Особенности Русской Иконописи

  МИНИСТЕРСТВО  СЕЛЬСКОГО ХОЗЯЙСТВА РФ

  ЧЕЛЯБИНСКАЯ ГОСУДАРСТВЕННАЯ АГРОИНЖЕНЕРНАЯ

  АКАДЕМИЯ 
 
 
 
 
 
 

  СООБЩЕНИЕ

     по  теме «Особенности Русской Иконописи.» 
 
 
 
 

     Выполнила: Рупасова И.В.

     Группа: 171.

     Проверил: Романов В.Т. 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Челябинск – 2011г.

Особенности Русской Иконописи. 

Преодоление ненавистного разделения мира, преображение Вселенной во храм, в

котором вся тварь объединится так, как  объединены во едином Божеском Существе

три лица Св. троицы, - такова та основная тема, которой  в древней русской

живописи  все подчиняется.

Нет сомнения в том, что эта иконопись выражает собой глубочайшее, что есть в

древнерусской культуре; более того, мы имеем в  ней одно из величайших,

мировых сокровищ религиозного искусства.

Ее господствующая тенденция - аскетизм, а рядом с  этим несравненная радость,

которую она возвещает миру. Но как совместить этот аскетизм с этой

несравненной  радостью?

Вероятно, мы имеем здесь тесно между  собой связанные стороны одной  и той же

религиозной идеи: ведь нет Пасхи без Страстной  седьмицы и к радости всеобщего

Воскресения нельзя пройти мимо животворящего креста Господня. Поэтому в нашей

иконописи мотивы радостные и скорбные, аскетические совершенно одинаково

необходимы.

Поверхностному  наблюдателю эти аскетические лики могут показаться

безжизненными, окончательно иссохшими. На самом деле, именно благодаря

воспрещению “червонных уст” и ”одутловатых щек”* в них с несравненной силой

просвечивает  выражение духовной жизни, и это  не смотря на необычайную

строгость традиционных, условных форм, ограничивающих свободу иконописца.

Казалось  бы, в этой живописи не какие-либо несущественные штрихи, а именно

существенные  черты предусмотрены и освящены канонами: и положение туловища

святого, и взаимоотношение его крест-накрест  сложенных рук, и сложение его

благоволящих пальцев; движение стеснено до крайности, исключено все то, что

могло бы сделать Спасителя и святых похожими на “таковых же, каковы мы сами”.

Даже  там, где оно совсем отсутствует, во власти иконописца все-таки остается

взгляд  святого, выражение его глаз, то есть то самое, что составляет высшее

сосредоточие  духовной жизни человеческого лица. А рядом с этим в древней

русской иконописи мы встречаемся с неподражаемой  передачей таких душевных

настроений, как пламенная надежда или  успокоение в Боге.

Говоря  об аскетизме русской иконы, невозможно умолчать о другой ее черте,

органически связанной с аскетизмом. Икона  в ее идее составляет неразрывное

целое с храмом, а потому подчинена его  архитектурному замыслу. Отсюда

изумительная  «архитектурность» нашей религиозной  живописи: подчинение

архитектурной форме чувствуется  не только в  храмовом целом, но и в каждом

отдельном иконописном изображении: каждая икона  имеет свою особую внутреннюю

архитектуру, которую можно наблюдать и  в непосредственной связи ее с

церковным знанием.

Мы видим  перед собой, в соответствии с  архитектурными линиями храма,

человеческие  фигуры, иногда чересчур прямолинейные, иногда, напротив -

неестественно изогнутые соответственно линиям свода; подчиняясь стремлению

вверх высокого и узкого иконостаса, эти образы чрезмерно удлиняются: голова

получается  непропорционально маленькой по сравнению с туловищем. Фигура

становится  неестественно узкой в плечах, чем подчеркивается аскетическая

истонченность всего облика.

Помимо  подчинения иконы архитектуре храма, в ней можно проследить

симметричность  живописных изображений.Не только в  храмах, - в отдельных

иконах, где группируются многие святые, - есть некоторый композиционный

центр, который совпадает с центром  идейным. И вокруг этого центра обязательно

в одинаковом количестве и часто в одинаковых позах стоят с обеих сторон

святые. В роли композиционного центра, вокруг которого собирается этот

многоликий  собор, являются Спаситель или Богоматерь, или София- Премудрость

Божия. Иногда соответствуя идее симметрии, центральный образ раздваивается.

Так на древних изображениях Евхаристии (Благой жертвы) Христос изображается

вдвойне, с одной стороны дающим апостолам  хлеб, а с другой стороны святую

чашу. И  к нему с  обеих сторон движутся симметричными рядами однообразно

изогнутые и наклоненные к нему апостолы.

Архитектурность иконы выражает одну из центральных  и существенных ее мыслей.

В ней  мы имеем живопись, по существу, соборную: в том господстве

архитектурных линий над человеческим обликом, которая в ней замечается,

выражается подчинение человека идее собора, преобладание вселенского над

индивидуальным. Здесь человек перестает быть самодовлеющей личностью и

подчиняется общей  архитектуре целого. 

2.  Значение  красок. 

Огромное  значение в иконописи имеют цвета  красок. Краски древнерусских икон

давно уже завоевали себе всеобщие симпатии. Древнерусская иконопись - большое

и сложное  искусство. Для того чтобы его  понять, недостаточно любоваться

чистыми, ясными красками икон. Краски в иконах вовсе не краски природы, они

меньше  зависят от красочного впечатления мира, чем в живописи нового времени.

Вместе  с тем, краски не подчиняются условной символике, нельзя сказать, что

каждая  имела постоянное значение. Однако определенные правила цвета все  же

существовали.

Смысловая гамма иконописных красок необозрима. Важное место занимали

всевозможные  оттенки небесного свода. Иконописец знал великое многообразие

оттенков  голубого: и темно-синий цвет звездной ночи, и яркое сияние голубой

тверди, и множество бледнеющих к закату тонов светло-голубых, бирюзовых и

даже  зеленоватых.

Пурпурные тона используются для изображения  небесной грозы, зарева пожара,

освещения бездонной глубины вечной ночи в  аду. Наконец, в древних

новгородских  иконах Страшного Суда мы видим целую  огненную преграду пурпурных

херувимов над головами сидящих на престоле апостолов, символизирующих собой

грядущее.

Таким образом, мы находим все эти цвета  в их символическом, потустороннем

применении. Ими всеми иконописец пользуется для отделения мира запредельного

от реального.

Однако  иконописная мистика - прежде всего солнечная мистика. Как бы ни были

прекрасны небесные цвета, все-таки золото полуденного  солнца играет главную

роль. Все  прочие краски находятся по отношению  к нему в некотором подчинении.

Перед ним исчезает синева ночная, блекнет мерцание звезд и зарево ночного

пожара.

Такова  в нашей иконописи иерархия красок вокруг “солнца незаходного”. Этот

божественный  цвет в нашей иконописи носит  название “ассист”. Замечателен

способ  его изображения. Ассист никогда  не имеет вида сплошного массивного

золота; это как бы эфирная воздушная  паутинка тонких золотых лучей, исходящих

от божества и блистанием своим озаряющих  все окружающее.

Древнерусским мастерам досталась в наследие тональная  живопись византийцев с

ее чуть приглушенными тонами, выражавшими покаянное настроение. В ХIV веке

Феофан  Грек выступает так же как мастер сдержанно-насыщенных тонов: вишнево-

красного, темно-синего, темно-зеленого и тельных  тонов и высветлений. Свет

падает  у него на пребывающие во мраке  тела, как небесная благодать на грешную

землю. Только в Донском  Успении красный  херувим горит, как свеча у  смертного

одра.

Древнерусские мастера противились этому пониманию  света, всячески стремились

утвердить нечто свое. В старинных текстах  перечисляются излюбленные краски

наших иконописцев: вохра, киноварь, бакан, багор, голубец, изумруд и другие.

Но в  действительности гамма красок была более обширна. Наряду с чистыми,

открытыми цветами есть еще множество промежуточных, различной светосилы и

насыщенности.

Уже в  иконах XIII-XIV веков пробивается любовь к чистым и ярким цветам,

незамутненным пробелами. Благодаря этим открытым краскам иконы получают

способность светиться и в полутемных интерьерах храмов. Нередко чистые цвета

сопоставляются  друг с другом по контрасту: красные - синие, белые - черные.

Они плотны, вещественны, почти весомы и осязаемы, что несколько ограничивает

их светозарность. Вместе с тем они сообщают иконе  большую силу выражения.

Новгородская  иконопись XV века сохраняет традиционную любовь к ярким, легким

краскам с преобладанием киновари. Но раньше цвет имел предметный характер,

теперь  он становится светоносным. Например, в “Чуде Георгия о Змие”  красный

фон заполняет  поля иконы, ограничивает белизну коня. В XV веке красный плащ

Георгия, как вспышка пламени рождается  из ослепительной белизны, из