Коллективизация в СССР

Летом 1931 г.  было установлено  правило,  согласно которому натуральная оплата труда в колхозах сверх определённой нормы продуктами не отоваривалась, а  оплачивалась  деньгами.  Это по существу было равносильно введению нормированного продовольственного снабжения  колхозников, особенно если учесть финансовые затруднения многих хозяйств, бывших не в состоянии производить сколько-нибудь заметные денежные выплаты. В результате сложившейся ситуации осенью и зимой 1931/32 г.  произошёл второй отлив крестьян из колхозов. Резко усилился неорганизованный переход  сельских  жителей в промышленность и строительство В 1932 г. была введена отменённая революцией паспортная система, установившая жёсткий административный контроль за движением рабочей силы в городах, а в особенности из села в город,  превратившая колхозников  в  беспаспортное население.

В колхозах,  оказавшихся  в обстановке  крайних  продовольственных затруднений и совершенно экономически не заинтересованных в сдаче хлеба, получили массовое распространение попытки решить для  себя  продовольственную проблему любыми,  в том числе незаконными,  путями. Широко распространились случаи хищения хлеба,  укрытия его от учёта, заведомо неполного обмолота, припрятывания и т.д. Делались попытки заранее раздать хлеб по трудодням, провести его как расходы на общественное питание во время уборочной.

Низкий темп хлебозаготовок в наиболее пострадавших от засухи  районах было решено поднять применением  репрессий. Выискивали "организаторов саботажа" хлебозаготовок и отдавали под суд.  В районы,  которые не могли осилить заготовки, полностью прекращали завоз каких бы то ни было товаров.  Отстающие колхозы заносились на "чёрную доску",  с  них досрочно взыскивали кредиты и проводилась чистка их состава. Тем самым ещё более подрывалось и без того нелёгкое экономическое положение этих хозяйств. Многие колхозники арестовывались и высылались.  Для выполнения плана вывозился весь хлеб без исключения,  в том  числе  семенной, фуражный и  выданный  на трудодни.  Выполнившие план колхозы и совхозы облагались повторными заданиями по сдаче хлеба[2, с. 65].

К лету 1932 г. деревня зерновой полосы России и Украины после полуголодной зимы вышла физически ослабленной.  7 августа 1932 г. принимается Закон  об  охране  социалистической  собственности,  написанный собственноручно Сталиным.  Он вводил "в качестве меры судебной репрессии за хищение колхозного и кооперативного имущества высшую меру социальной защиты - расстрел с конфискацией всего имущества  и  с  заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества".[14, с. 96]  Амнистия по делам этого рода  была запрещена. В соответствии с законом от 7 августа десятки тысяч колхозников были арестованы за самовольное  срезание  небольшого  количества колосьев ржи  или пшеницы.  Результатом этих действий был страшный голод, от которого погибло,  главным образом на Украине,  от 4 до 5 млн. человек. Массовый  голод  привёл  к третьей волне бегства из колхозов. Имелись случаи вымирания целых селений.

Особое место среди  преступлений, совершённых сталинским руководством против народа занимает казахстанская трагедия. В районах зернового  земледелия Казахстана картина была такой же как и в других названных выше краях:  насильственное изъятие хлеба и в колхозах и в  единоличных  хозяйствах обрекло на вымирание от голода многие тысячи людей. Особенно велика была смертность в посёлках  спецпереселенцев  Карагандинского района.  Вывезенные сюда для освоения угольного бассейна раскулаченные семьи не имели ни хозяйственного инвентаря,  ни  каких-либо запасов продовольствия, ни сколько-нибудь сносного жилья.

Бездумная гонка темпов коллективизации, как уже говорилось, везде приводила к  тяжёлым  последствиям.  Но в районах с  наиболее отсталыми формами хозяйства они приобретали прямо разрушительный характер. Такая беда постигла  районы кочевого скотоводства в Казахстане и ряде других республик и областей.

Особенно губительно  последствия административного  произвола сказались даже не на зерновом хозяйстве,  а на животноводстве.  С 1931 г. сталинское руководство  начало осуществлять заготовку мяса теми же методами, какими проводились хлебозаготовки.  Так же спускались не соответствовавшие реальным возможностям "плановые задания", которые "выколачивались" беспощадно.  И в результате - подрыв животноводства, ухудшение жизненных условий людей.  Урон, нанесённый животноводству, целые десятилетия сдерживал развитие сельского хозяйства. Восстановление поголовья до уровня конца 20-х годов произошло только в 50-е годы.

Провалы экономической  политики 1929-1932 г.  в деревне были одной из основных причин, обусловивших неудачу попыток досрочного выполнения первого пятилетнего плана. Основной причиной деградации сельскохозяйственного производства в 1929-1932 г. были даже не перегибы в ходе проведения тех или иных массовых кампаний, а общий административно-бюрократический подход к установлению экономических взаимоотношений с сельским хозяйством.  Перегибы же являлись  в  конечном  счёте  неизбежным следствием этого подхода к сельской экономике. Главное состояло в том, что коллективизация вовсе не создала в  деревне  строя  цивилизованных кооператоров. Колхоз  образца 30-х годов в своих наиболее существенных чертах не являлся кооперативным хозяйством.

Черты кооператива  (и  то зачастую формально) сохранялись  в основном во внутренней организации колхоза,  например в наличии общего собрания колхозников,  возможности выйти из  колхоза вместе с некоторой частью средств производства,  регламентации порядка  и  уровня  оплаты труда и т.д. Но колхоз как производственная единица практически не обладал свойственной кооперативным предприятиям экономической  самостоятельностью. Причём он утратил эту самостоятельность не как подчинённое звено более широкой кооперативной системы, которая регулировала и планировала бы снабжение и сбыт, переработку сельхозпродукции, финансирование, агрономическое и машинно-техническое обслуживание.  Колхоз оказался встроенным  в жёсткую административную иерархию государственного планирования производства и заготовок сельскохозяйственной  продукции, что на практике превращало кооперативную собственность в фикцию[10, с. 77].

В сложившейся административной системе колхоз  оказался  зажат  в гораздо более  тесные  бюрократические  тиски,  нежели государственные предприятия. Последние хотя бы  формально  находились  на  хозрасчёте, действовали в условиях самоокупаемости,  а планово-убыточные пользовались государственными дотациями.  Ничего подобного не было и не  могло быть в  сложившемся хозяйственном механизме даже для самых передовых и наилучшим образом работающих колхозов.

Одна часть колхозного производства - обобществлённый сектор - была целиком поставлена на обслуживание нужд государственных централизованных заготовок  сельскохозяйственной  продукции.  Поставки продукции обобществлённого сектора осуществлялись на основе почти безвозмездного изъятия, потому что заготовительные цены на зерно, державшиеся примерно на уровне 1929 г.  и в то время едва покрывавшие издержки производства, в  30-е годы оказались фиктивными из-за значительно возросшей себестоимости производства зерна. Насколько велик был разрыв между ценами и себестоимостью,  точно установить невозможно, поскольку подсчёт себестоимости в колхозах с начала 30-х годов не  проводился,  т.е.  во что колхозу обошлось зерно, было неважно, главное, чтобы сдал всё, что положено. В производственном плане колхоза значились в основном  натуральные показатели,  в финансовом плане,  разумеется, денежные, однако этот план не содержал стоимостной оценки значительной части  продукции колхоза и издержек её производства.

Примерные оценки,  в  том числе сравнения с уровнем  издержек  совхозного производства, показывают, что издержки превышали заготовительные цены на зерно приблизительно в 2-3 раза.  Ещё хуже соотношение цен и себестоимости было для продукции животноводства. В то же самое время заготовительные цены на технические культуры были экономически обоснованными, к чему принудил почти катастрофический сырьевой голод.

Эти обстоятельства и  принудили принять экстренные меры по улучшению экономических условий для производителей технических культур, дабы избежать грозящей остановки лёгкой промышленности.  Для производителей зерна, картофеля,  овощей, мясомолочной продукции производство оставалось заведомо убыточным.

Процесс производства  в  колхозах поддерживался по-разному.  Одни колхозы, будучи вынуждены оплачивать  поставки  средств  производства, создавать семенной и фуражный фонды, покрывали производственные затраты за счёт резкого сокращения  оплаты  труда  колхозников.  Источником покрытия убытков выступала тем самым часть необходимого продукта, производимого в обобществлённом хозяйстве. Некоторые хозяйства, планирование заготовок ставило в особо льготные условия,  позволявшие полностью выполнить планы по сдаче зерна и других продуктов,  оставляя  в  своих руках довольно крупные натуральные фонды. Как правило, именно из таких хозяйств, которые отдавали государству только  прибавочный  продукт  и вырастали передовые колхозы с высоким уровнем оплаты труда.  Часть хозяйств получала безвозмездную финансовую,  техническую, семенную, фуражную помощь государства.

А вот воспроизводство  рабочей силы общественный  сектор  колхозов обеспечить не мог. Точных цифр на этот счёт не существует, но никак  не менее 60% своих доходов колхозники получали за счёт личного подсобного хозяйства, хотя  оно  и облагалось налогами и натуральными поставками. Тем самым экономика колхоза получала подозрительное сходство с некоторыми чертами феодального поместья. Работа колхозников приобретала чёткое деление:  в общественном хозяйстве колхозник работает на государство почти безвозмездно,  в личном хозяйстве колхозник работает на себя. Общественная собственность тем самым не только в сознании  колхозника, но  и в действительности превращалась для него в чужую,  "казённую". Система бюрократического произвола в управлении сельским хозяйством восторжествовала. Эта система породила моменты деградации в сельском хозяйстве СССР и ухудшение продовольственного снабжения населения как в городе, так и в деревне[2, с. 65].

Начало второй пятилетки было крайне тяжёлым для сельского хозяйства. Преодоление кризисной ситуации требовало огромных усилий и времени. Восстановление сельскохозяйственного производства началось в 1935 - 1937 г. Стали увеличиваться урожаи, возобновился рост поголовья скота, улучшилась оплата труда. Сказывались результаты и технического перевооружения сельского хозяйства. В 1937 г. система машинно-тракторных станций (МТС) обслуживала девять десятых колхозов.  Однако прирост производства за эти три года не покрыл потерь первых двух лет.  По Постановлению от 19 января 1933 г. заготовки становились составной частью обязательного налога,  взимаемого государством и не подлежащего пересмотру местными властями.  Но на самом деле, не снижая размера отчислений в пользу государства, постановление лишь  утяжелило  участь крестьян.  В придачу к налогу колхозники обязывались оплачивать натурой услуги,  предоставляемые им через  МТС. Этот весьма значительный сбор давал в 1930-е годы минимум 50% хлебозаготовок. Сверх того государство полностью брало на  себя  контроль  за размерами посевных площадей и урожая в колхозах,  несмотря на то,  что они, как предполагалось по их уставу, подчинялись только общему собранию колхозников.  Размер  государственного налога при этом определялся исходя из желаемого результата, а не из объективных данных.

Наконец, чтобы  закрыть  всякую лазейку,  через которую  продукция могла бы уйти из-под  контроля государства, в марте 1933 г. было издано постановление, по которому,  пока район не выполнит план по хлебозаготовкам, 90%  намолоченного зерна отдавалось государству,  а оставшиеся 10% распределялись среди колхозников в качестве аванса за работу. Открытие колхозных рынков,  легализированных с лета 1932 г. с целью смягчения катастрофической ситуации с продовольствием в городах, также зависело от того, справлялись ли колхозы района с выполнением плана.

Что касается коллективизации  единоличных  крестьянских  хозяйств, которых к началу второй пятилетки  насчитывалось около 9 миллионов,  то события 1932-1933 г.  её фактически приостановили.  В партийной среде распространялись мнения о необходимости серьёзного пересмотра.  Высказывались, в частности,  рекомендации о расширении личных подсобных хозяйств колхозников, о стимулировании единоличных хозяйств.

Но 2 июля 1934 г.  в ЦК ВКП(б) состоялось совещание по  вопросам коллективизации, на котором выступил с речью Сталин.  Он объявил о начале нового, завершающего этапа коллективизации. Предлагалось перейти в "наступление" на единоличника путём усиления налогового пресса,  ограничения землепользования и т.п.  В августе-сентябре 1934 г. были повышены ставки сельхозналога с единоличников и,  кроме того, введён для них единовременный налог, на 50% увеличены нормы обязательных поставок продукции государству по сравнению с колхозниками. Для частников оставалось только три выхода из этой ситуации:  уйти в город,  вступить  в колхоз или стать наёмным рабочим в совхозе. На Втором съезде колхозников (по существу, колхозных активистов), проходившем в феврале 1935г., Сталин с гордостью заявил, что 98% всех обрабатываемых земель в стране уже являются социалистической собственностью[6, с. 42].

В том же 1935 г.  государство  изъяло у села более 45%  всей сельскохозяйственной продукции, т.е. в три раза больше, чем в 1928 г. Производство зерна  при этом снизилось,  несмотря на рост посевных площадей, на 15%  по сравнению с последними годами нэпа. Продукция животноводства едва составила 60% уровня 1928 г.

За пять лет государству  удалось провести "блестящую" операцию  по вымогательству сельхозпродукции,  покупая её по смехотворно низким ценам, едва покрывавшим 20%  себестоимости.  Эта операция сопровождалась небывало широким применением принудительных мер, которые содействовали усилению бюрократического характера режима.  Насилие  по  отношению  к крестьянам позволяло оттачивать те методы репрессий, которые позже были применены к другим общественным группам.  В  ответ  на  принуждение крестьяне работали всё хуже,  поскольку земля, по существу, им не принадлежала.

Государству пришлось  внимательно  следить  за  всеми  процессами крестьянской деятельности,  которые во все времена и во  всех  странах весьма успешно осуществлялись самими крестьянами: пахотой, севом, жатвой, обмолотом и т.д.  Лишённые всех прав,  самостоятельности и всякой инициативы, колхозы были обречены на застой.  Исторический опыт свидетельствует, что по методам и результатам социалистических преобразований вряд ли можно было выбрать худший вариант.  Вероятный путь деревни - добровольное создание самими крестьянами различных форм  организации производства, свободного  от государственного диктата,  строящего свои отношения с государством на основе равноправных  отношений,  при  поддержке государства с учётом рыночной конъюнктуры.