Шестаков Александр Васильевич

* * *

Однако в реальности дело обстояло иначе. Возможно, наиболее поразительная черта «Краткого  курса истории СССР» — шаблонный  способ превращения России князей, царей и императоров в прямой прототип Советского Союза. Уверенный  тон изложения общепризнанной истины в этой работе основывался на ее официальной поддержке и одобрении  с самого верха. Как показывают архивные материалы, посвященные выработке  и обсуждению учебной литературы, высшее партийное руководство не только утверждало учебник, но и приняло  на редкость активное участие в его  подготовке. Так, например, в начале 1937 года Жданов и член Центрального комитета Я.А. Яковлев составили  докладную записку, в которой  сформулировали свои мнения и оценки в адрес группы историков, работающих над текстом. Их директивы включали в себя не только общий призыв «всюду усилить элементы советского патриотизма, любви к социалистической родине», но и прямые указания относительно значимости для книги фигур двух «пороговых» самодержцев: читателю нужно было «дать представление о прогрессивном значении централизованной государственной власти»[44].

Примерно тогда  же и сам Сталин принялся за анализ подготовленных проектов учебника по истории, еще сильнее подчеркивая  значение Ивана Грозного и Петра I. В одном из ранних вариантов, где  уже заметна правка генсека, он распорядился убрать из списка иллюстраций знаменитую картину Репина «Иван Грозный  и сын его Иван», как бы пытаясь  стереть кровавое изображение деспотического насилия. В более поздней, но не окончательной  версии учебника и Сталин и Жданов вычеркнули ключевые пассажи, критикующие характер царя. Сталин убрал и фразу о том, что после завоевания Иван отдал приказ вырезать все население Казани с последующим разграблением этой земли.

Самым важным был  включенный в текст самим Сталиным вывод о том, что правление  Ивана было закономерным завершением  начатого Калитой «собирания земель» в «сильное государство»[45]. В меньших по объему, но также весьма показательных исправлениях относительно Петра I советский вождь видоизменил предложенную в учебнике характеристику восстания стрельцов, которое стало «реакционным» и антиреформаторским. В целом же пересмотренные оценки Ивана Грозного и Петра I, закрепленные отныне «Кратким курсом истории СССР», несомненно, представляли взгляды партийного руководства и самого Сталина.

И все же русская  национальная история в оценках  сталинского периода никогда  не была ни простой, ни само собой разумеющейся — и до и после написания  этого «Краткого курса». Материалы 1935—1937 годов о проведении конкурса и процессе подготовки учебника выявляют поразительное разнообразие исторических интерпретаций всего лишь за месяц  до появления последней опубликованной версии. В 1936 году к рассмотрению была представлена и рукопись учебника по истории для более старших классов, написанная ученицей Покровского М.В. Нечкиной (в итоге ее признали недостаточно пригодной для публикации). Нечкина указывала, что военные кампании Ивана были обусловлены исключительно жаждой завоевания новых земель, и приводила традиционную характеристику, обычно используемую для более поздней репрессивной колониальной политики Российской империи: «Московское царство — тюрьма народов»[46]. Портрет Петра также получился не лучшим — фактически все реформы и победы Петровской эпохи служили процветанию правящего класса за счет крестьянства, страдания которого увеличивались прямо пропорционально этим успехам.

В общем, даже следуя предписаниям власти о возвращении  к первым лицам и главным событиям российской истории, Нечкина сохраняла значимые элементы антицаристской позиции своего учителя. Весьма ощутимая разница с учебником Шестакова состояла в том, что Нечкина рассказывала историю о государстве-угнетателе, управляемом классовыми врагами, — о чем-то весьма далеком от актуальной советской политической и социальной идентичности. Некоторые другие издания, представленные на конкурс, — например, учебник, написанный в соавторстве Н.Н. Ванагом, Б.Д. Грековым, А.М. Панкратовой и С.А. Пионтковским, — разделяли это видение истории, которое порывало с формой историографии Покровского, но не с ее символическим содержанием[47].

Обратимся еще к  одному подходу в рамках советской  историографии, который также был  представлен — не будучи, впрочем, до конца реализованным — среди  конкурирующих учебных текстов  и дискуссий по их поводу. Это  был «интернационалистский» или, если угодно, «многонациональный» взгляд на советское историческое прошлое, который несколько приглушал первенство России и пытался представить совокупную историю всех национальных и этнических групп СССР. Опубликованные в 1936 году в «Правде» и сразу подхваченные пропагандой весьма критические замечания Сталина, Кирова и Жданова по поводу одного из учебников нового типа призывали его авторов в первую очередь пересмотреть их узкий взгляд на российское национальное прошлое: «Группа… составила конспект русской истории, а не истории СССР, то есть истории Руси, но без истории народов, которые вошли в состав СССР»[48]. Архивные материалы и опубликованная версия учебника Шестакова показывают, что сами вожди партии в конечном счете стремились выстроить именно такую версию «историю Руси», которую сами же раскритиковали в своих замечаниях. В начале 1937 года ветеран партии К.Д. Кретов, который занимал важные посты в сфере печати и в Академии наук, составил по поручению заведующего отделом науки ЦК ВКП(б) К.Я. Баумана обзор отобранных по конкурсу пособий по истории СССР (в том числе проекта Шестакова и упомянутых выше коллективных проектов с участием и Нечкиной, и Ванага). Кретов раскритиковал продукцию всех этих авторских коллективов за русоцентризм. На первых же страницах своего обзора он отмечал:

Авторы дали историю  Велико-России, как и полагается, от начала и до конца, справедливо сообразуясь с тем, что русский народ сыграл в истории и продолжает играть теперь выдающуюся роль, что русский народ есть первый, ведущий народ. Но авторы не понимают и не хотят понять, что русский народ есть первый среди равных, именно равных народов СССР[49].

Для авторов проекта, писал он, «не существует других народов, кроме русского, который  один двигает историю, один развивает  прогресс, один создает технику, экономику  и культуру, один ведет социально-освободительную  и национально-освободительную борьбу, а другие народы, так сказать, “при сем присутствуют”»[50]. Сверх того, Кретов критиковал не только рукопись Шестакова, но и куда более антицаристские проекты групп Нечкиной и Ванага за излишне апологетическое изображение самодержцев. И хотя в 1937 году взгляды Кретова разделяло уже меньшинство, это меньшинство имело за собой мощную поддержку: Бауман и В.П. Затонский, украинский нарком просвещения, и накануне выхода в свет учебника Шестакова продолжали призывать к «многонациональному» рассмотрению предыстории Советского Союза. Как укоризненно писал в своем обзоре книги Шестакова в середине 1937 года Затонский, эта работа выпускается в свет не как история СССР, но как история государства Российского[51].

Сегодня такая разноголосица  и несовпадение взглядов, предшествующие утверждению в массах итоговой и  санкционированной концепции российского  прошлого, представленной в «Кратком курсе истории СССР», кажутся  вполне понятным отражением политической неясности момента.

В начале 1939 года почтенный  театральный критик В.И. Блюм, который  уже некоторое время был обеспокоен новейшими трактовками исторических сюжетов в советской литературе, театре и кино, начал публично выражать свою озабоченность на профессиональных собраниях с широким составом участников[52]. Критик жаловался на то, что посвященные прошлому картины последних лет — среди прочего, и первая часть фильма о Петре I — по сути, возрождают националистическую риторику царского времени. Его упреки вскоре вызвали целый ответный поток газетных публикаций, включая статью самого Шестакова, который опровергал «вредный тезис» Блюма[53]. В конце концов смелый критик, убежденный, что и логика и идеология на его стороне, написал письмо самому Сталину, утверждая, что современное изучение российского прошлого «начинает у нас получать все черты расового национализма». Он успокоился лишь тогда, когда в ответ на это послание партийные власти (и лично Жданов) отправили его на заслуженный отдых[54].

В конце 1930-х и  в годы войны столкновения между  сторонниками критических и антисамодержавных позиций и приверженцами доминирующей линии на отождествление с героями давнего прошлого продолжались в газетных и журнальных рецензиях на учебники, художественные произведения и новые монографии[55]. В частности, почти все самые известные и популярные истории Ивана Грозного, включая романы Костылева, драматургию А.Н. Толстого и, конечно же, фильм Эйзенштейна, оказались объектами усиленной персональной и публичной критики. Иногда критиками были ревностные партийные чиновники от культуры, зачастую недовольные не слишком победоносным изображением героев, порой — сами историки, причем не важно, требовали ли они хотя бы минимума исторической добросовестности или же чувствовали себя глубоко оскорбленными ура-патриотическими крайностями[56].

Так, в 1944 году известный, но часто критикуемый историк  А.М. Панкратова, равнодушная к преувеличениям историко-патриотической пропаганды в  годы войны — или, точнее сказать, недовольная ими, написала специальное  письмо в Центральный комитет  ВКП(б)[57]. Она тревожилась о том, что в советской историографии слишком ощутимыми стали сомнительная идеализация некоторых царей (она особо выделила случаи Ивана IV и Петра I), а также склонность оправдать или даже прославить царскую колониальную экспансию. Партийное руководство организовало в середине 1944 года ряд совещаний, посвященных тогдашней ситуации в исторической науке, где разгорелись яростные и непримиримые споры[58]. Жданов, которому доверили тогда создать директивные указания ЦК по истории, составил ряд объемных записок, в которых он попытался найти некий компромиссный курс в интерпретации героев царского прошлого. В качестве ключевого механизма анализа он предложил весьма «нейтральный» каркас диалектической формулы оценки ряда деятелей как «прогрес-

сивных для своего времени»[59].

Но вернемся к  «Краткому курсу истории СССР». Возникает впечатление, что наиболее характерной его чертой, отражающей всеохватную динамику сталинского  проекта выстраивания истории, было то напряжение между прочным и  неколебимым статусом этого учебника и отсутствием в нем единой истолковательной модели, которое эта книга пыталась сгладить. Как, в конце концов, Петр I и Иван Грозный, которые в ином контексте были прекрасной «иллюстрацией неотъемлемой жестокости царского самодержавия», могли возвышаться коммунистическим государством до положительных героев для потомков тех, кто в их царствования влачил самое презренное и рабское существование? Как могло коммунистическое государство ожидать от представителей нерусских народов, предки которых гибли в ходе завоевательных войн, прославления русских национальных героев-самодержцев? Наконец, едва ли удивительно то, что попытка реабилитировать и популяризировать эти фигуры лишь спровоцировала бесконечные ссоры, пререкания и скандалы относительно совершенно непримиримых политических и историографических разногласий, сопряженных с неутолимым, но неизбывным желанием написать историю «раз и навсегда».

Ибо, по сути, быть может, единственной вещью, которая  объединяла и большинство партийных  историков типа Шестакова, и их противников-интернационалистов, вроде Блюма и Панкратовой, и  партийных бюрократов калибра Жданова  и помельче, и внутренних диссидентов в духе Кретова, была неизменная вера в наличие единственно верной интерпретации российского прошлого. Именно это аксиоматическое единодушие поверх дисциплинарных, профессиональных и поколенческих границ и пронизывало сталинский исторический проект, устремляя его к тому химерическому конечному синтезу, где разом были бы преодолены и разрешены любые интерпретативные затруднения и несообразности. Не исключено, что именно это движение к единству и ясности исторического видения и привело проект к неизбежной фрагментации на разнородные осколки исторических нарративов, примирить которые было уже невозможно.

Шестаков Андрей Васильевич (24.10.1877, село Соломбала близ Архангельска - 26.6.1941, Москва), историк, член-корреспондент АН СССР (1939). Сын рабочего. Образование получил в Институте красной профессуры (1924). С 1898 участвовал в рабочем движении. В 1903 вступил в РСДРП, большевик. В 1905 член Московского комитета РСДРП, один из руководителей вооруженного восстания на Московско-Казанской железной дороге. В 1918-1921 на партийной и советской работе в Москве, Воронеже, Рязани. С 1924 зав. кафедрой истории СССР в Коммунистическом университете трудящихся Востока, 1-м МГУ. Московском государственном педагогическом институте имени В.И. Ленина. Был одним из создателей и руководителей Общества историков-марксистов, которое занималось препарированием истории "для борьбы с буржуазной идеологией и популяризации научных знаний и достижений советской науки". Созданное в 1925 общество стало первым, кто начал планомерную фальсификацию истории, приспособление ее к официальной идеологии партии. Автор "научных" работ по аграрной истории России периода капитализма и социализма. В 1937 выпустил "Краткий курс истории СССР", который стал первым советским учебником истории для начальной школы - одно из наиболее одиозных изданий, не имеющих ничего общего с настоящей наукой.

В диссертации также показано основное историографическое значение учебника под редакцией А.В.Шестакова, состоящее в том, что в нём  впервые в историографической практике были закреплены основы советской моноконцепции отечественной истории и соответственно унифицировано большинство подходов к решению узловых проблем российского прошлого. 1930-е гг. – время не только мощнейшего идеологического давления на историческую науку, но и время созидательное, время, когда историки ставили и успешно решали конкретно-исторические вопросы, ряд из которых востребован современной наукой.

В концептуальном плане учебник  «История Отечества. XX век» (авторы В. А. Шестаков, М. М. Горинов, Е. Е. Вяземский) представляет собой целостное изложение отечественной истории XX в. с позиций гражданственности. При этом авторский коллектив, конечно, понимает, что учебник по истории России новейшего времени не может быть легким для восприятия. Авторы пытались выразить сбалансированный, учитывающий многофакторность истории взгляд на прошлое своей страны.