Заражение венерической болезнью и ВИЧ-инфекцией

1) определение  круга деяний, образующих поставление  в опасность заражения ВИЧ-инфекцией;

2) установление  момента заражения;

3) выявление  опасности заражения ВИЧ-инфекцией;

4) определение  понятий и правовых признаков  согласия потерпевшего на заражение  ВИЧ-инфекцией.

      Как известно, состав заведомого поставления  другого лица в опасность заражения ВИЧ-инфекцией (ч. 1 ст. 122 УК РФ) сформулирован по принципу формального: для признания преступления оконченным не требуется наступления последствий виде заболевания. Н.Д. Дурманов, рассматривая составы поставления в опасность, отмечал, что «они непосредственно не посягают на жизнь и здоровье людей и большей частью не приводят к смерти человека или повреждению его здоровья, но создают реальную угрозу, реальную опасность причинения такого вреда».³ Преступление, предусмотренное в ч. 1 ст. 122 УК РФ, не является исключением. С объективной стороны оно может выражаться в совершении деяния, создающего угрозу заражения потерпевшего ВИЧ-инфекцией. При этом закон не указывает на способы поставления в опасность. В результате некоторые авторы ограничивают рассматриваемое деяние только действиями инфицированного,⁴ а другие полагают, что поставление в опасность заражения может осуществляться как путем действия, так и бездействием.⁵

      Противоречия  в толковании нормы не могли не отразиться на следственной и судебной практике. Остро встал вопрос о том, считать ли несоблюдение лицом мер предосторожности способом поставления в опасность. В теории уголовного права совершение преступления в форме бездействия возможно тогда, когда «субъект непосредственно посягает на определенный порядок и не выполняет возложенные на него обязанности».⁶ На инфицированного в России возлагаются две правовые обязанности: подвергнутся лечению и сообщать при заключении брака или обращении в медицинское учреждение о наличии заболевания. Но нарушение этих обязанностей не «укладывается» в модель заведомого поставления другого лица в опасность заражения ВИЧ-инфекцией. Поставление в опасность предполагает такое виновное поведение, которое создает обстановку реального наступления общественно опасных последствий. Сами же по себе уклонение от лечения и несообщение о наличии ВИЧ-инфекции не создают ситуацию реальной опасности, поскольку отсутствует прямая непосредственная связь между ними и потенциально возможными последствиями. Опасность создается конкретными действиями виновного (вступление в половой контакт, переливание крови), но не предшествующим ему бездействием.

        В целом можно заключить, что только активные действия, умышленно направленные на инфицирование больного, могут образовывать состав ч. 1 ст. 122 УК РФ. При этом судам и органам предварительного следствия в каждом случае следует устанавливать способ поставления в опасность и посредством назначения соответствующей экспертизы доказывать наличие реальной и непосредственной угрозы заражения.

      В настоящее время особенно дискуссионным  является вопрос о том, в какой  момент заражение ВИЧ-инфекцией  считается оконченным и что именно понимается  под заражением. В  Энциклопедическом медицинском  словаре под заражением понимается проникновение возбудителя инфекции в организм человека и животного, приводящее к развитию. Той или иной формы инфекционного процесса.⁷ Некоторые исследователи рассматривают заражение как фактическую передачу возбудителя болезни другому человеку вне зависимости от возможных последствий.⁸ Полагаем, что употребление в законе термина «заражение свидетельствует не о фактическом проникновении инфекции, а о ее «вживлении» в организм человека, когда возбудители вызывают процесс первичного болезнетворного воздействия на организм. Развитие ВИЧ-инфекции имеет несколько стадий: инкубации; первичных проявлений; субклиническую и стадию вторичных заболеваний.⁹ Полагаем, что установление факта развития ВИЧ-инфекции на любой из перечисленных стадий в организме потерпевшего признается заражением, и виновный несет уголовную ответственность по ч. 2 ст. 122 УК РФ. При этом, несомненно, следует установить причинно-следственную связь между действиями виновного и наступившим инфицирование посредством проведения судебно-медицинской экспертизы. Если в организме лица будут обнаружены возбудители ВИЧ-инфекции, наличие которых явно недостаточно для развития заболевания, деяние виновного при наличии прямого умысла следует квалифицировать по ч. 1 ст. 122 УК РФ.

      Определенные  сложности при уголовно-правовой оценке заражения ВИЧ-инфекцией вызывает способ инфицирования. На практике заражение может произойти в результате самых разнообразных действий. Вместе с тем в способе заражения проявляется сущность и характер совершенного преступления, поэтому он относится к предмету доказывания и должен находить отражение во всех процессуальных документах органов следствия и суда. К сожалению, это обстоятельство не всегда учитывается в практической деятельности правоохранительных органов.

      В медицине выделяют три основных пути передачи ВИЧ-инфекции: половой, парентеральный (через кровь) и вертикальный (от матери к плоду). Общественная опасность первых двух способов и, следовательно, наказуемость заражения не вызывает сомнений. Что же касается третьего, то здесь имеет место конфликт частных и публичных интересов. С одной стороны, инфицированная женщина, рождающая ребенка, реализует свое право на материнство, а с другой - создает опасность заражения ВИЧ-инфекцией еще не родившегося ребенка. Согласно медицинским исследованиям, возможность заражения плода во время беременности составляет 25 - 35%.¹⁰ Возбудитель может проникать через плаценту из организма матери к плоду. Возможно также заражение младенца во время родов, когда ребенок появляется на свет в потоке околоплодных вод и крови, содержащих ВИЧ. Достаточно небольшого повреждения, чтобы в организм новорожденного проник возбудитель инфекции. Нередким является заражение младенца при грудном вскармливании инфицированной матерью. Несмотря на очевидность того факта, что больная ВИЧ-инфекцией женщина, вынашивая и рожая ребенка, подвергает его реальной опасности заражения, ее действия не получили до настоящего времени однозначной правовой оценки. Государство не ограничивает репродуктивную свободу ВИЧ-инфицированных женщин. Они могут вынашивать и рожать детей, но только под специальным медицинским наблюдением. В то же время УК РФ содержит запрет на поставление в опасность заражения ВИЧ-инфекцией независимо от способов его осуществления. Это дает основания полагать, что поставление матерью своего неродившегося ребенка в опасность заражения должно квалифицироваться по ст. 122 УК РФ. Однако это невозможно ввиду отсутствия объекта преступления. В случае с инфицированием эмбриона речь о здоровье как неотъемлемом благе человека идти не может. Следовательно, физическое благополучие будущего ребенка остается за рамками уголовно-правовой охраны, а действия матери, поставившей плод в опасность инфицирования, исключает уголовную ответственность. При этом на правовую оценку деяния не влияет то, что беременная женщина не находилась на учете и под специальным медицинским наблюдением.

      Иная  ситуация имеет место в случае, когда больная ВИЧ-инфекцией вскармливает младенца грудью. В этом случае она  подлежит уголовной ответственности  по ч. 1 ст. 122 УК РФ, если заболевание ВИЧ не наступило, и по ч. 2 ст. 122 УК РФ при фактическом заражении ребенка. Обязательному установлению подлежит тот факт, что женщина достоверно знала о наличии у нее ВИЧ-инфекции и предвидела возможность заражения ребенка. О достоверной осведомленности лица свидетельствуют получение им результатов медицинского освидетельствования и подписания соответствующей формы предупреждения об уголовной ответственности за заражение ВИЧ-инфекцией. Знание о наличии заболевания презюмирует осведомленность инфицирования, как о заразности, так и о возможности заражения другого лица ВИЧ-инфекцией. В этой связи сложно согласится с мнением М.Д. Шаргородского, что «для квалификации деяния необходимо установление не только сознания наличия болезни, но и того, что она находится в заразительной стадии».¹¹  Представляется, что принятие данного предложения может привести к ошибочным выводам. Осознание заразительной стадии болезни требует глубоких медицинских познаний в области инфекционных заболеваний, которыми большинство людей не обладают. Следовательно, для признания действий кормящей инфицированной женщины преступлением не требуется точного предвидения самого заражения, а достаточно на основе знания о наличии болезни предвидения в общих чертах возможности заражения ребенка. 
 
 
 

3. Добровольное согласие на заражение ВИЧ-инфекцией

      На  фоне десяти новых примечаний, включенных в 2003 году в Особенную часть Уголовного Кодекса РФ, примечание к ст.122 УК РФ «Заражение ВИЧ-инфекцией» стоит  особняком. Впервые за многие годы в тексте закона закреплено юридическое значение такого обстоятельства, как добровольное согласие лица на поставление его в опасность причинения ему вреда или на причинение вреда. В данном примечании, по мнению многих авторов, речь идет о таком спорном и недостаточно изученном институте права, как «согласие лица на причинение ему вреда».

     Традиционно в науке уголовного права выделяется институт «согласие потерпевшего». Однако следует согласиться с мнением, что говорить о согласии «потерпевшего» не совсем корректно, поскольку, рассматривая согласие как обстоятельство, исключающее преступность деяния, нельзя говорить о «потерпевшем» как о лице, которому преступлением причинен вред.

     История советского и российского уголовного права практически не знает случаев, когда в самом законе были бы закреплены положения, регламентирующие добровольное согласие лица на причинение ему вреда. Исключение составляет, пожалуй, только примечание к ст. 143 УК РСФСР 1922  года, согласно которому «убийство, совершенное по настоянию убитого из чувства сострадания», не каралось.¹²  Однако указанное примечание спустя некоторое время было отменено, и в дальнейшем только высшая судебная инстанция в своих рекомендательных постановлениях возвращалась к вопросу согласия лица на причинение ему вреда с целью подчеркнуть, что по определенным составам преступлений согласие потерпевшего не имеет никакого юридического значения. Так, например, в свое время при наличии уголовной ответственности за уплату и принятие выкупа за невесту (ст. 232 УК РСФСР 1960года) деяние признавалось преступным и в случае согласия или даже желания женщины вступить в брак, а объектом преступления помимо основного также признавали честь и достоинство женщины как человека.¹³ При этом Верховный Суд РСФСР специально подчеркивал, что «ответственность по данной статье наступает независимо от того, с согласия или без согласия невесты был получен и уплачен за нее выкуп».¹⁴ По другой категории дел Верховный Суд указал, что «согласие потерпевшего на поставление его в опасность заражения венерической болезнью не является основанием для освобождения от уголовной ответственности лица, знавшего о наличии у него венерического заболевания и поставившего потерпевшего в опасность заражения или заразившего его венерической болезнью».¹⁵ На этом фоне примечание к ст. 122 УК РФ выглядит если не революционным шагом, то значительным движением вперед в области признания субъективных прав человека и юридического значения их реализации в рамках уголовного законодательства.

      В первую очередь его наличие свидетельствует о том, что в уголовном законодательстве применительно к конкретному составу преступления фактически закреплено такое обстоятельство, исключающее преступность деяния, как «согласие лица на причинение ему вреда». Действительно, до введения данного законодательного изменения складывалась следующая ситуация: с одной стороны, доктрина уголовного права признает такой институт, исключающий преступность деяния, как «согласие лица на причинение ему вреда», а правоохранительные органы на практике учитываю факт согласия лица на причинение ему вреда; с другой стороны, ни одного упоминания об этом институте в Уголовном кодексе не было. Конечно, введение в ст. 122 УК РФ соответствующего примечания не позволяет окончательно установить пределы распоряжения лицом своими субъективными правами, не влекущими для третьих лиц негативных последствий в виде привлечения к уголовной ответственности, однако уже само его закрепление, пусть и применительно к одному составу преступления, заслуживает одобрения. Кроме того, появление в уголовном законодательстве такого примечания свидетельствует о признании роли волеизъявления лица, ставящего свои блага в опасность их нарушения. Если доктрина уголовного права до последнего времени исходила из защиты законных интересов, прав и свобод в основном в отрыве от того, как сама личность относится к целесообразности защиты ее законных интересов, прав и свобод, то с появлением анализируемого примечания можно говорить о положительном сдвиге в этом вопросе: вне всяких сомнений, степень законодательного урегулирования распоряжения своими правами и свободами была и остается чрезвычайно высокой. И, наконец, нельзя не отметить практическую ценность данной законодательной новеллы. Появление рассматриваемого примечания должно активизировать дальнейшее изучение юридического значения такого института уголовного права, как согласие лица на причинение ему вреда. Наука уголовного права может получить в свое распоряжение эмпирический материал, который подтвердит или, наоборот, опровергнет теоретические постулаты, использованные или предполагаемые при конструировании примечания к ст. 122 УК РФ. В свою очередь, не исключено, что на основании результатов действия ст. 122 УК РФ можно будет проводить более обоснованные, имеющие определенную законодательную базу и, соответственно, данные практического применения, исследования по дальнейшей разработке условий правомерности такого обстоятельства, исключающего преступность деяния, как «согласие лица на причинение ему вреда». Среди вопросов, наиболее интересующих специалистов уголовного права, будет реакция правоприменительных органов на данное новшество, особенно имея в виду характер и объем благ, которыми по своему усмотрению может распоряжаться лицо. Иначе говоря, указанное примечание может стать своеобразным «пилотным» проектом, по результатам применения которого будет решаться вопрос о возможности и целесообразности использования в подобной форме законодательной конструкции, регламентирующей вопросы согласия лица на причинение ему вреда.

      Вместе  с тем, отдавая должное самому факту появления данного примечания, необходимо отметить некоторые недостатки, в значительной степени снижающие эффективность его предполагаемого действия. 

  Не совсем четко выражена юридическая природа института, закрепленного в примечании. Скорее, в данном случае правильнее вести речь не об освобождении лица от уголовной ответственности, а об обстоятельстве, исключающем преступность деяния. «Освободить от уголовной ответственности - значит снять с лица, совершившего преступление, возложенные на него уголовным законом обязанности»¹⁶, а в случае, когда лицо добровольно соглашается на поставление себя в опасность заражения ВИЧ-инфекцией, нельзя вести речь о том, что лицо, поставившее другое лицо в опасность заражения, совершило преступление, и с него нельзя «снять обязанность», так как не было основания для ее наложения. Обстоятельства, являющиеся основанием для освобождения лица от уголовной ответственности, появляются после совершения деяния, в данном же случае согласие лица выражено до совершения деяния, и не исключено, что само согласие послужило немаловажной причиной для совершения этого деяния. Как институт уголовного права «согласие потерпевшего» в теории рассматривалось именно как обстоятельство, исключающее преступность деяния, а не как основание освобождения от уголовной ответственности, поэтому в законе должны присутствовать обороты, отражающие смысл формулировок, присущих всем иным обстоятельствам, исключающим преступность деяния: «не является преступлением...». Для лица далеко не безразлично, по каким основаниям оно не будет привлечено к уголовной ответственности: по реабилитирующим или не являющимся таковыми.¹⁷

      Лицо  освобождается от уголовной ответственности  за заведомое поставление другого  лица в опасность заражения или  за заражение другого лица ВИЧ-инфекцией. Однако это же лицо не освобождается от уголовной ответственности за заражение ВИЧ-инфекцией в случае, если эти деяния совершены в отношении двух и более лиц. Представляется, что такая ситуация не совсем правильна. Непонятно, чем руководствовался законодатель, дифференцируя освобождение от уголовной ответственности по данному основанию в зависимости от количества лиц, ставящих себя в опасность заражения. В ситуации, когда лицо заражает ВИЧ-инфекцией не одно лицо, а несколько (при групповом сексе, при групповом употреблении наркотиков, когда все участники группы осведомлены об инфицировании какого-либо члена группы), нет никаких препятствий к тому, чтобы добровольное согласие нескольких лиц рассматривалось в юридическом плане совершенно иначе, нежели согласие одного лица. В данном случае речь необходимо вести о том, что количество не должно перейти в иное качество: сумма нулей при их любом количестве равна нулю.