Еще меньше могли удовлетворить крестьянство действия правительства, возглавляемого А,И. Деникиным. Своим постановлением оно потребовало предоставить владельцам захваченной земли треть всего урожая. Кроме того, в нем признавалась необходимость «сохранения за собственниками их прав на землю», допускалась передача крестьянам лишь малой части помещичьей пашни, и то «обязательно за выкуп».

    Спустя  годы белые генералы провал своей  аграрной политики на юге России старались  объяснить «классовым эгоизмом помещиков». Крупные землевладельцы, писал Деникин, насильно восстанавливали «при поддержке  воинских команд свои имущественные  права, сводя личные счеты и мстя крестьянам», до предела накалив  тем самым обстановку в деревне. Но фактически вся вина помещиков  заключалась лишь в одном: они  слишком торопились провести в жизнь  то, что провозглашено было самим  «царем Антоном», как называли в народе Деникина.

    Генерал П.Н. Врангель стремился в максимальной степени учесть печальный опыт социально-экономической  политики А.В. Колчака и А.И. Деникина. Но и он не решился серьезно затронуть  помещичье землевладение. В его  «Приказе о земле» (май 1920 г.) за прежними владельцами сохранялась «часть земли», однако ее точный размер не устанавливался, а должен был «в каждом отдельном  случае» определяться «местными  земельными учреждениями», находившимися  под контролем белых властей, иначе говоря — тех же помещиков.

    Одновременно  за фасадом «непредрешенчества» повсеместно шло восстановление прежних бюрократических структур, действовавших на базе царского законодательства. К власти возвращались политики, уже давно доказавшие свою полную несостоятельность. Заводы и фабрики переходили в руки прежних владельцев. Были запрещены или строго ограничены в своей работе профсоюзы и социалистические партии. Жестко пресекались любые выступления рабочих в защиту фабрично-заводского законодательства, и без того сильно урезанного властями. Владельцы предприятий и торговцы, получая огромные правительственные субсидии, использовали их в своекорыстных и спекулятивных целях, обогащались сами и коррумпировали чиновничий аппарат. Мемуары белых деятелей полны обличении «состоятельной буржуазии и спекулятивных кругов, жиреющих от доходов и барышей, но не желающих ничем жертвовать и реально помочь армии», хотя та «спасала их жизнь, достояние и привилегии». Один из штабных колчаковских генералов предложил даже установить для «богатых классов» своего рода финансовую разверстку. «Печально идти в этой части по стопам комиссаров, но нет иных способов расшевелить нашу богатую буржуазию, не испытавшую еще, как следует, всех прелестей большевистской выездки», — с безысходностью констатировал он.

    Не  находили белые правительства взаимопонимания  и с национальными меньшинствами  на окраинных территориях России. Там давно зрело  недовольство бюрократическим гнетом центра, что  выражалось в стремлении к сепаратизму  и автономии. Выдвинутый вождями  белого дела лозунг «единой и неделимой  России» быстро разочаровал национальную буржуазию и интеллигенцию, первоначально  симпатизировавших белым, не говоря уже о рабочих и крестьянах. Нежелание А.И. Деникина и П.Н. Врангеля удовлетворить требования автономии войсковых кругов Дона, Терека и Кубанской Рады в конечном счете лишило Добровольческую армию доверия и ее самого верного союзника — казачества. В результате такой внутренней политики белых правительств возросло недовольство подавляющей части населения на контролируемых ими территориях бывшей Российской империи. «Если подсчитать наш актив и пассив, то получается самый мрачный вывод: every item dead against you (решительно все против нас), — записал в сентябре 1919г. в своем дневнике управляющий колчаковским военным министерством барон А. П. Будберг. — За нас офицеры, да и то не все, ибо среди молодежи много неуравновешенных, колеблющихся и честолюбивых, готовых поискать счастья в любом перевороте... За нас состоятельная буржуазия, спекулянты, купечество, ибо мы защищаем их материальные права; но от их сочувствия мало реальной пользы, ибо никакой материальной и физической помощи от него нет. Все остальное против нас, частью по. настроению, частью активно»⁸.

    При таких обстоятельствах белые  режимы уподобились холмам зыбкого  песка. При первых же серьезных встрясках  они расползались, погребая под собой  генералов-диктаторов — смелых и  мужественных военачальников, но никудышних политиков.

    Вначале белогвардейцы имели перед Красной  Армией явное преимущество по числу  опытных военных кадров. Достаточно сказать, что только в деникинской армий находилось около двух третей всех генералов, полковников и подполковников старой русской армии, в своем большинстве, по словам самого А.И. Деникина, убежденных монархистов. Это позволило белым создать в первые месяцы гражданской войны собственные вооруженные силы почти полностью на классовой основе. Там преобладали офицеры, юнкера, добровольцы из имущих слоев населения. Такие части были хорошо организованы, обучены, дисциплинированы, проявляли большую стойкость и упорство в боях. Но война затягивалась, расширялась, и белые генералы были поставлены перед необходимостью формировать массовые армии — главным образом за счет принудительного призыва крестьян. Это неизбежно вело к потере социальном однородности, к возникновению и обострению антагонизма внутри армий, что в свою очередь резко снижало их боеспособность.

    Крестьянство  не просто отказывалось от службы у  белогвардейцев, дезертировало или  сдавалось в плен при каждом удобном  случае. Оно охотно бралось за оружие и обращало его против своих недругов. «В тылу разрастаются восстания, —  писал тот же барон А.П. Будберг. — Так как их районы отмечаются на 40-верстной карте красными точками, то постепенное их расползание начинает походить на быстро прогрессирующую сыпную болезнь.

      Какой толк нам в стоянии  вдоль линии железных дорог  разных союзников, когда весь  организм охватывается постепенно  этой красной сыпью». Такая картина  наблюдалась не только в Сибири, но и в прочих тыловых районах  белых армий. 

    Всего в партизанском движении участвовало  до 300 тыс. человек. Оно в основном контролировалось подпольными комитетами большевиков пол руководством Москвы (еще в январе 1918 г. при наркомате  по военным делам РСФСР был  учрежден Центральный штаб партизанских отрядов, позже преобразованный  в Особое разведотделение). Действовало также немалое число партизанских формирований, возглавляемых анархистами и эсерами.

    У генералов, оказавшихся неспособными проводить эффективную социально-экономическую  политику, оставался единственный метод  «наведения порядка» на подвластных  землях — террор. Источники свидетельствуют, что он энергично проводился против всех несогласных с действиями белых  правительств в самых разных формах: арестах, бессудных расстрелах, в том числе заложников, рейдах карательных отрядов и антиеврейских погромах. «Жестокости были такого рода, — констатировал командующий американскими экспедиционными войсками в Сибири генерал В. Грэвс, — что они, несомненно, долго будут вспоминаться и пересказываться среди русского народа»⁹.  
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение

    Для России гражданская война и интервенция  обернулись величайшей трагедией. Ущерб, нанесенный народному хозяйству, превысил 50 млрд. золотых рублей. Промышленное производство сократилось в 1920 г. по сравнению с 1913 г. в семь раз, сельскохозяйственное — на 38%. Почти вдвое уменьшилась  численность рабочего класса. Часть  пролетариев, погибла на фронтах, часть  осела в различных государственно-бюрократических структурах или вернулась в деревню. Многие из оставшихся возле погашенных заводских котлов (1,5 млн. в 1920 г. и 1 млн. в 1921 г.) переживали состояние, известное как «деклассированно пролетариата»: перебивались случайными занятиями, промышляли «мешочничеством», «кустарничеством» и т.п. Рабочих все глубже охватывало разочарование, апатия, усугубляемые постоянными нехватками, недоеданием и болезнями. Их «революционное классовое сознание», к которому не без успеха взывала с 1917г. компартия, явно притупилось. И это в условиях, когда в деревне в результате аграрной революции значительно увеличился слой мелких собственников, всегда критическо-настороженно взиравших на большевиков. Крестьянство «осереднячилось», в нем сгладилось резкое выделение в сторону кулака (около 3%) и в сторону беспосевщика — сельского батрачества и бедноты (около 35%).

    В боях, а также от голода, болезней, белого и красного террора погибло 8 млн. человек. Около 2 млн. человек —  почти вся политическая, финансово-промышленная, в меньшей степени научно-художественная элита дореволюционной России —  были вынуждены эмигрировать. Под  воздействием небывалой жестокости братоубийственной войны деформировалось  общественное сознание. В нем удивительным образом уживались вера в светлые  идеалы и во всемогущество насилия, революционный романтизм и пренебрежение  человеческой жизнью.

    Большевизм  победил, сохранив государственность  и суверенитет           России. Однако поддержка, полученная им со стороны непролетарских слоев населения и определенной части рабочего класса, носила ограниченный, условный характер (выбор из двух зол меньшего), что предвещало новые великие потрясения.

Список  использованной литературы

1. Булдаков В.П., Кабанов В.В. "Военный коммунизм": идеология и общественное развитие. Вопросы истории. 1990. № 3.

2. Верт Н. История советского государства. 1900-1991.: Пер. с фр. - 2-е изд. - М.: Прогресс-Академия, Весь мир, 1996.

3. История Отечества:  люди, идеи, решения. Т. 2. Очерки истории  советского государства. М., 1991.

4. Наше отечество.  Опыт политической истории. Т. 2. М., 1991.

5. Пятецкий Л. М. История России. Т. 2. М., Московский лицей. 1998.