социально-утопической мысли XVIII в.

Примечательно, что перевод Т. Руссо, отразивший революционные настроения его автора и, несомненно, являвшийся фактом революционной пропаганды, стал достоянием русской общественной мысли конца XVIII в. С него был сделан русский перевод «Утопии», который вышел почти одновременно с книгой А. Н. Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву». По-видимому, сочинение Радищева и первый русский перевод «Утопии» — явления общественной мысли, органически близкие друг к другу. И, по понятным причинам, восприятие их русской читающей публикой было далеко не однозначным. С одной стороны, они вызывали интерес и сочувствие либерально настроенных читателей, с другой — содействовали усилению охранительных настроений и страха перед «французской заразой» у ярых приверженцев самодержавия. Благожелательная рецензия на русское издание «Утопии», опубликованная в мартовском номере «Московского журнала» Н. М. Карамзина за 1791 г., ни в коей мере не может рассматриваться как свидетельство популярности книги или выражение единодушия русской публики в оценке идей Мора. Даже такой факт, как появление в течение 1789 и 1790 гг. двух титульных изданий одной и той же книги, не только не свидетельствует о том, что «Утопия» имела большой спрос, но как раз говорит об обратном, поскольку изменение титульного листа — чисто коммерческий прием, к -которому нередко прибегали в то гремя издатели-книготорговцы для более успешного сбыта изданий, не пользующихся спросом.

Цензурные условия того времени были благоприятны для аналогичных изданий, «дозволяемых» к печати «Управой Благочиния», т. е. полицейской частью, где цензорами были, как правило, невежественные чиновники, не вникавшие в идейные тонкости литературных произведении. Этим объясняется и появление в печати крамольного «Путешествия...» Радищева, опубликованного в том же году, что и новое титульное издание перевода «Утопии».

Исследуя «Утопию», очень важно понять ее мировоззренческий контекст, отражавший общие идеалы гуманистов круга Эразма, к которым принадлежал Мор. Стоит напомнить, что идея общности, получившая столь оригинальное воплощение в ««Утопии», настойчиво обсуждалась среди гуманистов эразмианского кружка. Свидетельства этому мы находим в сочинениях Эразма Роттердамского, Джона Колета и Гийома Бюде. Так, в «Адагиях», комментируя древнюю пословицу «Amioorum communia omnia» (У друзей всё общее), Эразм приходит к заключению, что «Платон, Аристотель и Христос полностью согласны в том, что совершенное государство — это такое, где нет ни «моего», ни «твоего», но все общее»1.

В том же духе высказывался и Колет, рассматривавший право частной собственности как выражение испорченности человеческой природы и противопоставлявший ему общность всех благ в качестве закона добра и милосердия. Характерно, что и сам Мор, уже после опубликования «Утопии», в 1519 — 1520 гг., вновь обращается к той же проблеме общности. В послании к

1 – И.Н. Островский «Томас Мор» стр.16

монаху Батмансону Мор снова противопоставляет общность «гордыне», одним из проявлений которой он считает частную собственность, порождающую несогласие среди друзей, в семье, в церкви, в обществе. Именно частный интерес, подчеркивает Мор, противоречит единству и благу общества, и никакая иная страсть, кроме гордыни и частного интереса, не привносит более жестоких горестей в человеческую жизнь. Идея общности привлекала гуманистов круга Эразма как наиболее отвечающая духу Евангелия, которое они считали основой преобразования общества на началах справедливости. Очень важно при этом подчеркнуть, что критика частной собственности и противопоставление ей общности приобретали в гуманистическом движении за реформу новый, мирской смысл, в отличие от монастырского, аскетического идеала, проповедуемого в сочинениях отцов церкви.. Так, Иероним связывал принцип «У друзей все общее» с пифагорейским учением и идеей аскетической общины, отделенной от мирской жизни. Не случайно на протяжении средних веков приведенная пословица идентифицировалась с монашеством. И именно гуманисты — Колет, Эразм, Мор придали ей новый смысл .

Следует признать, что среди советских историков все еще нет единства взглядов на идейное наследие Томаса Мора. Прежде всего это сказалось на трактовке коммунистических идей «Утопии».

Как утверждает в своих исследованиях академик В. П. Волгин, в «Утопии» Мора «впервые отчетливо сформулирован ряд положений, характерных для утопического социализма»1. Волгин подчеркивает, что как законченная система утопический социализм «мог возникнуть лишь на основе, созданной ростом капиталистических отношений. И заслуга первого изложения этой системы принадлежит бесспорно Мору»2

Более глубокому пониманию мировоззрения Томаса Мора способствовали работы советских историков, вышедшие к 500-летнему юбилею великого гуманиста. Первостепенное значение среди этих работ принадлежит коллективному труду «Томас Мор 1478 — 1978. Коммунистические идеалы и

1 – И.Н. Осиновский «Томас Мор» стр.17

2 – И.Н. Осиновский «Томас Мор» стр. 17

история культуры». В книге, представляющей собой сборник научных статей и переводов, содержатся материалы двух научных конференций, посвященных юбилею Мора, которые состоялись в Ленинграде 21 марта 1978 г. и в Москве 29 мая 1978 г. Сочинения Томаса Мора, и прежде всего «Утопия», и по сей день привлекают внимание советских ученых. Как показывают новейшие исследования, оценка значения идей, высказанных автором «Золотой книжечки», сохраняет свою научную актуальность.

Для решения спорных вопросов, касающихся идейного наследия Мора, необходимо комплексное изучение всех основных аспектов мировоззрения английского мыслителя в процессе его развития от блестящей поры расцвета ренессансного гуманизма первых двух десятилетий XVI в; до наступления кризисных явлений в связи с началом Реформации и контрреформации. Понимание же исторического контекста «Утопии» становится и яснее и глубже при сопоставлении ее с другими сочинениями гуманиста и его современников.

Заключение

Да, трудно представить более противоречивую, контрастную судьбу, чем судьба Томаса Мора. Выходец из семьи потомственных юристов, он сделал невиданную политическую карьеру от члена парламента до лорд-канцлера Англии.

Суть своего таланта, своего призвания сам Мор видел именно в писательском труде. И хотя литературное наследие его не столь уж велико, влияние его было огромным. Истинную, не меркнущую славу принесла ему «Золотая книга», столь же полезная, как забавная, о наилучшем устройстве государства и о новом острове Утопии.

Меня самого Мор привлекал, как натура очень противоречивая: он и сторонник монархической власти, и он же дерзко препятствует королям в их противозаконных действиях, защищая права  и привилегии граждан – крестьян и ремесленников. Мор осмелился  противодействовать реформации, он сохранил верность Папе и отказался принести присягу королю как главе новой англиканской церкви, чего королевская власть ему не простила.

Это влиятельный, мудрый человек того времени, работы которого оказывают влияние на наше время до сих пор. Написав первую книгу, в особом жанре «утопический социализм», он дал в будущем таким гениям мысли, как Маркс и Энгельс, темы для размышлений о том, как именно как можно точно «Утопию» из книги преобразовать в реальность. Его верность папе и его религиозное мировоззрение заслуживает похвалы, ведь из-за этого он лишился головы. Имея всё, он не мог смириться с социальным неравенством и несправедливостью того времени, и в этом ему надо только позавидовать – не каждый ради описания книги «Об идеальном государстве» способен стоять до конца. Роберт Уиттингтона, однин из ученых-современников Томаса Мора, дал одну из самых верных характеристик философу: «Мор – человек ангельского ума и редкостной учености. Равных ему я не знаю. Ибо где еще найдется человек такого благородства, скромности и любезности? И если то ко времени, предающийся удивительной веселости и потехе, в иное время – грустной серьезности. Человек для всех времен»1.