Джеймс У. Поток сознания

У. Джемс. Психология. М.: Педагогика, 1991, С. 56-80.

Джемс У.

ПОТОК СОЗНАНИЯ

Порядок нашего исследования должен быть аналитическим. Теперь

мы можем приступить к изучению сознания взрослого человека по

методу самонаблюдения. Большинство психологов придерживаются

так называемого синтетического способа изложения. Исходя от

простейших идей, ощущений и рассматривая их в качестве атомов

душевной жизни, психологи слагают из последних высшие

состояния сознания - ассоциации,

интеграции или смещения, как дома составляют из отдельных

кирпичей. Такой способ изложения обладает всеми педагогическими

преимуществами, какими вообще обладает синтетический метод, но

в основание его кладется весьма сомнительная теория, будто высшие

состояния сознания суть сложные единицы. И вместо того чтобы

отправляться от фактов душевной жизни, непосредственно

известных читателю, именно от его целых конкретных состояний

сознания, сторонник синтетического метода берет исходным

пунктом ряд гипотетических простейших идей, которые

непосредственным путем совершенно недоступны читателю, и

последний, знакомясь с описанием их взаимодействия, лишен

возможности проверить справедливость этих описаний и

ориентироваться в наборе фраз по этому вопросу. Как бы там ни

было, но постепенный переход в изложении от простейшего к

сложному в данном случае вводит нас в заблуждение.

Педанты и любители отвлеченностей, разумеется, отнесутся крайне

неодобрительно к отстранению синтетического метода, но человек,

защищающий цельность человеческой природы, предпочтет при

изучении психологии аналитический метод, отправляющийся от

конкретных фактов, которые составляют обыденное содержание его

душевной жизни. Дальнейший анализ вскроет элементарные

психические единицы, если таковые существуют, и заставляя нас

делать рискованные скороспелые предположения. Читатель должен

иметь в виду, что в настоящей книге в главах об ощущениях больше

всего говорилось об их физиологических условиях. Помещены же эти

главы были раньше просто ради удобства. С психологической точки

зрения их следовало бы описывать в конце книги. Простейшие

ощущения были рассмотрены нами как психические процессы,

которые в зрелом возрасте почти неизвестны, но там ничего не было

сказано такого, что давало бы повод читателю думать, будто они суть

элементы, образующие своими соединениями высшие состояния

сознания.

Основной факт психологии. Первичным конкретным фактом,

принадлежащим внутреннему опыту, служит убеждение, что в этом

опыте происходят какие-то сознательные процессы. Состояния

сознания сменяются в нем одно другим. Подобно тому как мы

выражаемся безлично: "светает", "смеркается", мы можем и этот факт

охарактеризовать всего лучше безличным глаголом "думается".

Четыре свойства сознания. Как совершаются сознательные

процессы? Мы замечаем в них четыре существенные черты, которые

рассмотрим вкратце в настоящей главе: 1) каждое состояние

сознания стремится быть частью личного сознания; 2) в границах

личного сознания его состояния изменчивы; 3) всякое личное

{2}

сознание представляет непрерывную последовательность

ощущений; 4) одни объекты оно воспринимает охотно, другие

отвергает и, вообще, все время делает между ними выбор.

Разбирая последовательно эти четыре свойства сознания, мы

должны будем употребить ряд психологических терминов, которые

могут получить вполне точное определение только в дальнейшем.

Условное значение психологических терминов общеизвестно, а в

этой главе мы их будем употреблять только в условном смысле.

Настоящая глава напоминает набросок, который живописец сделал

углем на полотне и на котором еще не видно никаких подробностей

рисунка.

Когда я говорю: "всякое душевное состояние" или "мысль есть

часть личного сознания", то термин личное сознание употребляется

мною именно в таком условном смысле. Значение этого термина

понятно до тех пор, пока нас не попросят точно объяснить его; тогда

оказывается, что такое объяснение - одна из труднейших

философских задач. Эту задачу мы разберем в следующей главе, а

теперь ограничимся одним предварительным замечанием. В

комнате, скажем в аудитории, витает множество мыслей ваших и

моих, из которых одни связаны между собой, другие - нет. Они так

же мало обособлены и независимы друг от друга, как и все связаны

вместе; про них нельзя сказать ни того, ни другого безусловно: ни

одна из них не обособлена

совершенно, но каждая связана с некоторыми другими, от остальных

же совершенно независима. Мои мысли связаны с моими же

другими мыслями, ваши - с вашими мыслями. Есть ли в комнате еще

где-нибудь чистая мысль, не принадлежащая никакому лицу, мы не

можем сказать, не имея на это данных опыта. Состояния сознания,

которые мы встречаем в природе, суть непременно личные сознания

- умы, личности, определенные конкретные "я" и "вы".

Мысли каждого личного сознания обособлены от мыслей другого:

между ними нет никакого непосредственного обмена, никакая мысль

одного личного сознания не может стать непосредственным

объектом мысли другого сознания. Абсолютная разобщенность

сознаний, не поддающийся объединению плюрализм составляют

психологический закон. По-видимому, элементарным психическим

фактом служит не "мысль вообще", не "эта или та мысль", но "моя

мысль", вообще "мысль, принадлежащая кому-нибудь". Ни

одновременность, ни близость в пространстве, ни качественное

сходство содержания не могут слить воедино мыслей, которые

разъединены между собой барьером личности. Разрыв между такими

мыслями представляет одну из самых абсолютных граней в природе.

Всякий согласится с истинностью этого положения, поскольку в нем

утверждается только существование "чего-то", соответствующего

термину "личное сознание", без указаний на дальнейшие свойства

этого сознания. Согласно этому можно считать непосредственно

данным фактом психологии скорее личное сознание, чем мысль.

Наиболее общим фактом сознания служит не "мысли и чувства

существуют", но

"я мыслю" или "я чувствую". Никакая психология не может

оспаривать, во что бы то ни стало факт существования личных

сознаний. Под личными сознаниями мы разумеем связанные

последовательности мыслей, сознаваемые как таковые. Худшее, что

{3}

может сделать психолог, - это начать истолковывать природу

личных сознаний, лишив их индивидуальной ценности.

В сознании происходят непрерывные перемены. Я не хочу этим

сказать, что ни одно состояние сознания не обладает

продолжительностью; если бы это даже была правда, то доказать ее

было бы очень трудно. Я только хочу моими словами подчеркнуть

тот факт, что ни одно, раз минувшее состояние сознания, не может

снова возникнуть и буквально повториться. Мы то смотрим, то

слушаем, то рассуждаем, то желаем, то припоминаем, то ожидаем, то

любим, то ненавидим, наш ум попеременно занят тысячами

различных объектов мысли. Скажут, пожалуй, что все эти сложные

состояния сознания образуются из сочетаний простейших

состояний. В таком случае подчинены ли эти последние тому же

закону изменчивости? Например, не всегда ли тождественны

ощущения, получаемые нами от какого-нибудь предмета? Разве не

всегда тождествен звук, получаемый нами от нескольких ударов

совершенно одинаковой силы по тому же фортепианному клавишу?

Разве не та же трава вызывает в нас каждую весну то же ощущение

зеленого цвета? Не то же небо представляется нам в ясную погоду

таким же голубым? Не то же обонятельное впечатление мы получаем

от одеколона, сколько бы раз мы ни пробовали нюхать ту же

склянку? Отрицательный ответ на эти вопросы может показаться

метафизической софистикой, а между тем внимательный анализ не

подтверждает того факта, что центростремительные токи когда-либо

вызывали в нас дважды абсолютно то же чувственное впечатление.

Тождествен воспринимаемый нами объект, а не наши ощущения: мы

слышим несколько раз подряд ту же ноту, мы видим зеленый цвет

того же качества, обоняем те же духи или испытываем боль того же

рода. Реальности, объективные или субъективные, в постоянное

существование которых мы верим, по-видимому, снова и снова

предстают перед нашим сознанием и заставляют нас из-за нашей

невнимательности предполагать, будто идеи о них суть одни и те же

идеи. Когда мы дойдем до главы "Восприятие", мы увидим, как

глубоко укоренилась в нас привычка пользоваться чувственными

впечатлениями как показателями реального присутствия объектов.

Трава, на которую я гляжу из окошка, кажется мне того же цвета и на

солнечной, и на теневой стороне, а между тем художник, изображая

на полотне эту траву, чтобы вызвать реальный эффект, в одном

случае прибегает к темно-коричневой краске, в другом - к светло-

желтой. Вообще говоря, мы не обращаем особого внимания на то,

как различно те же предметы выглядят, звучат и пахнут на

различных расстояниях и при различной окружающей обстановке.

Мы стараемся убедиться лишь в тождественности вещей, и любые

ощущения, удостоверяющие нас в этом при грубом способе оценки,

будут сами казаться нам тождественными.

Благодаря этому обстоятельству свидетельство о субъективном

тождестве различных ощущений не имеет никакой цены в качестве

доказательства реальности известного факта. Вся история душевного

явления, называемого ощущением, может ярко иллюстрировать нашу

неспособность сказать, совершенно ли одинаковы два порознь

воспринятых нами чувственных впечатления или нет. Внимание

наше привлекается не столько абсолютным качеством впечатления,

сколько тем поводом, который данное впечатление может дать к

одновременному возникновению других впечатлений. На темном

{4}

фоне менее темный предмет кажется белым. Гельмгольц вычислил,

что белый мрамор на картине, изображающей мраморное здание,

освещенное луной, при дневном свете в 10 или 20 тыс. раз ярче

мрамора, освещенного настоящим лунным светом.

Такого рода разница никогда не могла быть непосредственно

познана чувственным образом: ее можно было определить только

рядом побочных соображений. Это обстоятельство заставляет нас

предполагать, что наша чувственная восприимчивость постоянно

изменяется, так что один и тот же предмет редко вызывает у нас

прежнее ощущение. Чувствительность наша изменяется в

зависимости от того, бодрствуем мы или нас клонит ко сну, сыты мы

или голодны, утомлены или нет; она различна днем и ночью, зимой

и летом, в детстве, зрелом возрасте и в старости. И, тем не менее, мы

нисколько не сомневаемся, что наши ощущения раскрывают перед

нами все тот же мир с теми же чувственными качествами и с теми

же чувственными объектами. Изменчивость чувствительности лучше

всего можно наблюдать на том, какие различные эмоции вызывают

в нас те же вещи в различных возрастах или при различных

настроениях духа в зависимости от органических причин. То, что

раньше казалось ярким и возбуждающим, вдруг становится избитым,

скучным, бесполезным; пение птиц вдруг начинает казаться

монотонным, завывание ветра - печальным, вид неба - мрачным.

К этим косвенным соображениям в пользу того, что наши ощущения

в зависимости от изменчивости нашей чувствительности постоянно

изменяются, можно прибавить еще одно доказательство

физиологического характера. Каждому ощущению соответствует

определенный процесс в мозгу. Для того чтобы ощущение

повторилось с абсолютной точностью, нужно, чтобы мозг после

первого ощущения не подвергался абсолютно никакому изменению.

Но последнее, строго говоря, физиологически невозможно,

следовательно, и абсолютно точное повторение прежнего ощущения

невозможно, ибо мы должны предполагать, что каждому изменению

мозга, как бы оно ни было мало, соответствует некоторое изменение

в сознании, которому служит данный мозг.

Но если так легко обнаружить неосновательность мысли, будто

простейшие ощущении могут повторяться неизменным образом, то

еще более неосновательным должно казаться нам мнение, будто та

же неизменная повторяемость наблюдается в более сложных формах

сознания. Ведь ясно, как Божий день, что состояния нашего ума

никогда не бывают абсолютно тождественными. Каждая отдельная

мысль о каком-нибудь предмете, строго говоря, есть уникальная и

имеет лишь родовое сходство с другими нашими мыслями о том же

предмете. Когда повторяются прежние факты, мы должны думать о

них по-новому, глядеть на них под другим углом, открывать в них

новые стороны. И мысль, с помощью которой мы познаем эти

факты, всегда есть мысль о предмете плюс новые отношения, в

которые он поставлен, мысль связанная с сознанием того, что

сопровождает ее в виде неясных деталей. Нередко мы сами

поражаемся странной переменой в наших взглядах на один и тот же

предмет. Мы удивляемся, как могли мы думать известным образом о

каком-нибудь предмете месяц тому назад. Мы переросли

возможность такого образа мыслей, а как - мы и сами не знаем.

{5}

С каждым годом те же явления представляются нам совершенно в

новом свете. То, что казалось призрачным, стало вдруг реальным, и

то, что прежде производило впечатление, теперь более не

привлекает. Друзья, которыми мы дорожили, превратились в

бледные тени прошлого; женщины, казавшиеся нам когда-то

неземными созданиями, звезды, леса и воды со временем стали

казаться скучными и прозаичными; юные девы, которых мы некогда