Источниковедческий анализ «Сказание о Мамаевом побоище»

1.5 История публикаций  источника

«Сказание о  Мамаевом побоище» и как литературный памятник, и как самый обстоятельный  и яркий рассказ о великом  событии в русской истории  пользовалось большой популярностью  у средневековых читателей, о  чем красноречиво свидетельствует  обилие его списков и разнообразие вариантов, некоторые из них имеют очень позднюю дату - конец XVIII—начало XIX века, что также подчеркивает огромную популярность произведения в России. «Сказание» оказало влияние на целый ряд древнерусских литературных памятников — Казанскую историю. Иное сказание, «поэтическую» Повесть об Азовском осадном сидении и др. «Сказание» нашло отражение в устном народном творчестве. Можно предположить, что оно наложило свой отпечаток на былину «Илья Муромец и Мамай» (см.: Тихонравов Н. С., Миллер В. Ф. Русские былины старой и новой записи. М., 1894. С. 23 (текст из рукописи XVIII в.)), на одну из записей былины о Сухмане (см.: Шамбинаго С. К. Исторические переживания в старинах о Сухане // Сборник статей, посвященных В. О. Ключевскому. М., 1909. С. 503—515). Непосредственно к тексту «Сказания» восходит сказка «Про Мамая безбожного», записанная А. Харитоновым в Шенкурском уезде Архангельской губернии и напечатанная в сборнике сказок А. Н. Афанасьева (см.: Народные русские сказки А. Н. Афанасьева: В 3 т. М., 1985. Т. 2. С. 377—383. № 317).

О популярности «Сказания» в средние века как «четьего» произведения свидетельствует и то, что до нас дошло довольно много рукописей «Сказание» с миниатюрами. В настоящее время известно 9 лицевых списков «Сказания»: один из них — список Киприановской редакции, восемь — списки варианта Основной редакции. Киприановская редакция проиллюстрирована 191 миниатюрой в Лицевом летописном своде (во втором томе так называемого Остермановского, или Царственного, летописца — БАН, 31.7.30, 70-е гг. XVI в.), причем этот лицевой список «Сказания» с остальными лицевыми списками никак не связан. Сравнительный анализ остальных 8 лицевых списков «Сказания» показал, что все они в конечном счете восходят к общему для них архетипному виду лицевого текста «Сказания». Наиболее близок к первоначальному списку лицевого «Сказания» — Лондонский список (кон. XVII в., хранится в Отделе рукописей Британского музея). Наблюдения над характером изображения деталей, стилистическими особенностями миниатюр Лондонского списка привели историков искусства Древней Руси к заключению, что оригиналом для Лондонского списка послужили миниатюры более раннего времени — не позже кон. XV — нач. XVI в. (см.: IV Международный съезд славистов. Материалы дискуссии, Т. 1. Проблемы славянского литературоведения, фольклористики и стилистики. М., 1962. С. 169—173 (выступления по докладу Е. Ф. Хилл О. И. Подобедовой, Д. С. Лихачева, В. Ф. Ржиги)). В Лондонском списке «Сказания» — 64 миниатюры, из них 14 встречается только здесь. Остальные 50 имеют параллели в других лицевых списках «Сказания». В свою очередь, в остальных лицевых списках «Сказания» есть немало миниатюр, отсутствующих в Лондонском списке. Часть из них приходится на отрывки текста, утерянные в настоящее время: в Лондонском списке (список дефектный: во второй половине рукописи листы перепутаны и часть листов утрачена). Сравнительное сопоставление миниатюр по всем лицевым спискам «Сказания» говорит о том, что в общей сложности на сюжет «Сказания»  по тексту варианта Основной редакции имеется 98 миниатюр. Возможно, некоторые из них принадлежат творчеству тех копиистов, которые иллюстрировали тот или иной лицевой список: копиист мог по образцу остальных миниатюр создать и свои собственные. Наиболее вероятно, однако, что все эти миниатюры были уже в первоначальном виде лицевого «Сказания», а дошедшие до нас списки повторили не все эти миниатюры.

Куликовская битва  вызывала неизменный интерес писателей,, поэтов, художников и в XVIII, и в XIX, и в XX столетиях. Основным источником сведений о событиях 1380 г. являлось «Сказание»  . Поэтому помимо непосредственного существования «Сказания» как древнерусского литературного памятника оно в преломленном виде находило отражение и в драматических, и в прозаических, и в стихотворных произведениях нового времени, и в изобразительном искусстве.³Первым литературным произведением такого рода следует считать трагедию М. Ломоносова «Тамира и Селим» и трагедии В. Озерова «Дмитрий Донской». В советской литературе оно использовалось С. Бородиным в историческом романе «Дмитрий Донской» и В. Саяновым в поэме «Слово о Мамаевом побоище». Отзвуки «Сказания» заметны в цикле стихов А. Блока «На поле Куликовом». Текст основной редакции «Сказания» приводится в сокращении по изданию: Сказания и повести о Куликовской битве. Издание под­готовили Л.А. Дмитриев  и О.П. Лихачева. — Л., 1982.

Такое широкое  распространение «Сказания» и такой  огромный интерес к нему, позволяет сказать нам, что автор создавал текст «Сказания» не ради сухой констатации фактов, а в связи с более глубокими причинами, автор изначально мог знать что его произведение будет многократно переписываться и распространяться по разным городам Российского государства, следовательно мы можем предположить что автор специально включал некоторые детали в свое повествование.

Впервые «Сказание  о Мамаевом побоище» было напечатано в рамках первой печатной книги по отечественной истории — «Синопсис, или Краткое собрание от разных летописцев...». Впервые она была напечатана кириллическим  шрифтом в типографии Киево-Печерской  лавры в 1674 году. «Сказание» занимало в ней около 1/4 текста. Книга сразу  же вызвала огромный интерес читающей публики, а потому в дополненном варианте была переиздана уже в 1678 году. Окончательный текст «Синопсиса» появился в трех киевских изданиях, датированных 1680 годом. Они вышли в промежутке между 1681-м и 1700 годом.

В 1980 году в связи  с 600 летием со дня Куликовской битвы, «Сказание о Мамаевом побоище» печаталось крупными изданиями, огромными тиражами.

Хотелось бы подчеркнуть, что «Сказание» переведено на английский, немецкий, французский  и многие другие языки, что говорит  о большом интересе к данному  произведению и его проблематике не только русского народа, а людей  всего мира. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Глава II Анализ содержания источника

2.1 Интерпретация источника

«Сказание о  Мамаевом побоище» – основной памятник Куликовского цикла. Произведение это  пользовалось огромной популярностью  у древнерусских читателей. Сказание многократно переписывалось и перерабатывалось и дошло до нас в большом  количестве вариантов. Точное время  создания «Сказания о Мамаевом побоище» неизвестно. В тексте Сказания встречаются  анахронизмы и ошибки (на некоторых  из них мы остановимся подробнее  ниже). Обычно они объясняются поздним  происхождением памятника. Это глубокое заблуждение. Отдельные из этих «ошибок» настолько очевидны, что в развернутом  повествовании об историческом событии  они не могли иметь места, если бы автор не преследовал этим какой-то определенной цели. И, как мы убедимся далее, умышленная замена одного имени  другим имела смысл только в том  случае, если рассказ составлялся  не в слишком отдаленное от описываемых  в нем событий время. Анахронизмы  и «ошибки» Сказания объясняются  публицистической направленностью  произведения.

Главный герой  Сказания – Дмитрий Донской. Сказание – это не только рассказ о Куликовской  битве, но и произведение, посвященное  восхвалению великого князя московского. Автор изображает Дмитрия мудрым и мужественным полководцем, подчеркивает его воинскую доблесть и отвагу. Все остальные персонажи группируются вокруг Дмитрия Донского. Дмитрий  – старший среди русских князей, все они – его верные вассалы, его младшие братья. Взаимоотношения  между старшими и младшими князьями, которые представляются автору идеальными и которым должны следовать все  русские князья, показаны в памятнике  на примере отношений между Дмитрием Ивановичем и его двоюродным братом Владимиром Андреевичем Серпуховским. Владимир Андреевич всюду рисуется верным вассалом великого князя московского, беспрекословно выполняющим все  его повеления. Такое подчеркивание  преданности и любви князя  серпуховского к князю московскому наглядно иллюстрировало вассальную преданность младшего князя князю старшему.

В Сказании поход  Дмитрия Ивановича благословляет  митрополит Киприан, который в действительности в 1380 г. даже не находился в пределах Руси, а из-за «замятни» на митрополии в Москве вообще не было в это время митрополита. Это, конечно, не ошибка автора Сказания, а литературно-публицистический прием. Автору Сказания, поставившему своей целью в лице Дмитрия Донского показать идеальный образ великого князя московского, необходимо было представить его поддерживающим прочный союз с митрополитом. В число действующих лиц из публицистических соображений автор мог ввести митрополита Киприана, хотя это и противоречило исторической действительности (формально Киприан являлся в это время митрополитом всея Руси).

Мамай, враг Русской  земли, изображается автором Сказания в резко отрицательных тонах. Он полная противоположность Дмитрию  Донскому: всеми деяниями Дмитрия  руководит бог, все, что делает Мамай, – от дьявола. Принцип «абстрактного  психологизма» в данном случае проявляется  очень ярко. Так же прямолинейно противопоставлены русским воинам татары. Русское войско характеризуется  как светлая, нравственно высокая  сила, татарское – как сила мрачная, жестокая, резко отрицательная. Даже смерть совершенно различна для тех  и других. Для русских это слава  и спасение для жизни вечной, для  татар – погибель бесконечная.

Литовским союзником  Мамая в Сказании назван князь  Ольгерд. На самом деле во время событий  Куликовской битвы союз с Мамаем заключил сын Ольгерда Ягайло, а  Ольгерд к этому времени уже  умер. Как и в случае с Киприаном, перед нами не ошибка, а сознательный литературно-публицистический прием. Для русского человека конца XIV – начала XV в., а особенно для москвичей, имя Ольгерда было связано с воспоминаниями о его походах на Московское княжество; это был коварный и опасный враг Руси, о воинской хитрости которого сообщалось в летописной статье-некрологе о его смерти. Поэтому назвать Ольгерда союзником Мамая вместо Ягайла могли только в то время, когда это имя было еще хорошо памятно как имя опасного врага Москвы. В более позднее время такая перемена имен не имела никакого смысла. Не случайно поэтому уже в ранний период литературной истории памятника в некоторых редакциях Сказания имя Ольгерда заменяли в соответствии с исторической правдой именем Ягайла. Называя союзником Мамая Ольгерда, автор Сказания тем самым усиливал и публицистическое и художественное звучание своего произведения: против Москвы выступали самые коварные и опасные враги, но и они потерпели поражение. Замена имени литовского князя имела и еще один оттенок: в союзе с Дмитрием выступали князья Андрей и Дмитрий Ольгердовичи, дети Ольгерда. Благодаря тому, что в Сказании фигурировал Ольгерд, получалось, что против него выступали даже собственные дети, что также усиливало и публицистическую и сюжетную остроту произведения.

Героический характер события, изображенного в Сказании, обусловил обращение автора к  устным преданиям о Мамаевом побоище, к эпическим рассказам об этом событии. К устным преданиям, скорее всего, восходит эпизод единоборства перед  началом общего сражения инока Троице-Сергиева монастыря Пересвета с татарским богатырем. Эпическая основа ощущается в рассказе об «испытании примет» Дмитрием Волынцем – опытный воевода Дмитрий Волынец с великим князем в ночь накануне боя выезжают в поле между русскими и татарскими войсками, и Волынец слышит, как земля плачет «надвое» – о татарских и русских воинах: будет много убитых, но все же русские одолеют. Устное предание, вероятно, лежит и в основе сообщения Сказания о том, что Дмитрий перед сражением надел княжеские доспехи на любимого воеводу Михаила Бренка, а сам в одежде простого воина с железной палицей первым ринулся в бой. Влияние устной народной поэзии на Сказание обнаруживается в использовании автором отдельных изобразительных средств, восходящих к приемам устного народного творчества. Русские воины сравниваются с соколами и кречетами, русские побивают врагов «аки лес клоняху, аки трава от косы постилается». Как отражение фольклорного влияния может расцениваться плач великой княгини Евдокии после прощания с князем, уходящим из Москвы на борьбу с татарами. Хотя автор дает этот плач в форме молитвы, все же в нем можно отметить и отражение элементов народного плача-причитания. Поэтичностью проникнуты описания русского воинства («Доспехы же русских сынов, аки вода в вся ветры колыбашеся. Шоломы злаченыя на главах их, аки заря утренняа в время ведра светящися, яловци же шоломов их, аки пламя огньное пашется», с. 62–63), ярки картины природы, глубоко эмоциональны и не лишены жизненной правдивости отдельные авторские замечания. Рассказывая, например, о прощании уходящих из Москвы на битву воинов с женами, автор пишет, что жены «в слезах и въсклицании сердечнем не могуще ни слова изрещи», и добавляет, что «князь же великий сам мало ся удръжа от слез, не дав ся прослезити народа ради» (с. 54).

Широко пользовался  автор Сказания поэтическими образами и средствами «Задонщины». Взаимодействие этих памятников носило обоюдный характер: в поздних списках «Задонщины» встречаются вставки из «Сказания о Мамаевом побоище».

«Сказание о  Мамаевом побоище» представляло для  читателей интерес уже тем, что  оно подробно описывало все обстоятельства Куликовской битвы. Некоторые из них носили легендарно-эпический  характер, некоторые являются отражением действительных фактов, ни в каких  других источниках не зафиксированных. Однако не только в этом привлекательность  произведения. Несмотря на значительный налет риторичности, «Сказание о  Мамаевом побоище» имеет ярко выраженный сюжетный характер. Не только само событие, но и судьбы отдельных лиц, развитие перипетий сюжета заставляло читателей  волноваться и сопереживать описываемому. И в целом ряде редакций памятника сюжетные эпизоды усложняются, увеличивается их количество. Все это делало «Сказание о Мамаевом побоище» не только историко-публицистическим повествованием, но и произведением, которое могло увлечь читателя своим сюжетом и характером развития этого сюжета.

2.2 Источниковедческий  синтез

Как говорилось выше «Сказание о Мамаевом побоище» центральный памятник Куликовского цикла, наряду с «Задонщиной» и «Летописной повестью о Куликовской битве», «Сказание» пользовалось большой популярностью, а следовательно сыграло огромную роль как для истории так и для становления духовного настроения русского населения. Во-первых сказание является одним из основных источников повествующих о Куликовской битве, в нем отражены исторически достоверные факты (маршрут движения русского войска из Москвы через Коломну на Куликово поле, перечисление князей и воевод, участвовавших в сражении, рассказ о действиях Засадного полка и т. д.). Во-вторых, сказание пронизано идеями, что только объединенные сильной властью, русские земли могут противостоять врагу, по моему мнению именно эти идеи объясняют столь широкую популярность «Сказания» не только в средневековье, но и спустя долгое время после событий произошедших на куликовском поле. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение

В заключение хотелось бы сказать, что библиография научных  работ, посвящённых "Сказанию о Мамаевом побоище", значительна. Однако, на мой  взгляд, ценность их была бы куда более  ощутимой и показательной, если бы  учёные в своих размышлениях чётко  опирались на анализ какого-то определённого  текста, рассматривая его как конкретный, обусловленный волей составителя  или редактора литературный факт. Правда, при этом неминуемо нужно  было бы решить вопрос относительно того, какой именно из всех известных текстов "Сказания" в таком случае следует  выбрать в качестве опорного. Действительно, ведь только в одном XVI в., согласно самым  ранним рукописям, данное повествование  о Куликовской битве бытовало в четырёх версиях — Основной, Летописной, Киприановской, Распространённой, при том что все они заметно вариативны и, главное, с разной полнотой воспроизводят его первоначальную — лишь гипотетически представимую — версию.