Эпикур и его учения

Для Эпикура нет  затруднения, которое лишь формально  преодолел Демокрит: как сочетать свободу воли с детерминизмом? Мир  материален, тела - сцепление атомов, душа состоит из наиболее тонких атомов, родственных огню. Все это известно со времен Демокрита. Однако между учениями Эпикура и Демокрита о бытии  есть одно фундаментальное отличие, на которое впервые указал К. Маркс  в своей диссертации. Речь идет о  теории отклонения атомов от пути своего движения, которое не учитывалось  в фаталистичном учении Демокрита  о природной необходимости. Самопроизвольное отклонение атомов - вот то, что в  онтологии служит обоснованием случайности  в природе, а в этике - причиной свободы воли. Эпикур не только устраняет  божественное вмешательство в дела людей, последовательно продолжая  мысли Демокрита, но и преодолевает фатализм необходимости в его  учении. «Одни события происходят в силу необходимости, другие -- по случаю, а иные зависят от нас, так как  необходимость не подлежит ответственности, а случай непостоянен... но то, что  зависит от нас, не подчинено никакому господину, и за этим следует как  порицание, так и противоположное  ему» (цит. по 4, стр. 191). 

Человек обладает свободой выбора, и это не только не противоречит учению о материальности мира, его  закономерностям, но, напротив, есть одно из проявлений этих закономерностей. Так  разрешает Эпикур важнейшую предпосылку  для построения системы этики. 

Учение о благе  Эпикур, подобно Демокриту, начинает с рассмотрения проблемы удовольствия и страдания (тогда как, по Платону, она не имеет отношения к морали, а, по Аристотелю, занимает подчиненное, более близкое биологии и психологии, но не этике, место; поэтому-то Аристотель рассматривает эту проблему совершенно независимо от критерия и источника  нравственности). 

«Начало и корень всякого блага -- это удовольствие чрева: даже мудрость и прочая культура имеют отношение к нему» (цит. по 5, стр. 241), -- говорит Эпикур, а его  ученик и друг Метродор доводит эту  мысль до парадоксальной формы: «В чреве -- вот в чем разум, согласующийся  с природой, находит свой истинный предмет» (цит. по 4, стр. 191). Этим положением Эпикур подчеркивает, что начало потребностей человека -- материально, в этом нет  ничего постыдного, ибо здесь обнаруживается естественная необходимость. «Не считай нисколько не согласным с учением  о природе (т.е. неестественным) то, что  когда кричит плоть, кричит душа. Голос  плоти: не голодать, не жаждать, не зябнуть. Душе трудно помешать этому и опасно не внимать природе, повелевшей ей вследствие присущего ей ежедневного довольствия  своим» (цит. по 5, стр. 244). 

Более того, Эпикур сам, словно отвечая будущим критикам, опровергает вульгарно-материалистическое толкование стремления к удовольствиям. Он различает желания (потребности) по степени их необходимости: «Желания бывают: одни -- естественные и необходимые, другие -- естественные, но не необходимые, третьи -- не естественные и не необходимые, но происходящие от пустых мнений» (цит. по 3, стр. 216). Правило Эпикура - удовлетворять  естественные и необходимые потребности (в пище, питье, жилище), умеренно пользоваться естественными, но не являющимися необходимыми потребностями (например, половой потребностью) и самым решительным образом  преодолевать потребности вздорные (вроде желания воздвигать себе при  жизни статуи, равно и другие стремления к почестям). 

Очевидно, что такой  подход к удовольствиям весьма далек  от вульгарного понимания эпикурейства как плотского наслаждения жизнью, «свинства» и иных утверждений его  противников. Например, мыслитель постоянно  подчеркивает похвальную умеренность, умение довольствоваться необходимым: «Я ликую от радости телесной, питаясь  хлебом и водою, и плюю на дорогие  удовольствия, -- не из-за них самих, а из-за неприятных последствий их» (цит. по 4, стр. 192). Главным для Эпикура  является спокойствие духа, поэтому  в одном из писем он советует своему другу: «Лучше тебе не тревожиться, лежа на соломе, чем быть в тревоге, имея золотое ложе и дорогой стол!» (цит. по 1, стр. 500). 

Человек естественно, но природе своей стремится к  удовольствиям и старается избежать страдания. Казалось бы, проблема счастливой жизни, по Эпикуру, разрешается самим  этим стремлением. Это кажется тем  более справедливым, что сам философ  постоянно подчеркивает естественные основы морали, вновь и вновь возвращаясь  к исходному положению о первичности  стремления к удовольствию и отвращения от страдания. «Мы говорим, что удовольствие есть начало и цель счастливой жизни... мы знаем, что оно есть первое и  природное благо; если мы что-либо избираем или отталкиваем, то по причине удовольствия мы бежим ему навстречу, распознавая  всякое благо с помощью ощущений, как правило» (цит. по 4, стр. 193).Однако, если бы Эпикур говорил только это, его позиция, несмотря на скромность потребностей, в принципе не отличалась бы от гедонизма киренаиков, наиболее четко сформулированного Аристиппом: «Цель не то же, что счастье; действительно  цель есть частичное удовольствие минуты, тогда как счастье дается совокупностью  частичных удовольствий, к которым  привносят удовольствия прошлого и  будущего. Частичное удовольствие -- само по себе добродетель, счастье есть добродетель не само по себе, а через  составляющие его частичные удовольствия » (цит. по 4, стр. 193). Смысл этого рассуждения состоит и том, что непосредственность, интенсивность удовольствии есть главные его характеристики. Чтобы увидеть коренное отличие точек зрения Эпикура и Аристиппа, необходимо выяснить их позицию применительно к фактору времени. 

Аристипп учил: человек  живет лишь настоящим; для него нет  ни прошлого (как уже протекшего времени), ни будущего (поскольку оно  еще не наступило и может быть вообще не наступит для данного человека). Значит, смешно терпеть страдания  или откладывать сиюминутное  удовольствие ради будущего, ведь синица в руках лучше журавля в  небе. Если же удовольствие не имеет  временного масштаба, то остается лишь его интенсивность. Чувственные  наслаждения в этой схеме естественно  займут первое место, а те из них, которые  более доступны и наиболее сильны, и есть самые желанные, ибо счастье - сумма сиюминутных удовольствий. 

Эпикур, полемизируя  с киренаиками, в рассуждение  об удовольствиях включает как необходимую  и временную характеристику. При  выборе удовольствий и избежании  страданий всегда нужно иметь  в виду не только настоящее, но и  будущее, т.е. последствия удовлетворенных  сегодня желаний, перспективу получения  большего удовольствия. Более того, выбор должен диктоваться не только настоящим и будущим, но и прошлым, т.е. накопленным опытом. «Лучше вытерпеть... некоторые страдания, чтобы насладиться  большими удовольствиями; полезно воздержаться от... некоторых удовольствий, чтобы  не терпеть более тяжких страданий» (цит. по 3, стр. 233). Подобное же предвидение, соединенное с суждением о  разнокачественности удовольствий, приводит к необходимости определить критерий выбора, стоящий над простым  чувственным стремлением. «Правда, мы разумеем отнюдь не наслаждения  распутства, или чувственности, как  полагают те, кто не знает, не разделяет  или плохо понимает наше учение, - нет, мы разумеем свободу от страданий  тела и от смятения души» (цит. по 1, стр. 502). 

Различие отношения  к будущему у Аристиппа и Эпикура  приводит мыслителей к различному мироощущению. Это важно отметить, так как  в литературе часто смешивают  гедонизм и эпикуреизм, полагая, что  их значения очень близки и характеризуются  оптимистическим, жизнерадостным отношением к бытию. Однако философия гедонизма  есть «пессимизм наизнанку», есть психология «пира во время чумы», так как  погоня за немедленными, сиюминутными удовольствиями проистекает из неверия  в будущее. Это - позиция гибнущих сословий и классов, в которой  нет ни грамма оптимизма и, тем  более, - демократизма. С наибольшей лаконичностью она выражена в  печально знаменитой фразе Людовика XV, произнесенной много веков спустя: «После меня -- хоть потоп» (цит. по 4, стр. 194). 

Напротив, установка  Эпикура пронизана оптимизмом, искренней  убежденностью в том, что завтрашний день будет лучше. «Природа учит считать  ничтожным то, что дается случаем, и, находясь в счастье, признавать себя несчастным, а находясь в несчастье, не придавать большого значения счастью  и принимать без шума [спокойно] блага, которые даются случаем, и  быть готовым к бою с кажущимся  злом, которое дается им: ведь бренно все, что толпа считает благом и злом, а мудрость не имеет ничего общего со случаем» (цит. по 3, стр. 235). Только с этих позиций возможно предпочесть  как более высокие духовные наслаждения, не презирая наслаждений физических, но отводя им подчиненное положение. «Не следует насиловать природу, следует повиноваться ей, а мы будем повиноваться ей, необходимые желания исполняя, а также естественные, если они не вредят, а вредные сурово подавляя» (цит. по 3, стр. 220).