Современные девиантологические теории. Постмодернизм

1. Логико-графический анализ фрагмента работы Я. И. Гилинского

Современные девиантологические теории. Постмодернизм.

Современные девиантологические теории. Постмодернизм.

Очень трудно провести границу  между современными девиантологическими теориями 60-70-х гг. минувшего столетия, рассмотренными (и не рассмотренными) выше, и «самыми современными», в том числе постмодернистскими, теориями. Не случайно авторы зарубежных учеников и специальных исследовании очень по-разному относят те или иные концепции к «критической» и/или «радикальной» криминологии, к постмодернизму. Здесь еще много не устоявшихся оценок. Все же нельзя совершенно уклониться хотя бы от самого общего обзора «самого современного» состояния мировой девиантологической мысли, сколь бы спорным ни оказались наши собственные оценки.

Предварительно заметим, что новейшую критическую (радикальную), а тем более постмодернистскую  девиантологию и криминологию характеризуют:

– весьма критическое отношение  к предшествующим теориям;

– весьма критическое отношение  к современным общественным, политическим, властным структурам и отношениям;

– радикально релятивистский подход к самим понятиям «девиантность», «преступность», «преступление» и др. как социальным (политическим) конструктам;

– нередко – обновление методологического инструментария. 

Пожалуй, определенной вехой  возникновения «радикальной» криминологии служит книга трех английских авторов  Я. Тэйлора, П. Уолтона и Дж. Янга «Новая криминология» (1973). В ней обобщаются критические теории, отчетливо просматривается неомарксистская критика современного общества, при этом не отвергается с порога «буржуазная» наука. Преступление определяется как причинение социального вреда. Правонарушитель сам рассматривается как двойная жертва – общества и уголовной юстиции. Последняя критикуется как отражение существующего господства. Авторы исходят из того, что важным «девиантогенным» фактором является неравенство возможностей, присущее современному капиталистическому обществу.

Неравенство возможностей в  свою очередь является результатом  неравенства классового, полового или  этнического. Авторы называют это «политической  экономикой преступности». В этих условиях люди более или менее сознательно  делают выбор, который может оказаться  преступным (девиантным) – «социальная  психология преступности».

Но возможность выбора принадлежит не только индивиду, но и обществу (государству), которое  может криминализировать ту или  иную поведенческую реакцию и  заклеймить ее автора («социальная  психология общественной реакции»). Иначе  говоря, Я. Тэйлор, П. Уолтон и Дж. Янг  пытались объяснять преступность и  преступление на различных уровнях, выстраивая систему детерминирующих  факторов. По словам У. Айнштадтера  и С. Генри, «вместо взгляда на некоторых людей как "плохие яблоки" или как причиняющих другим яблокам  вред, критические криминологи видят  в обществе "плохую корзину", в  которой все больше яблок будет портиться...Решение – только в новой корзине».

Позднее Я. Тэйлор продолжал  вскрывать экономические и политические предпосылки девиантности в современном мире «свободного рынка». Он не скрывает социалистические корни своих взглядов. Пользуюсь случаем еще раз отдать дань светлой памяти Яна Тэйлора, много сделавшего для восстановления и упрочения научных связей между учеными городов-побратимов – Санкт-Петербурга и Манчестера.

Р. Куинни и В. Чемблисс рассматривают  правопорядок в современном западном обществе как систему, созданную классом капиталистов для обеспечения своих интересов. Для финской исследовательницы И. Анттилы преступники в современном обществе служат «козлами отпущения».

Достаточно радикальны и  взгляды некоторых современных немецких криминологов. М. Брустен настойчиво проводит мысль о селективности уголовной юстиции и применении ею уголовных санкций, подтверждая это результатами эмпирических исследований. Ф. Зак ставит под сомнение обоснованность имеющихся определений преступления и преступности (о чем уже говорилось выше). Он предлагает анализировать предмет криминологии с точки зрения различных дискурсов.

Ф. Зак усматривает значительную зависимость социологии и криминологии и их различных теорий от политических властных структур.  
Авторы «Новых направлений в социологической теории» – П. Филмер, М. Филипсом, Д. Силверман, Д. Уолш, будучи сторонниками феноменологического направления в социологии, противостоящего позитивизму, не могли не затронуть проблему девиантности и преступности. Их основная идея – конвенциональный характер и девиантности, и преступности. С их точки зрения, отклонение – «не внутренне присущее тому или иному действию качество, а следствие соотнесения действий с правилами и применения санкций к нарушителю... Социальное отклонение – это в значительной степени приписываемый статус, в нем фиксируются не только поступки самого отклоняющегося индивида, но и действия окружающих его людей».

Соответственно и «преступление (и преступник) – не "объективная" категория действия (и действующего лица), причины которого могут быть изучены, а совокупность обыденных  социальных значений, используемых членами  общества для обозначения некоего  рода действий и лиц... Штампование "преступников" – это в прямом смысле слова  социальная работа, она есть продукт  практической деятельности некоторых  организаций, отражающий и поддерживающий представления их сотрудников о социальной структуре». Как юридическая категория, преступление это то, что нарушает закон. «И в этом смысле единственной причиной преступления является сам закон».

Разумеется, конструирование  распространяется и на другие виды девиантности.

«Левый реализм» (left realism), как и два предыдущих течения, родился в Англии. Его сторонники исходят из того, что не только среди  преступников, но и среди жертв  преступлений большинство составляют представители низших классов, рабочие, те, кто также страдает от неравенства. Поэтому, именно исходя из их интересов  следует усиливать борьбу с преступностью. Преступность нарушает качество городской  жизни (Matthews, 1987). Более полное представление  о преступности включает взаимосвязь  преступника и жертвы, а также  их обоих с представителями уголовной  юстиции.

Родословная феминизма в  социологии и криминологии (D. Klein, R. Simon, F. Adler, C. Smart) включает феминистское движение, критическую криминологию, а также изучение женской преступности и девиантности. Различают несколько  направлений криминологического феминизма: либеральный, радикальный, марксистский, социалистический. Если либеральный  феминизм на вопрос, в чем причина  преступности, скромно отвечает –  в социализации по полу (в ее особенностях), то радикальный утверждает: «Преступления  – мужское, не женское поведение. Это мужская биологическая природа  – быть агрессивным и господствовать.

Если идеологическая составляющая феминизма в криминологии общая  для феминистского движения вообще, то акцентирование внимания на исследовании женской преступности вносит достойный  вклад в науку. 
Как относительно самостоятельное течение иногда рассматривают аболиционизм. Его последователи (прежде всего, норвежские криминологи Т. Матисен, Н. Кристи, а также голландец Л. Хулсман, американец X. Пепинский, канадка Р. Моррис и др.) выступают против современной пенитенциарной (тюремной) системы, за альтернативные уголовной юстиции меры социального контроля.

Эскалация преступности, особенно насильственной, в современном мире связана с эскалацией насилия со стороны государства, с институтом смертной казни и условиями пенитенциарных учреждений. Да, преступники причиняют зло, но если мы хотим изменить мир, мы должны начать с изменения самих себя. «Система уголовной юстиции основана на насилии. Эта система предполагает, что насилие может оборачиваться насилием, зло влечет зло».

Миротворческую криминологию нередко обвиняют в нереалистичности, утопичности. Однако ее идеи приобретают  все больше сторонников, причем не только среди ученых, но и среди практических работников (судей, прокуроров, полицейских). Не случайно в официальном докладе  Американской национальной комиссии по уголовной юстиции (1996) предлагается перейти от стратегии «войны с  преступностью» к стратегии «меньшего  вреда» (harm reduction).

Постмодернизм. Постмодернизм  в науке и искусстве – очень  широкое, очень «модное» и не строго очерченное явление. «Постмодернизм и  постструктурализм – сложны для определения и понимания», сетует один из их исследователей. Постмодернизм зародился во второй половине XX в. как реакция на крушение иллюзий и мифов относительно человеческого разума, порядка, прогресса, развеянных страшными реалиями Освенцима, Холокоста и т.п. Постмодернизм – это «модернизм, смирившийся с собственной невозможностью». Основоположниками постмодернизма обычно называют Ж.-Ф. Лиотара и М. Фуко, хотя последний не считал себя постмодернистом.

Постмодерн – это «состояние культуры после трансформаций, которым  подверглись правила игры в науке, литературе и искусстве конца ХХ века». Он отражает, в частности «кризис детерминизма».

Постмодернизм характеризуется  интенсивным скептицизмом по отношению  к науке, релятивизацией всех знаний. 
Релятивны (относительны) и являются социальными конструктами ценности, нормы, то, что называют девиантностью, преступностью, а также само общество как их источник. Преступления причиняют вред, но он порождается и всей рутинной практикой, социальными институтами, такими как труд, бюрократия, правительство, право и семья.

Знания и «истина» также  социальные конструкты. Одна из главных  причин конфликтов и зла в обществах  – вложение человеческой энергии в «дискурсивные различия», вера в их реальность, защита их и навязывания их другим. Постмодернизм отражает переход от классовой структуры к обществу фрагментарному. Но чем более фрагментарно общество, тем больше в нем нормативных субкультур (а следовательно, и вариантов «отклонений»). И кто вправе судить, чьи нормы «правильнее» и что тогда есть «отклонения»?

 Дискурс – определенная  область использования языка,  единство которой обусловлено  наличием общих установок для  многих людей. Дискурсы изменяются  со временем, а также от культуры  к культуре. Так, по М. Фуко, меняется дискурс безумия: сперва  безумец воспринимается как мудрец, провидец, затем – как преступник, позднее – как больной. 
На сегодняшний день лучшей отечественной работой, специально посвященной постмодернизму в праве, является, с моей точки зрения, книга И. Честнова «Правопонимание в эпоху постмодерна». Обратимся к некоторым характеристикам постмодернизма, представленным в ней.

«Постмодерн выступает, прежде всего, рефлексией, критической позицией относительно эпохи модерна и  показывает, что индустриальное общество достигло пределов своего развития и  дальнейшее экспоненциальное его развитие невозможно – оно неизбежно приведет к глобальной катастрофе. Постмодерн ставит под сомнение такое исходное основание эпохи модерна, как  вера во всемогущество человеческого  разума, в его возможность познать  абсолютную истину и на этой основе преобразовать весь мир». Критицизм постмодерна распространяется и на представления о праве, демократии, привычном правопонимании. Главные проявления постмодернизма, по мнению И. Л. Честнова, – релятивизм как взгляд на мир, отказ от истины, новое представление о социальной реальности. Отсюда и присущая постмодернизму ироничность. Ироничность как необходимое условие деятельности исследователя, ученого отмечал еще в 1975 г. В. С. Библер: «Постоянная ирония восприятия и делания пронизывает все сознание исследователя... Теоретик Нового времени встает над этой своей деятельностью, он необходимо ироничен, гиперкритичен, отстранен от своей собственной деятельности, он должен – хочет, не хочет – учитывать и свою роль "дурака", и роль "шута", и роль "мудреца"»).