Латинская Америка, история и современность

    1.3.2 Динамика симбиоза и синтеза

    Очевидно, что смена мест в связке центр-периферия - это общая закономерность цивилизационного процесса, а экспансия завершенных  в своем формировании цивилизаций ("классических", "синтетических") за пределы своих границ влечет за собой возникновение пограничных зон, где возникают "симбиотические" или "агрегированные" образования. В свою очередь экспансия пограничных цивилизаций развивается не только вовне, за пределы общих цивилизационных границ, но и по направлению к цивилизационному центру. По мере развития в основаниях пограничных культур нарастает удельный вес синтетических элементов и, напротив, в "классических цивилизациях" увеличивается доля симбиотических элементов. Культурный синтез не есть привилегия "классических цивилизаций", что становится очевидным при макроретроспективном анализе. И, напротив, учет макроперспективы позволяет увидеть, что симбиотичность вовсе не есть вечная характеристика пограничных цивилизаций.

    Синтетические элементы, на которых держится структурная  основа формирующейся цивилизации, ранее всего появляются не в материальной, а в идеальной базе "тела" цивилизации, но идеальное через  сферу практики культуротворчества - обладает материальной силой.

    Видимо, более быстрое формирование идеального "тела" цивилизации - это общая  закономерность.

    Все крупные идентификационные конструкты эпохи "современности", не важно в какой форме они проявляются (теоретические концепции, идеологемы, мифологемы, художественная символика), по своей сути являются синтетическими, а не симбиотическими образованиями. Эклектичные и симбиотичные по своим источникам, по мере интеграции в ядро цивилизационной идеологии они обретают большую унифицирующую силу, культуротворческую синтезирующую "вязкость", выстраивающую отдельные элементы в систему. Особенно активная роль принадлежит художественно-философской мысли, непосредственно граничащей с цивилизационной рефлексией.

    Русская классическая культура и культура латиноамериканская XIX-XX веков, движимые импульсами процесса самоформирования во взаимодействии с западной культурой, поставили проблему культурного синтеза со всей остротой сначала на уровне цивилизационной идентичности, а затем на уровне культурологической рефлексии. Так, испаноамериканский модернизм (латиноамериканский аналог культуры модерна) сформулировал концепцию универсальной синтетичности латиноамериканской культуры, и она реализовалась в творчестве создателей этой цивилизационной философии. Ключевые формулы авторов этой философии X. Марти и Р. Дарио, приоткрывающие лабораторию их творческой мысли, звучат так: "подлинное - это синтетическое" (Марти) и "суверенный эклектизм" (Дарио).

    М. Мамардашвили, совершивший экскурс  в латиноамериканскую проблематику в годы, когда отмечались 500 лет открытия Нового Света, отвергал наличие культурного синтеза в Латинской Америке, как, впрочем, и в России.¹⁰ Для него латиноамериканский вариант, как и русский, - образец "псевдоморфоза" (по Шпенглеру), порождающего цивилизационную "пустоту". Если в пограничных культурах формируется инновационная художественная система, оказывающая агрессивное воздействие за своими пределами в направлении "центра", "классических объектов" - как русская культура в XIX - начале XX века и латиноамериканская во второй половине XX века, то с чем же мы имеем дело? Кто же станет "импортировать" в качестве образцов некие "симбиотические", "эклектические" продукты? Значит, мы имеем дело с легитимным культурным синтезом и никак иначе.

    До  сих пор речь шла о культурном синтезе в применении к цивилизационному процессу в целом. Проблема усложняется, если мы переходим на другой уровень - на уровень культурной конкретики. Если в отношении общецивилизационного уровня применение понятия культурного синтеза не вызывает особых возражений и достаточно расхоже, то в отношении конкретных культурообразующих механизмов возникают вполне объяснимые сомнения и возражения.

    Латиноамериканская  культура (как и русская, скажем, в XVIII-XIX веках) крайне заостряет эти  вопросы. Оба указанных "неклассических объекта" как бы на глазах возникают из разнородного эклектического набора. В среде отечественных латино-американистов было немало споров по этому поводу, но они кажутся неразрешимыми в границах данного горизонта понимания. Конкретный культурообразующий синтез совершается на уровне феноменологическом, т.е. в поле непосредственного культурного творчества, но проблема "распластывается" также по уровням общетеоретического, культурологического, ментального, гносеологического, для художественного творчества - по сфере художественного сознания, механизмов его работы, по уровню поэтологических механизмов и т.д. Сходятся и пересекаются все эти плоскости в точке конкретной "механики" культурообразования, там, где рождается феномен культуры, артефакт.

    Если  такая целостность "связывается", значит, речь идет о синтезирующих  культуростроительных процессах и, следовательно, о синтезе как  о некой цивилизационно-строительной реальности, а не о культурологической утопии.

1.4. Начало новой эры

    На  фоне событий, происходящих в Ираке, в Афганистане, в других странах Ближнего и Среднего Востока, а также нагнетания страстей вокруг иранской ядерной программы Латинская Америка может показаться относительно спокойным регионом планеты. Начиная с 1920-х гг. Латинская Америка была вассалом Вашингтона, беспрекословно поставляя могучему соседу энергоносители, концентраты различных руд, плоды своего рабского труда на плантациях. Высокомерный и надменный северный сосед почти два века называл, например, страны Центральной Америки «банановыми республиками». Но в конце XX в. многие ведущие латиноамериканские государства перешли к поиску новых путей развития. Вслед за Венесуэлой, народ которой в 1998 г. избрал полковника Уго Чавеса своим президентом, в Бразилии, Аргентине, Эквадоре, Уругвае в конце 1990-х гг., а Боливии и Чили в 2006 г. к власти пришли правительства, которые с разной степенью радикализма отстаивают свои национальные интересы. Они отказываются от американской представительной демократии, свободного рынка, неолиберальной модели экономики.

    В разных странах отказ от назойливых рекомендаций американских политиков  и экономистов идет в различных  формах, и этим подается пример Мексике  и Перу. В понимании лидеров  Венесуэлы и Боливии рынок  — это не идол, которому нужно  постоянно приносить жертвы, а средство для повышения благосостояния наибольшего числа граждан страны. За последние пять лет ежегодный прирост ВВП в регионе составляет 5—6% тем не менее, в большинстве стран континента не могут решить накопившиеся социальные проблемы. Отсюда и настроение граждан региона: изучение общественного мнения показывает, что около 60% латиноамериканцев не довольны тем, как функционирует представительная демократия в их странах.¹¹

    За  шесть лет третьего тысячелетия  правительства многих стран региона сопротивлялись диктатуре США. Организованное сопротивление значительно расшатало основы «здания эксплуатации», возведенного здесь с 1823 г. США. Почти 20 лет народ Колумбии борется против Янки с оружием в руках. Колумбия — единственная страна Латинской Америки, где и сегодня действуют вооруженные формирования леворадикального полка. Только в 1985—1999 гг. было зарегистрировано 14 тыс. столкновений между повстанцами правительственными войсками. Если в конце прошлого столетия колумбийское противоборство эксперты отнесли к категории конфликтов малой интенсивности, то к началу XXI в. оно по количеству жертв (в 2002 г. свыше 1000 человек) было включено в разряд крупных конфликтов.¹²

    Первой  решительный шаг влево сделала  Венесуэла — отнюдь не самая бедная страна в регионе: пятый по ранжиру экспортер нефти в мире. Народ Венесуэлы предпочел видеть в кресле президента не проамерикански настроенного прагматика, а харизматического лидера — Уго Чавеса. Наступил период «индейского ренессанса», затронувший в 2004—2005 гг. государства «Андского пояса», где индейцы составляют большой процент населения (Боливия — 63%, Эквадор — 65%, Перу — 60%).

    Такую резкую подвижку влево можно объяснять  с разных позиций. Но наиболее верный ответ дал президент Боливии  Э. Моралес, первый президент-индеец, который сказал, что раньше индейцы никогда не рассматривались как уважаемые люди и никогда не имели возможности участвовать в политической и экономической жизни страны как равноправные граждане. Харизматический лидер Э. Моралес смог поднять национальное самосознание народа. Моралес воплощает в жизнь данные народу обещания: национализированы природные ресурсы, прежде всего нефть и газ, земля отдана тем, кто ее обрабатывает.

    1 мая 2006 г. президент Боливии  Э. Моралес предложил 30 иностранным  компаниям, включая американские, английские, французские, испанские, вернуть народу Боливии его достояние — нефть и газ.¹³

    Но  наиболее активное противодействие (после  Кубы) оказывает Вашингтону Венесуэла. Ее президент Уго Чавес закупил в России штурмовые вертолеты и заявил о готовности приобрести новейшие самолеты СУ-35, а американские F-16 продать Ирану. Кроме того, следом за штурмовыми вертолетами «Венесуэла ждет из Москвы сотню тысяч «Калашниковых».¹⁴

    Как видим, США — самая могущественная в мире страна, как любят говорить американские президенты, теряет, казалось бы, самую прочную опору — Латинскую Америку.

    Сдвиг Латинской Америки влево означат  мощное общественное неприятие и  вызов капиталистической неолиберальной политике. Первой женщиной-президентом в этом регионе стала социалист М. Бачилет в Чили. Все правительства левого фланга имеют одно общее основание: приход к власти в результате мощного подъема антинеолиберальных настроений, антиглобализма. Они победили,  потому что шли на выборы под лозунгом социальной и экономической справедливости. И сейчас президенты стран Латинской Америки решают во многом схожую задачу: создать соответствующее общегосударственное политическое движение, которое бы объединило все фракции, сформировало революционную политическую партию.

    В Латинской Америке все чаще звучит призыв создания многополярного мира. Эту идею активно поддерживает Колумбия, которая пригласила Россию вступить в международную группу государств «друзей Колумбии» (в нее уже входят Испания, Венесуэла, Мексика и Коста-Рика).

    В 1980—1990 гг. Чили, Бразилия, Аргентина, Перу влезли в огромные долги. У бразильских и аргентинских правителей хватило смелости (в Аргентине — после дефолта 2001 г.) отказаться от уплаты долгов и процентов, что вызвало негодование Вашингтона и его нажим на лидеров этих стран. После долгих и мучительных переговоров Вашингтон и Буэнос-Айрес нашли паллиативные решения.

    Некоторые государства континента стоят перед  опасностью маргинализации в формирующемся  мире мегаблоков. Россия и юг американского  континента в геостратегическом плане оказываются вне трех полюсов экономического, политического и иного развития: североамериканского, западноевропейского и тихоокеанского (наиболее динамичного полюса).

    Другой  фактор, который объективно сближает интересы РФ и государств Латинской Америки, — незаинтересованность в однополюсном миропорядке, потребность в механизмах сдерживания гегемонистских устремлений в геополитике США. Лидеры стран континента накопили в этом отношении некоторый опыт и все чаще приходят к выводу о необходимости создания общего латиноамериканского фронта борьбы против северного соседа. Например, в мае 1996 г. «Группа Рио» (14 наиболее влиятельных государств континента) выступила с резким осуждением закона Хэлмса— Бертона от 12 марта 1996 г., ужесточающего торгово-экономическую блокаду Кубы. «Группа Рио» рекомендовала Межамериканскому юридическому комитету, а также Международному суду в Гааге дать этому закону правовую оценку.

    Со  странами Латинской Америки Россию сближают следующие факторы:

    •    сходная ситуация стран-должников;

    •   усиливающаяся конкуренция на рынках товаров и услуг;

    • близость подходов к проблемам международной безопасности, укрепления режима нераспространения ядерного оружия, урегулирования региональных и межгосударственных конфликтов.

    Одной из форм диалога России со странами Латинской Америки стали контакты с Организацией американских государств (ОАГ). Эта организация постоянно усиливает свое влияние в процессах политической и экономической интеграции в западном полушарии. Поэтому статус постоянного наблюдателя в ней, который РФ приобрела в 1992 г., расширяет возможности российского сотрудничества с регионом на многосторонней основе, хотя Вашингтон делает все от него зависящее, чтобы эти возможности ограничить. Почти полувековой опыт работы ОАГ при наличии доброй воли лидеров РФ и ближнего зарубежья, может вполне пригодиться для организации деятельности СНГ.

    Продуктивным  может оказаться сотрудничество России с двумя такими крупными экономическими объединениями, как НАФТА и МЕРКОСУР.

    НАФТА — Североамериканская ассоциация свободной торговли создана в 1992 г. В нее вошли США, Канада и Мексика. Предполагалось, что к 2005 г. в нее войдут все страны континента от Аляски до Огненной Земли, но слишком «разные весовые категории» оказались у стран-участниц проекта, и создание самого большого общего рынка застопорилось. Об этом говорилось на встрече лидеров американского континента в начале XXI в. в Ванкувере. И все же можно полагать, что влияние НАФТА на расстановку сил в мировой геополитике (прежде всего через экономику) будет возрастать.