Международный конфликт

     2.3 Причины конфликтов.

     Можно различным образом типологизировать причины межнациональных конфликтов. Предлагаемая ниже их классификация, на наш взгляд, имеет общетеоретическое значение, но тематически «привязана» прежде всего, к отечественной проблематике.

     Политические  причины. В первую очередь это  кризис, а затем распад СССР – крупной транснациональной мировой державы. Данная причина имеет универсальный характер, поскольку противостояние этнических, а также конфессиональных групп всегда обостряется в периоды распада многонациональных асимметричных государств. Достаточно вспомнить хотя бы острейший конфликт, возникший между Индией и Пакистаном сразу же после объявления их независимости от Лондона, или совсем свежий пример с распадом «балканской империи» – Югославии. На таком фоне наша ситуация выглядит еще далеко не самой трагичной. Вообще имперская модель правления обладает (в исторической ретроспективе) не только недостатками, но и определенными достоинствами. Фактически не признавая за входящими в империю нациями права на самоопределение и монополизируя средства государственного принуждения, имперская власть взамен минимизирует уровень беспорядка на контролируемой территории, не допуская, в частности, обострения межнациональных конфликтов Конечно, при этом с разной степенью жесткости и жестокости подавлялись как национальные устремления народов, так и вообще потенциал социального развития (как в любой монополизированной системе), но это другой вопрос. По ряду причин имперская форма правления исторически изжила себя. Советский Союз еще продержался дольше других.

     Отчасти это объясняется тем, что советская  национальная политика была с функциональной точки зрения весьма эффективной. Режим  искусно замораживал и подавлял конфликтный потенциал межнациональных  отношений. В выборе средств он, разумеется, не стеснялся, но при этом действовал достаточно изощренно и разносторонне. Использовались не только прямые репрессии и тотальные переселения целых народов, но и более тонкие методы: перемешивание и «разбавление» этносов (наиболее очевидный пример – целенаправленное заселение Прибалтики выходцами из славянских регионов), создание «лоскутных» административно-политических единиц (Чечено-Ингушская АССР, Кабардино-Балкарская АССР) и, напротив, разделение этноса республиканской границей (так поступили с осетинами, с таджиками), а также другие варианты произвольного проведения границ (Средняя Азия), формирование во всех республиках компрадорских, т.е. связанных интересами и своей «пуповиной» прежде всего с Москвой, национальных элит, слегка закамуфлированная русификаторская политика и т.п. Разумеется, крышку многонационального «котла» нельзя было бесконечно держать закрытой. Давление нарастало, и, в конце концов, ее приоткрыли, рассчитывая «выпустить пар», но процесс очень быстро стал неуправляемым. Наружу вышли многочисленные исторические обиды – давнишние и новые, реальные и мнимые. Особенно это характерно для Кавказского и Прибалтийского регионов. При этом даже то хорошее, что действительно было у нас в межнациональных отношениях (пусть это было интернационализмом коммунальной квартиры или общей тюремной камеры), разлетается на куски, покрываясь националистической пеной.

     Другой, производной политической причиной конфликта является борьба как новых, так и старых политических элит за передел «имперского наследства» В этой борьбе национальный фактор используется без всякого стеснения. Ведется она в условиях фактического отсутствия правил политической «игры» (прежние правила отменены, а правила новые, новая политическая культура еще только начинают формироваться). Поэтому в ряде случаев можно наблюдать беззастенчивую спекуляцию на национальных чувствах, несмотря на очевидный ущерб, горе и даже кровь, которые подобные «игры» приносят населению всех национальностей. Более того, национальную «карту» порой не без успеха разыгрывают даже откровенно криминальные, мафиозные структуры.

     Экономические причины тесно связаны с политическими. С одной стороны, здесь происходит во многом аналогичная политическая борьба за передел национального богатства, с другой – регионы традиционно бедные, обделенные природными ресурсами и не располагающие развитой экономикой, но получавшие определенную централизованную поддержку, теперь, лишившись ее, пытаются как-то выйти из положения путем апелляции к категориям национального выживания, сохранения национального очага и т.д., прибегая при этом к любым доступным им средствам экономического давления или даже шантажа. Кроме того, экономически более мощные регионы стремятся блокировать тенденции национального сепаратизма, тоже используя для этого экономические и финансовые рычаги. Строго говоря, во многих случаях все эти факторы нельзя отвести к сфере чистой экономики. Они носят скорее экономико-психологический характер, поскольку в их основе лежат субъективные, зачастую этнически окрашенные представления о несправедливом национально-региональном распределении общественного богатства и соответственно о несправедливости различий в уровне жизни населения тех или иных регионов.

     Причины социально-культурные и социально-психологические. За семь послереволюционных десятилетий  в стране сложилась новая метаэтническая общность – так называемый советский  народ. Собственно, иначе и быть немогло. К данному факту можно относиться по-разному, но отмахиваться от него, объявляя его лишь порождением коммунистической пропаганды, вряд ли разумно даже при нынешнем преобладании дезинтеграционных процессов. В социально-психологическом плане это несомненная реальность, которая проявляется очень часто даже среди людей, полностью отрицающих свою принадлежность к «советскому народу». Для тех же, кто прожил всю свою жизнь с хотя бы относительно позитивным или даже ценностно- нейтральным чувством советской самоидентификации, события последних лет – тяжелая и болезненная психологическая травма. Отсюда психологически объяснимо стремление части общества к восстановлению прежнего могучего государства.

     Разумеется, эта идея носит отчетливый характер консервативной утопии. Она практически  неосуществима и политически опасна как вследствие неизбежной острой реакции отторжения на любые попытки реставрации, так и потому, что ее стремятся «оседлать» реакционные и безответственные политические силы. Однако было бы и несправедливо, и психологически неверно пытаться сделать из этих людей отверженных. Общество должно не списывать этих людей, а пытаться помочь им обрести новую психологическую идентичность, адаптироваться к новой реальности. Иначе они попросту опасны. Здесь есть поле деятельности и для законодателя, и для органов социальной реабилитации.

     Процессы, происходящие в последние годы, стимулировали  рост национального самосознания у  ряда народов, причем как у относительно слабых и действительно прошедших через унижения и притеснения (особенно в сталинские времена), так и у таких этнических гигантов, как украинская нация. Некоторые из этих этносов сейчас вошли, используя выражение Соловьева, в «стадию исключительной народности», в рамках которой рациональные аргументы, даже апелляция <к подлинным, не сиюминутным национальным интересам, имеют немного шансов быть услышанными. К тому же некоторые этносы, уровень социально-экономического и социально-культурного развития, которых по тем или иным причинам не может обеспечить им полноправного диалога и обменов в рамках нормальных межнациональных контактов, парадоксальным образом стремятся к изоляционизму, даже в ущерб собственному развитию. Здесь наблюдается консервативно-охранительная защитная реакция на объективные интеграционные процессы. С точки зрения таких хранителей национального очага, сохранение национальной самобытности важнее, чем полноценное развитие народа.

     3. Синдром посттоталитарного сознания.

     Межнациональные отношения – одна из сфер проявления этого общего синдрома, столь характерного сегодня для части нашего общества. Тоталитаризм, в более или менее равной степени подавляя всех людей, парадоксальным образом порождал у них иллюзию защищенности. Ныне этот механизм исчез. Свободному обществу присущи иные механизмы социальной защиты. Но они только начинают складываться. Такую ситуацию можно сравнить с сознанием людей, которые долгие годы провели в тюрьме и, выйдя на свободу, не могут адаптироваться к нормальной жизни, страдают различными видами неврозов, испытывая чувства потерянности, беспомощности, а то и аномии. Аналогичные чувства испытывают различные этнические группы, особенно в регионах со смешанным населением. Русские, например, живущие в бывших союзных и автономных республиках, считают, что «Москва их предала», покинула на милость местных националистов. С другой стороны, новые власти, выступая под лозунгами национального возрождения, часто стремятся создать для «коренной национальности» те или иные привилегии. Пожалуй, наиболее явно это проявляется в Латвии и Эстонии, где «мигранты» подвергаются различным формам дискриминации, имеющим целью постепенное «мягкое» выталкивание за их пределы «избыточного» по сравнению с 1940 г. некоренного населения. Не вдаваясь в детальное обсуждение этих вопросов, отметим лишь сомнительный правовой характер подобной политики (даже если она и получает надлежащее юридическое оформление), а также ее вызывающую недоумение недальновидность, поскольку она буквально провоцирует конфликты между различными национальными общинами, закладывает основу для взаимной отчужденности, а то и для более острых форм межэтнической вражды. К тому же некоторые государства, если они достигнут своей цели вытеснения «мигрантов», поставят перед собой весьма трудно разрешимые экономические проблемы, ибо целые ключевые отрасли их экономики (например, весь топливно-энергетический комплекс Эстонии) традиционно основаны на труде этих самых «мигрантов». «Национализация» же образования (особенно высшего), науки, некоторых других областей социальной жизни неизбежно поведет к их провинциализации, упадку. Вообще, как показывает мировой опыт, интенсивная государственная поддержка отдельных национальных (а кстати, и социальных) групп приносит в итоге и самим этим группам, и обществу в целом больше вреда, нежели пользы. Моральный же аспект создания такой «тепличной атмосферы» для ранее дискриминированных групп также весьма сомнителен. Не случайно ведь в странах, уже испытавших плоды подобной политики, возник весьма характерный термин – «позитивная дискриминация», отражающий, прежде всего осознание унизительности юридических «ковровых дорожек» в среде как раз тех, кому льготы предоставляются.

       Механизмы конфликта во многом  связаны с актуализацией чувств, «подогревающих» межгрупповое противостояние  этнических «мы»- и «они»-групп.  Потенциал для этого существует почти во всех регионах со смешанным населением, получая энергию от тлеющих в глубине сознания людей давних и недавних исторических обид (вполне реальных или отчасти надуманных). В объективном плане толчком для этого обычно служат резкие социально-политические либо экономические перемены. В ситуациях нестабильности, неопределенности люди стремятся воплотиться на базе тех видов взаимоотношений, которые не зависят от происходящих перемен и сохраняются даже в условиях, когда все прочие связи – деловые, партийные, государственные, культурные и другие – разрушаются. На микроуровне их роль принимают на себя дружеские, неформальные отношения, на макроуровне – чувства национальной (а также конфессиональной) общности. В принципе данный механизм выполняет целительную функцию по отношению к людям, подвергающимся его воздействию. Однако он содержит в себе и негативный потенциал неприязни ко всем, в данную группу не входящим. «Чтобы объединиться, нужно размежеваться». Увы, размежеванию часто сопутствует отчуждение от всех, кто не принадлежит к данной «избранной» общности.

     Доминирующим  дестабилизирующим фактором зачастую служит даже не какая-либо провокация или иной сколько-нибудь серьезный  повод: острейшие конфликты возникают  как бы спонтанно, без видимых  причин. Думается, ответы надо искать в сфере психологии массовых состояний, в механизмах психического заражения и внушения.

     3.1 Юридизация конфликтов.

     Амплитуда конфликтов – от бытовых обывательских  перепалок до войн на уничтожение, включая  различные виды межобщинной розни, политической, идеологической и вооруженной борьбы. Вряд ли есть смысл перечислять их. Специфика предмета рассмотрения побуждает нас вместо этого более подробно остановиться на юридическом аспекте вопроса.

     Конфликт  облекается в юридические формы  на трех уровнях: на уровне межгосударственных отношений взаимно независимых субъектов, в том числе и государственных образований в рамках одной федерации, на уровне отношений внутри федерации по «вертикали» (центр – места) и на уровне отношений внутри одного государства. Примером облекаемых в юридическую форму межнациональных конфликтов на межгосударственном уровне могут служить акты об аннексии части территории другого государства на основании или под предлогом национального состава ее населения (например, акт о присоединении в 1939 г. к СССР части земель Восточной Польши). Есть и другие формы национально-территориальных претензий: не признаваемые другим государством акты о специальной поддержке проживающих на его территории тех или иных национальных групп (представим себе гипотетический, но всерьез предлагаемый некоторыми ультрапатриотами российский закон о защите интересов русскоязычного населения за пределами Российской Федерации; вспомним о некоторых израильских законах или о коллизионных законах, касающихся признания лишь одним из субъектов международного права двойного гражданства). Конфликт в перспективе может возникнуть и в результате принятия актов, продиктованных самыми добрыми побуждениями (например, о передаче Украине территории Крымской области)

     Конфликты «по вертикали» могут продуцироваться законодательными актами как центральной, так и местной власти. Это хорошо видно на примере законодательного регулирования вопросов государственного языка. С одной стороны, конституции бывших союзных республик СССР признавали за национальным языком статус государственного лишь для республик Закавказья, что, естественно, провоцировало в других республиках межэтническую напряженность, особенно в контексте проводившейся тогда русификаторской политики. Но с другой стороны, принятые в последние годы на волне «парада суверенитетов» в некоторых новых государствах категоричные законы о национальном языке как единственном государственном игнорируют сложившиеся этническо-культурные реальности и тоже служат источником межэтнической напряженности.

     Собственно, в последнем случае мы уже перешли  на уровень внутринационального  законодательства, что подчеркивает условность классификации. В этом последнем  разделе есть и другие примеры  национальных законов, провоцирующих  межэтнические конфликты. Обратимся к Прибалтике. Если принятые там законы о языке в целом вполне отвечают логике права и справедливости (с вопросами правоприменения дело, к сожалению, не столь благополучно), то с законодательной политикой в области гражданства и связанных с ним политических прав сложилось, к сожалению, иное положение. Мы имеем дело с так называемым правонарушающим законодательством, которое, естественно, создает почву для межэтнических конфликтов с разными вариантами развития. Думается, в подобных случаях следует говорить о квазиправовой (т.е. юридической по способу принятия, но, во всяком случае, отчасти неправовой, по сути) форме межнациональных конфликтов.

     3.2 О путях разрешения межнациональных конфликтов.

     Даже  в самых острых конфликтных ситуациях (а может быть, особенно в них) одной из первых промежуточных фаз урегулирования должна быть юридизация конфликта. Это предполагает: во-первых, прекращение насилия; во-вторых, организацию диалога между сторонами конфликта; в-третьих, обеспечение участия в таком диалоге полномочных и ответственных представителей каждой стороны, лучше всего – государственных органов (а не, скажем, лидеров экстремистских групп или «полевых командиров»); в-четвертых, формулирование требований и претензий каждой из сторон в категориях, хотя бы в принципе подлежащих юридическому переформулированию и правовой оценке; в-пятых, юридическую фиксацию итогов каждой из стадий переговоров, в том числе поддающихся контролю обязательств каждой из сторон; в-шестых, максимально определенное формулирование условий итогового соглашения, придание этому соглашению легитимности с помощью какой-либо из форм его ратификации или народного одобрения. Из перечисленного, думается, ясно, что среди ключевых фигур участников переговоров должны быть юристы. Очень важна также роль посредников, о которой будет сказано несколько позже. Но, разумеется, само по себе подписание каких-либо соглашений еще не гарантирует погашения конфликта. Определяющей является готовность сторон их выполнять, а не использовать в качестве «дымовой завесы» для продолжения попыток добиваться своих целей неправовыми средствами.