География топонимического обозначения

Георграфия  топонимического  обозначения : новые направления в критических исследованиях топонима.

В начале апреля 2003 года, спустя две недели после  первоначального вторжения в  Ирак, американские войска захватили  международный аэропорт Саддама  Хусейна, и американское центральное командование сразу же переименовало его в «Международный аэропорт «Багдад»». Это переименование обозначило новый залп в американской оккупации, которая сегодня продолжает изменять топонимический пейзаж Ирака. Новым американским военным лагерям и базам дали имена, такие как «Кэмп Фридом», «Кэмп Либерти», и «Кэмп Джастис», а другие топонимы были взяты прямо из американского географического словаря, включая «Кэмп Арканзас» и «Форвард Оператинг Бэйз Манхэттен».

     Пытаясь сделать незнакомые названия более приемлемыми, американские силы также разработали систему названий улиц, которые они нанесли на карты Багдада, такие как «Калифорния Стрит», «Вирджиния Авеню» и «Мэйн Стрит».

Основное  шоссе к аэропорту Багдада  повторно назвали «Ирландским языком маршрута», с намеком на «Борющихся Ирландцев» Нотр-Дама, а другие различные маршруты были названы в честь американских спортивных команд. Располагая более знакомым набором топонимов, американскиме солдаты смогли  перемещаться  через весь Ирак и «точные местоположения». В начале процесса американский майор Дин Термонд объяснил цель таких методов, отмечая, что «это всё ради коммуникации , безопасности, и для полной уверенности того, что у каждого одна и та же цель». Если рассматривать пейзаж Багдада с выигрышной позиции , то он напоминал громоздкую симфонию, которая могла бы стать услышанной, а следовательно и защищенной, если бы ее мелодии были четко разграничены и написаны на одном единственном «листе музыки».

  Американцы  были не единственными, кто пытался переделать топонимию Ирака  после падения прежней системы. Сообщества Шиа (последователи Мухаммеда Али) переименовали улицы, площади, мосты, мечети, больницы университеты, и все окрестности, пытаясь избавиться от наследства Саддама.

В то время как многие стремились заменить названия мест города Саддам-эры, некоторые из сообщества Шиа подняли вопросы по поводу того, что это могло привести к дополнительным трениям с Суннитами. Переименование улиц Багдада означало признание сообществ Шиа, в котором им так долго отказывали, но все же это открыло символическую арену, которая открыла потенциал для дальнейшего разделения города вдоль сектантских линий во время возрастающих общественных напряжений.

    Что же касается Ирака, то здесь топонимическая перестройка всей структуры в течение оккупации показывает, что переименование улиц и других межевых знаков часто играет важную роль в социальном создании «места». Хаотичное присвоение названия к данному местоположению значит намного больше , чем просто обозначение уже существующего «места».Скорее всего, как предположили ученые из разных областей, это действие –   показательная практика, которая «оживляет» «место», пытаясь стабилизировать большие противоречия социопространственных процессов в более управляемую систему текстовой надписи. В то время как Mэccи справедливо настраивает нас против использования «старинной традиции сделать пространственное текстовым», это не должное подразумевать полное упущение взаимосвязей пространства, места и структуры. Наоборот, критический анализ политики пространственной надписи остается одним из наиболее эффективных стратегий для оспаривания эссенциалистических требований о прикреплении подлинностей к определенным местам. Поэтому, если мы подвергаем сомнению 'сделать из ' пространственного в текстовое, как настаивает Мэccи,  все же это требует критического анализа социальной и политической борьбы по пространственному обозначению и связанных между собой топонимических методов.

     Мы признаем, что наш призыв  вновь обратить внимание на названия географических объектов может показаться слегка подозрительным. В конце концов, разве большинство географов не пытались ограничить себя от общественного мнения, которое предполагает, что география – это не больше ,чем запоминание географических названий и столиц? Такой скептицизм понятен, если дело касается энциклопедической и тайной сущности  географических названий. Даже опытный вербовщик Уилбер Зелинский по исследованию топонима сожалеет о том, что после многих лет учения «теоретическая часть в исследовании топонимов остается востребованной». Все же, несмотря на  связь исследования топонимов с древним эмпиризмом, есть признаки того, что в настоящее время в исследовании топонима дезурбанизация идет полным ходом. Увеличивающееся число ученых подчеркнули важность понимания географических названий как оспариваемую практику вместо рассмотрения  географических названий как понятных знаков, которые определяют места как «объекты»  или «артифакты» в пределах географического пространства.

1.В этой  статье мы прослеживаем недавнее изменение в исследовании топонима, отходя от традиционной темы, касающейся этимологических и таксономических проблем и относительно критического опроса политики топонимии. Если в середине 90-х годов можно было утверждать, что «критическая оценка власти и идеологии иногда далека от центра проблемы в исследованиях топонима», то сегодня это не имеет значения, так как «политическое» стало одной  из главных проблем критических подходов в исследовании топонима. Этот так называемый «критический поворот» повлек большой объем исследований, который включает более широкие дебаты в критической экономической географии.

 В следующем отделе статьи мы рассмотрим генеалогию  современных исследований топонима. Цель этого генеалогического исследования не в том, чтобы предложить своего рода целенаправленное развитие от «традиционного» к «критическому». Такое исследование могло бы стать проще, если бы оно скрывало разнообразие подходов, в настоящее время используемых в мультидисциплинарной области топонимики, которая включает все: от эмпиризма до теоретических формулировок критического анализа постструктуралиста . Нам хотелось бы поспорить, однако, за последние два десятилетия уровень исследования с критическими теориями пространства и места отметил важный поворотный момент в топонимическом исследовании, и именно это изменение мы стремимся выдвинуть на первый план  в нашей, по общему признанию «отборной» генеалогии. Мы видим в этой работе потенциал перевернуть давнишнее восприятие о том, что топонимика приводит к энциклопедическому поиску подлинного происхождения имен, вместе с тем бросая вызов понятию, что точная система классификации может быть построена как запрет на разнообразие географических названий.

  Существует  множество различных направлений, которые могли быть использованы  в будущем критическими исследованиями топонима. Мы приняли решение подчеркнуть три точных подхода к исследованию топонима. Во-первых, мы рассматриваем географическое название с точки зрения семиотики. Затем, мы прибегаем к исследованиям правительственности, чтобы теоретизировать создание системы пространственной надписи как составную стратегию измеримого пространства. Наконец, мы сосредотачиваем наше внимание на проблемах социальной справедливости, поскольку они касаются осмысления систем географических названий  как ‘культурных арен’. Эти три подхода к исследованиям топонима ни в коем случае не взаимоисключающие, и при этом они не исчерпывают сферу теоретических подходов в нашем распоряжении. Скорее они выдвинуты на первый план здесь, чтобы показать разнообразные перспективы, которые могут сообщить критической политике о географическом названии, и мы надеемся, что дальнейшее изучение  расширит эпистемологический, онтологический, и методологический горизонты критических исследований топонима. 
 

II К генеалогии ‘критического  поворота’ в современном  исследовании топонима II К генеалогии ‘критического  поворота’ в современных  исследованиях топонима.

В течение  большего периода двадцатого века исследование топонима было озабочено накоплением и каталогизацией географических названий вместо того, чтобы анализировать социопространственную практику самой топонимической надписи. Райт (1929: 140), давно утверждал, что этот подход к исследованиям топонима мог быть уподоблен тому  ‘ботаническому коллекционеру, у которого  первым интересом было собирание образцов.

Точно так же он предположил, что ‘топонимический коллекционер составляет списки географических названий и деталей относительно происхождения и значения каждого’. Пристально сосредотачиваясь  на происхождении отдельных географических названий, исследования имели тенденцию пренебрегать политической борьбой по процессам обозначения места .

 Как  спорит  Райт ‘Внимание к одному только названию, или на земле или на исторической карте, рискует исчезнуть с концами средствами; или, в лучшем случае приуменьшить социальные процессы, свойственные процессу обозначения имен’. К концу двадцатого века, Зелинский  точно заметил, что исследование географических имен составило немного больше, чем ‘сбор, классификация и поиск происхождения имен, только со случайными исследованиями связей и затрагивания человеческих явлений’.

  К середине 1980-ых, однако, уже были различные ученые, стремящиеся бросить вызов таким традиционным подходам к топонимическому исследованию (Коэн и Клайот, 1981;Азарьяху, 1986; 1988; Картер, 1987; Фергюсон, 1988; Пень, 1988). Мэоз Азэрьяху (1986; 1988; 1990; 1992; 1996), ранняя работа над уличным обозначением, и политическая идентичность заложили основу для критического опроса городских топонимических методов и политики ознаменования.

    Кроме того публикация Пола Картера «Дороги к Ботани-Бею»(1987), также привлекла внимание к роли обозначения в создании «мест», которые были наделены культурным значением и социальной властью. Сосредотачиваясь особенно на путях, благодаря которым обозначение методов буквально «изобрело» новые места колониального владения, Картер демонстрирует, как сам процесс «обозначения привнес особые места в сферу ‘культурного обращения’, таким образом ‘преобразовывая пространство в объект знания, которое можно объяснит и прочитать». Он утверждает, что внимание на обозначении  империала часто приводит к стиранию тех местных мест, которые не подвергались пристальному взгляду имперской надписи.

   По большей части эти критические замечания, все же затронувшие многие поднятые  проблемы касательно  Картерского подхода были исправлены другими учеными, которые исследовали социальную борьбу по конкурирующим системам пространственного значения (например, Yeoh, 1992). Другие исследования также показали, как колониальные державы, часто стертые, маргинализовали или приспособили языки и системы топонима к местным группам . Неудивительно, что восстановление  языка, памяти и самосознания сопровождало постколониальную независимость, и, как показано в попытках переименовать место , это восстановление было совсем не прямым с политической точки зрения. В критических исследованиях топонима акцент был сделан не столько на самом названии, а скорее на культурной политике названия, то есть, как люди стремятся управлять, вести, и оспаривать процесс обозначения, поскольку они участвуют в более широкой борьбе за законность и видимость.

    К середине 1990-ых существенная переориентация в исследованиях топонима была очевидна, когда растущее число ученых начало «повторно соединять анализ топонима с исследованием власти» (Майерс, 1996: 237). Многие из этих исследований достигли (1992) анализа географических названий Коэна и Клайота, как стратегию государствостроительства и государственного формирования, и особый акцент был сделан на то, как правительственные органы создали новые системы топонимической надписи, чтобы продвинуть особые концепции истории и национального самосознания. Последующее исследование  вело хронику топонимических изменений, сопровождающих главную идеологическую борьбу и изменения власти в разных странах. Как утверждает Уэлан, эти смены названий «действие  как  ориентация в пространстве памяти и власти, создание  реальных и конкретных  учений из статуса государственности и уменьшение  постоянно преобразовывающихся   историй в более приемлемые, конкретизируемые мифы, которые закрепляют прогноз национального самосознания».

   Как показывает это исследование, переименование улиц было особенно популярной стратегией для   удаления  признаков более ранних систем. Это внимание к названию улиц в литературе стало ведущим среди систем в создании мест, которые реально существуют в повседневной жизни, особенно когда «все используют их [названия улицы], но едва ли кто-то обращает внимание на их определенное историческое значение и на факт того, что они принадлежат структурам власти». Это точно тот процесс использования названий улицы, как механизм для того, чтобы натурализовать главные структуры власти, которым критически настроенные ученые  стремились бросить вызов, демонстрируя историческую неустойчивость и случайность систем географических названий.

   В то время как большинство исследований политики географических названий подчеркнуло вопросы национализма и идеологии, существует также признание того, что название мест вовлечено в создание расового и полового пейзажей. Растущая власть топонимов долго играла роль в политической экономии места; от неверного названия Гренландии к более актуальной практике предоставления рыночных  прозвищ подразделениям, фирмам, казино, и даже больницам. Права на обозначение места все более и более покупаются и продаются как предметы потребления, используемые, чтобы спроектировать власть корпораций и приватизировать общественное место. Недавние исследования Пьера Бурдье предложили, чтобы топонимы  функционировали как форма ‘символического капитала’ или средство создания социального различия и статуса для элитных и для маргинализованных групп так же, как для особенных актеров. Конечно, символический капитал может быть преобразован в экономический капитал, но это требует еще большую валюту, поскольку люди соперничают за престиж и влияние в пределах большего социального и политического порядка.