Тюремный жаргон в жизни общества: маркер?

Тюремный  жаргон в жизни  общества: маркер? 

    "Урыли  честного жигана 

    И форшманули пацана,

    Маслина в пузо из нагана,

    Макитра набок - и хана!

    Не  вынесла душа напряга,

    Гнилых  базаров и понтов.

    Конкретно кипишнул бродяга,

    Попер, как трактор... и готов!

    Готов!.. не войте по баракам,

    Нишкните  и заткните пасть;

    Теперь  хоть боком встань, хоть раком, -

    Легла ему дурная масть!

    Не  вы ли, гниды, беса гнали,

    И по приколу, на дурняк

    Всей  вашей шоблою толкали 

    На  уркагана порожняк?

    Куражьтесь, лыбьтесь, как параша, -

    Не  снес наездов честный вор!

    Пропал  козырный парень Саша,

    Усох  босяк, как мухомор!"

    Фрагмент  стихотворения М.Ю.Лермонтова "На смерть поэта",

    перевод на феню Фимы Жиганца. 

    Уголовный жаргон (правильнее это явление называть «арго») — социальный диалект (социолект), развившийся в среде деклассированных элементов общества, как правило, преступников, представляет собой систему терминов и выражений, призванных изначально идентифицировать участников преступного сообщества как обособленную часть социума, противопоставляющую себя законопослушному обществу. Использование терминов и выражений также имеет цель затруднить понимание смысла беседы или общения между деклассированными элементами со стороны непосвящённых. Воровской жаргон, как правило, отражает внутреннюю иерархию преступного мира, закрепляя наиболее обидные и оскорбительные слова, клички и т. д. за теми, кто находятся на самой низкой ступени иерархии, а самые уважительные слова и выражения — за теми, кто имеет наибольшую власть и влияние.

    Уголовная среда ещё в XIX веке (а, возможно, и ранее) переняла арго, первоначально использовавшееся бродячими торговцами офенями (отсюда и происходит слово «феня»). Русский воровской жаргон включает также слова из идиш, украинского и других языков.¹

    Феня — язык, сформировавшийся на Руси в эпоху Средневековья и первоначально использовавшийся бродячими торговцами офенями. Офени создали новый язык, придумав новые корни и оставив традиционную русскую морфологию и использовали язык для общения «не для чужих ушей». Впоследствии язык был перенят уголовной средой, и в настоящее время феней называется воровской жаргон.²

    В современной российской филологической школе блатная феня совершенно ошибочно отождествляется с воровским  жаргоном и большинством специалистов рассматривается как социальный диалект или социолект, развившийся "в среде деклассированных элементов общества", преступников. Согласно официальной трактовке представляет собой систему терминов и выражений, призванных идентифицировать участников преступного сообщества как обособленную часть социума, противопоставляющую себя законопослушному обществу. На самом же деле блатная феня как лингвистическое явление теснейшим образом связана с так называемым блатным миром и является, по сути, его официальным языком. Ее изначальное родство с воровским жаргоном отнюдь не означает тождественности, хотя в результате феня практически вытеснила этот самый жаргон из целого ряда сфер применения. Ошибочное толкование явления возникает вследствие того, что общеупотребительное слово "вор" имеет несколько иное значение в блатном мире - здесь под ним понимается исключительно "вор в законе" или как минимум человек, принимающий воровской закон. Соответственно речь не идет огульно обо всех "участниках преступного сообщества", "деклассированных элементах" и "противопоставляющих себя законопослушному обществу". Дело в том, что блатной мир в России и близлежащих странах, входивших некогда в состав Российской империи, сформировался как совершенно специфическое надэтническое и в значительной степени внесоциальное явление со своими собственными традициями, укладом жизни и "воровским законом". Совершенно естественно, что в ходе этого процесса выработался и свой собственный "блатной" диалект, по целому ряду признаков уже сейчас имеющий полное право на признание, подобно идишу, как самостоятельный язык.

    До  революции арго развивалось совершенно независимо от разговорного языка не связанной с преступным миром  части общества; в художественной литературе арготическая и другая жаргонная  лексика употреблялась почти исключительно для речевой характеристики отдельных персонажей. В 1920-е годы в связи с резким повышением социальной мобильности населения языковая норма дестабилизируется, повседневный язык пронизывается словами уголовного происхождения, часть их прочно закрепляется в разговорном стиле и скоро их происхождение перестает осознаваться: барахло, по блату, липовый (в значении "ненастоящий") и др. Жаргонизируются многие жанры письменной речи, включая и авторский текст ряда писателей. Язык детей и молодежи находится под сильным воздействием языка беспризорников; подростки до такой степени утрачивают (точнее, не приобретают) способности оценивать социолингвистический статус используемой ими лексики, что в школьных сочинениях появляются фразы типа Жили-были две шмары: Татьяна и Ольга (В.Тонков ссылается на цитату в «Учительской газете» за 1926). С 1930-е годы в связи с усилением официального контроля за письменными текстами они становятся более нормативными, но устная речь, в первую очередь молодежный, армейский и др. профессиональные жаргоны, благодаря постоянным массовым контактам представителей всех слоев общества с пенитенциарной системой, находится под заметным воздействием арго. Арготическая лексика широко используется в неподцензурной художественной литературе (ср. у И.Бродского: Челюсть с фиксой золотою блещет вечной мерзлотою; В этих шкарах ты как янки; Это я верный закон накнокал). С отменой цензуры существенно арготизируется язык всех видов письменных текстов, средств массовой информации и публичных выступлений. Один политик характеризует своего вполне интеллигентного оппонента фразой «Пахан никогда не будет бороться со своей малиной» (Зюганов о Чубайсе), другой предлагает обществу «жить по законам, а не по понятиям». Таким образом, в повседневную языковую практику широких слоев населения арготизмы проникают уже не только «снизу», но и «сверху» – из литературы, из языка политиков и журналистов.

    Заимствования из арго могут заметно менять значения, например, опустить (в арго – "придать  максимально низкий социальный статус путем гомосексуального насилия") в речи современных журналистов и политиков означает "поставить на место, унизить"; гопник (первоначальный, с 19 в., смысл в арго – "оборванец", затем также "грабитель") в современном молодежном жаргоне приобретает в качестве основного значение "малокультурный агрессивный подросток; «качок»; «любер», а также "любитель «попсы», низкопробной, с точки зрения говорящего, музыки". При перенесении уголовной фразеологии в разговорный или жаргонизированый вариант общего языка часто утрачивается внутренняя форма, ср. дать в/на лапу "дать взятку" (из уголовн. дать лапу, где само слово лапа имеет значение "взятка"); без балды "всерьез, без обмана" (из без булды, где булда, ранее бульда, имеет значение "педерастия"); голый Вася "пусто, безнадежно" (из голый вассер, значение то же).

    Имеется устоявшееся мнение, что основной и чуть ли не единственной причиной возникновения и существования  уголовного арго является потребность  в утаивании содержания разговора. Однако «секретность» уголовного арго весьма относительна: те, кто борется с преступностью, как правило, владеют этим языком вполне хорошо, а идея тайно договариваться на арго в присутствии предполагаемой жертвы преступления выглядит вообще как-то странно. Для этой цели в рамках конкретных преступных сообществ создаются разовые коды с использованием только обычных слова, которым придаются особые тайные значения, причем так, чтобы для постороннего слушателя речь не казалась странной и имела бы свой обычный смысл, складывающийся из нормативных лексических значений.

      «Скрытность» же языка уголовников  чаще нарочитая, показная, рассчитанная  в первую очередь на удовлетворение  групповой идентичности, противопоставления  «своих» и «не своих». В арго  существует множество слов, которые  в силу незначительного отличия от нормативных никак не могут претендовать на секретность (ср. больничка "больница, любое медицинское учреждение", поджениться "завести сожительницу"); в других случаях внешне не отличимые от нормативных единицы имеют в арго лишь нерелевантные для рядового носителя языка отличия в семантике. Не случайно в арго слово люди обозначает лишь тех, кто соблюдает воровской закон; если, входя в камеру, вор (не любое "лицо, совершившее кражу", как в нормативном языке, а тот, кто имеет признаваемый в уголовном мире ранг вора в законе) спрашивает: «Люди есть?», он имеет в виду принадлежащих к уголовному миру. Еще одна причина существования арго – потребность в удовлетворении экспрессии; в связи с этим многие словарные единицы заменяются в арго относительно часто, другие, эмоционально менее окрашенные, остаются неизменными на протяжении столетий. ³

    Д.С.Лихачев, имевший возможность детально ознакомиться с реальным функционированием арго в местах заключения, указывает на еще одну важную причину возникновения и существования арго: особенностью воровского мышления является наличие «элементов магического отношения к миру», первобытно-магическое восприятие сказывается и на отношении к языку: «неудачно, не вовремя сказанное слово может навлечь несчастье, провалить начатое дело». В связи с этим в преступном мире обычные слова заменяются арготическими, а также существует ряд табуированных тем, о которых не принято говорить даже на арго. В этом отношении уголовное арго напоминает жаргонную и профессиональную речь охотников, военных и лиц других связанных с риском профессий.⁴

    Восприняв многое из лексико-фразеологического арсенала дореволюционного воровского арго, тюремно-лагерный жаргон значительно расширил не только набор выразительных средств, но и социальный состав тех, кто им пользовался: с ним были знакомы, его активно употребляли как "воры в законе", "домушники", "медвежатники", "скокари", "щипачи" и прочие представители уголовного мира, так и недавние инженеры, совпартслужащие, военные, студенты, рабочие, актеры, журналисты, поэты, крестьяне, врачи — словом, все те, кто составлял многомиллионное население сталинских лагерей. В современных условиях тюремно-лагерный жаргон находит себе новую "среду обитания" (им пользуются, например, бизнесмены, журналисты, политики) и модифицируется, пополняясь новообразованиями и изменяя значения традиционно используемых лексических единиц: например, напарить "обмануть", капуста "деньги" (первоначально только о долларах - из-за их зеленого цвета), поставить на счетчик "начать ежедневно увеличивать проценты от неуплаченного вовремя долга" и др. Жаргонные слова и обороты далеко не редкость и в литературной речи. Сначала жаргонизация проявлялась, главным образом, в устно-разговорной ее разновидности (это было отмечено исследователями русской разговорной речи), затем, ближе к нашим дням, - в языке средств массовой информации, в публицистике, в выступлениях политиков, депутатов, журналистов и даже писателей. Хорошо это или плохо? Несомненно, плохо, если рассматривать процесс жаргонизации литературной речи исключительно с позиций традиционной нормы, не допуская мысли о неизбежном обновлении набора выразительных средств в ходе языковой эволюции. Как показывает изучение предшествующих этапов развития русского литературного языка, процесс обновления всегда происходил динамично, а порой и очень трудно, в борьбе "архаистов" и "новаторов". Но всегда для этого процесса был характерен тщательный отбор новшеств, "взвешивание" их свойств с точки зрения пригодности для коммуникативных нужд культурного общества. Элементы такого отбора можно наблюдать и сейчас: в потоке жаргонных слов и оборотов взгляд тех, кто наделен языковым чутьем и вкусом, различает некоторые, отдельные выражения, которые могут быть употреблены и в литературной речи (разумеется, с определенной стилистической окраской и главным образом в непринужденном общении): например, слова стукач, крутой, тусовка отмечены в речи образцовых носителей литературного языка. Многие из жаргонных элементов утрачивают свою социальную прикрепленность, становятся хорошо известными в разных социальных группах носителей русского языка, а некоторые получают развитие в литературном языке: например, фразеологизм сесть на иглу, попадая из речи наркоманов на страницы газет, "обрастает" производными: Область села на дотационную иглу; Нельзя все время сидеть на игле инвестиций и т.п.; глагол опустить, имеющий в тюремно-лагерном жаргоне значение "подвергнуть мужчину сексуальному насилию, тем самым унизив его", в литературной речи может применяться к другим ситуациям, приобретая переносный смысл: Думу не распустили, а опустили. Столь значительное и разнообразное влияние социальных жаргонов на литературный язык дает основание ряду исследователей говорить о начале формирования так называемого общего жаргона — языкового образования, которое не просто занимает промежуточное положение между собственно жаргонами (скажем, тюремно-лагерным. воровским, нищенским), с одной стороны, и русским литературным языком, с другой, но и активно используется носителями литературного языка в неофициальной обстановке (см., например, недавно вышедший толковый словарь русского общего жаргона О.П. Ермаковой, Е.А. Земской и Р.И. Розиной: "Слова, с которыми мы все встречались". М., 1999). Заметим, что понятие общего жаргона (арго, сленга) давно используется лингвистами при изучении других современных языков: французского, американского варианта английского языка. По- видимому., формирование подобных промежуточных коммуникативных средств в общей системе национального языка - тенденция, свойственная развитию многих современных обществ. Влияние на литературную речь некодифицированных сфер языка - просторечия, социальных и профессиональных жаргонов - наблюдается не только в лексике и фразеологии, но и, например, в словоизменении, синтаксисе.⁵

    Итак, тюремный жаргон в речи современного горожанина: маркер или нет? На этот вопрос нельзя ответить однозначно. Тюремный жаргон однозначно является маркером, когда употребляются особо экспрессивные слова и выражения, характерные для речи некодифицированной. (Например, шмара, шалава, шняга, чмо и др.). С другой стороны, некоторые элементы тюремного арго уже настолько вошли в повседневную речь, что мало кто отличит их от нормированных в употреблении слов. Например, когда говорят, «свои пришли» (в ситуации, если спрашивается, кто за дверью), не каждый подумает о неграмотности человека, такое сказавшего. Ведь местоимение «свой» в данном случае уже почти утратило свои местоименный характер: его можно считать просто именем, коллективным наименованием определенной социальной группы, которую носители арго назвали бы совокупностью лиц темных профессий. Иначе говоря, «свой» обозначает здесь то же, что «блатной», т. е. принадлежащий к «блату»; и в этом смысле «свой» противополагается всему прочему.

    Но  не стоит забывать о том, что наличие просторечий и арго является маркером устной речи вообще, а значит в разговоре, чаще в неофициальной обстановке, в социально-бытовой сфере их употребление допустимо, а вот в письменной речи нет.

    Приложение  №1 (составлено на основе книги Корявцева П.М. Отдельные вопросы этимологии блатной фени. С-Пб.: 2006.)

    Ниже  в алфавитном порядке приводятся некоторые оригинальные лексемы  из словарного запаса блатной фени, со следующей строки курсивом дается одна из рабочих гипотез о происхождении  данной лексемы, и далее - опять с новой строки - ее современное значение.

    базар

    - ивр. "базуи", букв. "подвергаться  насмешкам", также "башер" - "возвестить", "ба зара" - "распространение" (слухов).

    - разговор, подразумевающий диффамацию  третьего лица. Отсюда же и идиомы "гнилой базар", "ответить за базар" и глагол "базарить". В настоящее время чаще всего используется в значении просто "разговор".

    ботать 

    - ид. "боте", "ботен", убеждать  в необходимости чего-либо, уговаривать,  выражаться (аналогичный глагол до настоящего времени существует в швейцарских диалектах). Ид. "битуй" - выражение, ид. "офен" - способ. "Битуй беофен" -  "ботать  по фене" - выражаться особым способом, возможно непонятным для окружающих.