Движения декабристов

Внимание читателей, несомненно, привлечет историографическая статья А.Б. Шешина "Об изучении и обобщении  истории движения декабристов (критические  заметки о советском декабристоведении 1950-х - начала 1990-х гг.)" (II, с. 239-282). Ее общая цель - показать не только успехи советского декабристоведения, но и  вскрыть имевшие в ней место  издержки идеологического характера, отсутствие действительно научной  критики источников в большинстве  работ, нередкое игнорирование не соответствующих  заранее определенным схемам фактов, незнание исследователями европейских  событий или сознательное смещение их во времени опять-таки в угоду  всякого рода ненаучным соображениям и т.д. Все это без сентенций  и эмоций, аргументированно показывается на примере конкретного анализа  содержания десятков работ, в том  числе и самых именитых авторов.

Особое место в статье отведено критическому разбору книги  В.А. Федорова "Декабристы и их время" (М., 1992). Повышенное внимание автора к  работе известного декабристоведа не случайно, поскольку в ней Федоров  ставил задачу обобщить весь накопленный  историками материал после выхода в  свет в 1955 г. капитального двухтомника  М.В. Нечкиной "Движение декабристов". Не имея возможности воспроизвести  здесь порой достаточно острую полемику Шешина с Федоровым, приведем лишь его  ключевые оценки этой книги: Федоров  не всегда "смог отказаться от старых представлений"; "следовало назвать  книгу более скромно..., обобщающая книга "Декабристы и их время" еще не написана" (там же, с. 266, 276). По мнению Шешина, для создания такого обобщающего труда следует прежде всего освободиться из плена ленинских "указаний", всесторонне изучить  роль либерализма и просветительства в формировании декабризма. Необходимо и воссоздание фактической истории  тайных обществ, еще не изученных  до конца, с исправлением ошибок и искажений, допущенных советскими декабристоведами, с "очисткой" ее от измышлений и необоснованных предположений. Автор настаивает на том, что "декабристов нужно изучать... не как предшественников большевиков и революционных демократов", а в первую очередь "как людей своего времени, вместе с их эпохой", не опасаясь противоречащих общепринятым взглядам выводов (там же, с. 276-277).

А.Н. Цамутали в своей 4-страничной заметке с широковещательным  названием "Декабристы и освободительное  движение в России. Некоторые вопросы  историографии" (I, с. 91-94) говорит  о различных точках зрения по вопросу  о характере декабристского движения. С одной стороны, он ссылается  на Л.Б. Нарусову, сделавшую в 1995 г. на конференции, посвященной 170-летию восстания  декабристов довольно рядовой доклад "Нравственные уроки декабризма", в котором, почти буквально повторив (без ссылки) слова М.Н. Волконской о подвиге самопожертвования  декабристов во имя своих убеждений, она отметила, что взгляд на них  как на родоначальников революционного движения в нашей стране если не устарел, то во всяком случае, требует  серьезной корректировки и некоторого [?] осмысления. Для нее "несомненно", что декабристы представляли собой  либеральное, "освободительное движение самой высокой пробы". Вместе с  тем Цамутали приводит мнение вступившего  в полемику с Нарусовой А.Д. Марголиса: "Не следует безоговорочно отбрасывать  ленинскую периодизацию освободительного движения"; "попытка представить  декабристов деятелями либерального лагеря... весьма уязвима". В завершение Цамутали все же пишет, что лично  ему "более убедительной представляется позиция тех историков, которые  считают, что в движении декабристов  были представлены две тенденции: революционная  и либеральная". А далее следует  фраза, оставшаяся для меня загадочной: "Другое дело, что многие годы революционному крылу уделялось недостаточное [?] внимание" (там же, с. 94).

 В разделе "Историография" (там же, с. 95-109) С.Е. Эрлиху принадлежит  и потребовавший кропотливого  труда материал "Публикация письменного  наследия декабристов и лиц,  привлеченных к следствию по  делу о тайных обществах (1803-1992)". Как подчеркивает автор работы, он ставил перед собой три  задачи: определить состав авторов-декабристов  [3], установить частоту появления  публикаций по периодам, охарактеризовать  последние по количеству и  составу авторов. Значение своего  труда Эрлих видит в том,  что он "поможет выяснить, как  менялся интерес к декабристам  в различные периоды истории" (там же, с. 95).

Итоги проделанного анализа  представлены в диаграмме, демонстрирующей  движение публикаций по годам и пятилетиям, а также в шести таблицах, половина из которых (N 4, 5, 6) является, пожалуй, плодом игры ума с не очень ясными перспективами  практического использования их содержания. И в то же время, как  мне представляется, явно не достает  таблицы со сведениями о том, кто  именно из декабристов и сколько  раз по периодам публиковался анонимно. Это позволило бы установить, в  какой мере цензура препятствовала прохождению публикаций декабристов. Что касается деления "публикационного  процесса" на шесть разновеликих по протяженности периодов - 50, 45, 25, 25, 20, 25 лет, - то авторская мотивировка  и характеристика каждого из них  не вполне убедительны, поскольку в  статье не просматривается достаточно тесной сопряженности публикаций наследия декабристов с цензурной политикой правительства и потребностью общества в подобной литературе.

Перу А.Б. Шешина в разделе "Исследования" принадлежат два  материала, проясняющие сильно запутанную в литературе историю создания Д.И. Завалишиным Вселенского Ордена Восстановления (там же, с. 32-45; II, с. 139-174). Этому изначально много способствовал  и сам основатель Ордена, имевший  почти патологическую склонность к  преувеличениям, нарочитым измышлениям  и пр. Среди последующих исследователей, по мнению Шешина, особенно преуспела  в разного рода "измышлениях" Г.П. Шатрова в книге "Декабрист  Д.И. Завалишин" (Красноярск, 1984). Автор  статей на основе тщательного изучения следственного дела Завалишина, точного  прочтения его "Записок декабриста" и привлечения свидетельств современников  убедительно разрушает вольные  построения своей предшественницы  и доказывает обоснованность следующих  положений: "Завалишин не был принят в Северное общество; хотя "ложные" документы Ордена и существовали, устав Ордена Восстановления на русском  языке является "истинным" и  может быть использован для изучения истинных планов Завалишина; хотя в  апреле-июне 1825 г. Завалишин ненадолго  увлекся мыслями о перевороте, с середины июня он покончил с этим "заблуждением" и вернулся к  просветительским взглядам (сочетая  их с либерализмом), причем недолгая перемена взглядов не успела отразиться ни на уставе, ни на других документах Ордена, который остался просветительским" (II, с. 173).

Нисколько не оспаривая справедливость этих выводов, все же скажу, что первая статья А.Б. Шешина по сути своей является запоздалым памфлетом против Г.П. Шатровой, в котором она с неоправданным  пафосом обвиняется автором едва ли не во всех смертных грехах: "произвольно  использовала", "выдергивала", "смещала", "искажала" факты, "не замечала" их, "отделывалась" от них и т.д. И все это сочеталось с "хаотичностью, беспорядочностью изложения", "необоснованным и  не осмысленным нагромождением цитат..." и пр. (I, с. 33-34 и др.). Если даже это  и так, то известно, что лучшее оружие против любых искажений истории - факты (что, кстати, демонстрирует  и сам Шешин), а разного рода эпитеты и эмоциональные оценки едва ли способны принести пользу делу. К сожалению, Шешин не сумел (да и  не пытался, как можно понять) отделить то, что в книге 1984 г. издания зависело от возможностей Шатровой как исследователя, а что определялось не ею установленными в то время "правилами игры". Легко писать обо всем этом сейчас, в 2000-м году (это - не оправдание, а  попытка объяснения).

А так ли уж "безгрешен" сам обличитель? Увы, не всегда. Вот, например, Шешин бесстрастно пишет  о том, что Завалишин разным лицам  по-разному объяснял цели Ордена. Александра I он уверял, что Орден "задуман  для борьбы с революционным движением", а Рылееву внушал совсем противоположное - Орден "имеет целью освобождение всего мира" (I, с. 32-33. Выделено автором. - М.Р.). Более того, "декабрист (а  это Шешину нужно еще доказать. - М.Р.) всегда излагал дело таким  образом, что его планы оказывались  выгодны тому, с кем он вел разговор", и даже Александру I втолковывал  свои идеи "в виде, благоприятном, его намерениям" (там же, с. 33. Выделено автором. - М.Р.). И это, оказывается, было генеральной линией поведения Завалишина: "Обращаясь к кому-либо с предложением о вступлении в Орден или о  его поддержке, он не излагал цель Ордена полностью, а сообщал только о той стороне своих планов, которая была выгодна собеседнику" (там же, с. 33).

Неужели непонятно, что в  конечном счете это было выгодно  не собеседнику, а самому Завалишину. И здесь впору было бы порассуждать о соотношении политики и нравственности. Но Шешин этого не делает и дает приведенным фактам свое объяснение: "Убеждая всех в выгодности распространения  Ордена Восстановления, Завалишин почти [?] не обманывал своих собеседников. Ведь целью Ордена было всеобщее благоденствие, выгодное для всех. Оставалось только "разделить" эти выгоды и каждому  сообщать только о том, что приобретает  он. Вот почему в словах Завалишина не было прямого [?] обмана..." (там  же). Тем не менее в заключении первой статьи Шешин вынужден признать: "Правда, великий магистр (Завалишин. - М.Р.) обманывал своих собеседников, завлекая в якобы давно существующий всемирный Орден, но так поступали  и другие основатели и руководители тайных обществ" (там же, с. 43). Вот  и вся правда. Так и хочется  спросить автора: неужели это относится  и к основателям тех "декабристских" обществ, что отобрали для своей  статьи Пушкина и Ильин?

Нельзя не обратить внимания и на то, что, по мнению Шешина, такое  поведение Завалишина "кажется  недопустимыми колебаниями" только "с точки зрения человека XX века". Для людей же начала XIX в., под знаменами  просветителей "боровшихся за всеобщее благоденствие", это было "вполне естественно" (там же, с. 33). Вот  так. Но этого мало. Завалишин, который, поверим Шешину, "видел, что всюду  тайно или явно идет борьба между  правительствами и революционерами" (там же, с. 36), обязан был срочно предложить что-то радикальное для достижения "всеобщего благоденствия", чтобы "всюду распространилась бы христианская нравственность". И он такое средство находит: "Очистить Россию от буйных (имеются в виду революционеры. - М.Р.) людей, доставя пищу беспокойному их характеру вне отечества и  заставя служить их ему в другом месте" (там же, с. 37). Оригинальный способ достижения "всеобщего благоденствия", не правда ли?

К сожалению, ограниченный объем  настоящего отклика не позволяет  подробно остановиться на всех материалах, представляющих интерес не только для  специалистов, но и для широкого круга читателей. Среди них как  большую удачу назовем публикацию Т.Н. Жуковской "Зимние тетради", включающую переписку известного мемуариста екатерининской поры Андрея Тимофеевича Болотова, его сына Павла и внуков Михаила  и Алексея. Именно последний и  был непосредственным очевидцем  событий 14 декабря, и его письма, содержащие малоизвестные детали этого  небывалого для России события, а  также ответная реакция провинциальных корреспондентов дают богатую пищу для изучения умонастроений просвещенной части русского дворянства.

Не меньший интерес  вызывают "Записки очевидцев 14 декабря 1825 г." (III, с. 9-59). Среди них бывшие адъютанты Николая I В.А. Перовский, В.Ф. Адлерберг, А.А. Кавелин, а также  граф Д.Н. Блудов и генерал-адъютант А.Ф. Орлов (публикация подготовлена Т.В. Андреевой и Т.Н. Жуковской). Записки  эти, справедливо отмечают публикаторы, ценны не только как мемуарные  свидетельства непосредственных участников событий (причем главных действующих лиц со стороны власти), но, что не менее важно, и как документальный пласт, позволяющий реконструировать методы работы М.А. Корфа над его знаменитой, государственного значения книгой "Восшествие на престол императора Николая I".

"Что за прелесть!" - обязательно воскликнут многие  после прочтения 23-х писем Марии  Николаевны Волконской из Нерчинска,  Читы и Петровска, опубликованных  в третьем выпуске сборника. Все  они адресованы В.А. Муравьевой, так и не решившейся оставить  троих своих маленьких сыновей  и отправиться к мужу в Сибирь. М.Н. Волконская через эти письма  долгое время была единственным  связующим звеном между разлученными  супругами. Письма, подготовленные  к печати Т.Г. Любарской, представляют, как точно сказал внук декабриста  С.Г. Волконского, С.М. Волконский, особую "ценность... в раскрытии  бытовой и психологической стороны  той удивительной эпохи и тех  удивительных людей". Эти письма  еще и еще раз подтверждают  незаурядность личности М.Н. Волконской.

Практически впервые в  научный оборот вводятся 14 писем  из обширного эпистолярного наследия семьи Пестелей (II, с. 78-125. Публикация подготовлена Н.А. Соколовой). Письма родителей  П.И. Пестеля относятся к 1812-1814 гг., когда только что выпущенный из Пажеского  корпуса прапорщиком будущий  декабрист отбыл в Главную  квартиру в Вильно. Они содержат уникальные сведения о взглядах членов семьи (у Павла Пестеля было двое братьев - Борис и Владимир), быте, круге общения, о живой их реакции  на события внутри- и внешнеполитической жизни страны и т.д.