Культурная политика СССР в 30-е годы ХХ века

«Культурная политика СССР в 30-е  годы ХХ века»

    Чтобы как можно более точно и  подробно, понятно и просто изложить и раскрыть идею выбранной мною темы - «Культурная политика СССР в 30-е годы ХХ века», я считаю необходимым начать свой анализ непременно с введения. Это введение будет включать в себя некоторые пункты, затрагивающие состояние и развитие культуры СССР в период начала 20-х годов ХХ века. 

    Введение: 

    Итак, развитие русской культуры и в  послеоктябрьский период оставалось во власти противоборствующих тенденций синтеза «всеединства» и раздвоения, распада. Четвёртый этап обретения русской культурой целостности и единства проходил под знаком политической («идейно-политической», «морально-политической» и тому подобное) общности. Поначалу (на протяжении 20-х годов) культурно-стилевой плюрализм ещё допускался, но исключительно в рамках политической монополии компартии, в рамках жёсткой пролетарской (военно-коммунистической по своему характеру) диктатуры, безусловной идеологической централизации всей культурной жизни. Победа твёрдой («сталинской») военно-коммунистической линии в социальной и культурной политике в конце 20-х годов положила конец не только политическому инакомыслию (это было сделано уже сразу после Октября и довершено в 1992 году по инициативе Ленина), но вообще разномыслию в культуре. Новое политико-идеологическое «всеединство», невиданное по масштабам унификации, заорганизованности, огосударствления партаппаратом, и легло в основание советской тоталитарной культуры, сложившейся к середине 30-х годов. Образовались свои эстетические, нравственные, философские каноны, клишированный язык, стереотипы массового, политически экзальтированного сознания, не допускавшие разночтений, вариантов переосмысления и оценки, каких-либо существенных индивидуальных предпочтений или личностного выбора. Главным объединяющим смысловым звеном в советской культуре стал мотив «советизации», «пролетаризации», «большевизации» любой культурной деятельности, любых культурных ценностей.

    Революционный тип социокультурной динамики незаметно был вытеснен из отечественной культуры 1920 – начала 30-х годов (не меняя революционной терминологии и фразеологии) социокультурным механизмом тоталитарного типа, направленным на политическую централизацию и организацию культуры, унификацию и шаблонизацию её форм, методов, принципов, насильственное преобразование массового и индивидуального сознания и творчества в соответствии с заданными из центра политико-идеологическими нормами (фактически – религиоподобными догмами), за пределами которых все ценности и смыслы квалифицировались как враждебные и изымались из социокультурного обихода (запрещались, уничтожались, карались).

    Не  могу не отметить, что большое количество перечисленной информации выше – это заимствованная мною информация из научной работы учёного И.В. Кондакова «Введение в историю русской культуры». Другими словами, анализируя статью из книги И.В. Кондакова и подводя некоторые итоги по 1920 – 1930 годам, можно сказать, что период 1920-х годов в истории советской культуры был, несмотря на диктаторский, милитаристский стиль её управлением со стороны коммунистической партии, временем расцвета. Вместе с политикой нэпа появилась своеобразная формула «равновесия»: культурный плюрализм в условиях политической диктатуры. Свой вклад в осуществление этой формулы, позволявшей существовать на протяжении десятилетия авангарду и традиционализму, пролетарской поэзии и «формалистам», «Серапиновым братьям» и «Перевалу», ЛЕФу и РАППу, «новокрестьянской» культуре и «старой», дореволюционной академической и научно-технической интеллигенции, внесли Л. Троцкий и А. Луначарский, Н. Бухарин и А. Богданов, А. Воронский и Вяч. Полонский. Однако достигнутое «мирное сосуществование» оказалось не долгим. С конца 20-х годов не только усилился контроль со стороны органов управления культурой, но ещё и начинаются новые процессы против интеллигенции, сфальсифицированные органами органами госбезопасности «дела» буржуазных спецов («Шахтинское дело», процесс «Промпартии», «Трудовой партии»); были изгнаны с государственных постов последние остатки «ленинской гвардии». Руководство отдельными её отраслями передавалось специализированным комитетам (по делам высшей школы, по радиофикации и радиовещанию и так далее). Новым наркомом просвещения был назначен А.С. Бубнов, находившийся ранее на руководящей работе в системе РККА. Перспективы развития культуры стали определяться пятилетними народнохозяйственными планами. Обсуждение вопросов культурного строительства проходило на съездах и пленумах ЦК партии. В деятельности партийно-государственных органов большое место занимала работа, направленная на преодоление буржуазной идеологии и утверждение марксизма в сознании людей. Главная роль в развернувшейся общественно-политической борьбе отводилась общественным наукам, печати, литературе и искусству.

    Со  времени «Великого перелома»  в СССР (конец 1920-х – начало 1930-х  годов) в отечественной культуре начался период тоталитаризма, связанный, прежде всего, с личностью и деятельностью Сталина. Однако к формированию самого проекта централизованной и унифицированной советской тоталитарной культуры как монолитного целого были причастны в той или иной мере все крупные деятели большевистской партии во главе с Лениным: и Троцкий, и Бухарин, и Зиновьев, и Каменев, и Богданов, и Луначарский, как и все деятели отечественной культуры, признавшие советскую власть и согласившиеся на сотрудничество с нею. 

    Введение  в обстановку 20-х годов ХХ века позволило нам представить картину  происходящих событий в этот нелёгкий период в жизни России. А значит, теперь мы имеем возможность представить дальнейшее развитие культуры в следующий период, начинающийся с 1930 года. 

    «Репрессии  и русское зарубежье» 

    Годы  советской власти значительно изменили облик России. Но произошедшие изменения в эти годы нельзя оценивать однозначно. С одной стороны, нельзя не принять тот факт, что в годы революции и после нее культуре был нанесен большой урон: многие видные писатели, художники, ученые вынуждены были покинуть страну или погибли. Я считаю, что на этом факте стоит особо заострить наше внимание, так как все эти видные деятели, будь то науки или культуры, составляли огромные организации и течения за рубежом, причём их было далеко не малое количество.

    Окончательное формирование тоталитарной системы  и присущей ей культуры выявило сохранение в её составе принципиально неорганичных тоталитаризму элементов. Блюстители «чистоты рядов» и тоталитарной целостности культуры своим «абсолютным классовым чутьём» постоянно разоблачали проникновение в «закрытую» социокультурную систему безусловно чуждых ей личности. Одним за другим из советской культуры выпадали (если взять, например, лишь одну литературу): А. Белый, С. Есенин, А. Грин, Е. Замятин, Б. Пильняк, М. Булгаков, А. Платонов, О. Мандельштам, Д. Хармс, И. Бабель, М. Зощенко, А. Ахматова, Б. Пастернак, В. Гроссман, И. Бродский, В. Шаламов, А. Солженицын... Такие же процессы происходили в музыке, изобразительном искусстве, философии.

    Фактически  все, кто не укладывался в прокрустово  ложе тоталитарной схемы, кто самим  своим существованием разлагал «единодушие» и «единомыслие» системы, уже был «сам по себе», а не со всеми, «в массе», в качестве «части целого», и не более того. Таким образом, в недрах тоталитарной культуры выстраивалась альтернативная система «запрещённой» культуры, диссидентского правозащитного движения, культурного Сопротивления тоталитаризму. Одинокие фигуры советских «нонконформистов» (поистине великие фигуры в советской истории) образовывали собой и своими произведениями новую целостную систему, во всём альтернативную тоталитарному официозу, - своего рода «теневую культуру» (в конечном счёте – антисоветскую, антикоммунистическую, антилюмпен-пролетарскую). Сегодня мы знаем, что и науке, и в философии эту «теневую» культуру пополняли выдающиеся личности – В.И. Вернадский, Ю. Орлов, Ж. Медведев, Э. Ильенков, Л. Гумилёв, М. Мамардашвили, А.Ф. Лосев, М.М. Бахтин, Г.Г. Шпет, Б.М. Эйхенбаум, Ю.Н. Тынянов, В.Б. Шкловский, П.Л. Капица, Л.Д. Ландау, А.Д. Сахаров и ещё очень много других великих людей со всего советского пространства. Исповедь, вопреки организационным и репрессивным усилиям партии и государства, фантастически сплочённое идейно-политическое единство тоталитарной культуры медленно, неуклонно распадалось надвое; в недрах «единого и нерушимого» тоталитарного монстра образовывались две внутренне непримиримые, взаимоисключающие, полярно заряженные культуры – тоталитарная и антитоталитарная…

    Тем временем и культура русского зарубежья  переживала во многом аналогичные процессы. Вначале тенденция к сохранению единства и целостности русской  зарубежной культуры преобладала. При этом главным стимулом единства культуры русского зарубежья выступала конфронтация: упорная, ожесточённая, непримиримая оппозиция советской власти, большевизму, коммунистической идеологии. В своей парижской речи «Миссия русской эмиграции» (16 февраля 1924 года) И.А. Бунин провозглашал: «Миссия русской эмиграции, доказавшей своим исходом из России и своей борьбой, своими ледяными походами, что она не только за страх, но и за совесть не приемлет Ленинских градов, Ленинских заповедей, миссия эта заключается ныне в продолжении этого неприятия. «Они не хотят, чтобы реки текли вспять, не хотят признавать совершившегося!» Нет, не так, мы хотим не обратного, а только иного течения… «Они не хотят ради России претерпеть большевика!» Да, не хотим – можно было претерпеть ставку Батыя, но Ленинград нельзя претерпеть. «Они не прислушиваются к голосу России!» Опять не так: мы очень прислушиваемся  и – ясно слышим всё ещё тот же и всё ещё преобладающий голос хама, хищника и комсомольца да глухие вздохи. Знаю, многие уже сдались, многие пали, а сдадутся и падут ещё тысяча и тысячи. Но всё равно: останутся и такие, что не сдадутся никогда». И далее: «Да будет нашей миссией не сдаваться ни соблазнам, ни окрикам. Это глубоко важно и вообще для неправедного времени сего, и для будущих праведных путей самой же России».

    Культура  русского зарубежья и воспринимала себя в целом как живую наследницу всех исконных национально-русских  традиций – культурных, религиозных, языковых, патриотических, нравственных, сознавала себя как оплот всех духовных сил нации, противостоящих террору, разрушению, разгулу произвола и насилия, попранию всех нравственных и культурных ценностей русского народа, его святынь и идеалов. Как единая и целостная система она выстраивалась в последовательном противопоставлении русско-советской культуре, как истинное – ложному, национальное – вненациональному, духовное – бездуховному и тому подобное. Она самоосуществлялась как культура именно в отрицании советизма, большевизма, интернационализма, атеизма как культуры (включая В. Маяковского, С. Есенина и других).

    В постановлениях ЦК партии «О журнале  «Под знаменем марксизма» и «О работе Комакадемии» (1931 год) были намечены задачи и основные направления развития общественных наук. От них требовалось преодолеть отставание науки от практики социалистического строительства. В постановлениях был сформулирован тезис об «обострении классовой борьбы на теоретическом фронте». Вслед за тем начались поиски «классовых врагов» на «историческом фронте», на музыкальном и литературном «фронтах». В «контрреволюционном вредительстве» были обвинены историки Е.В. Тарле и С.Ф. Платонов, литературовед Д.С. Лихачёв. В 30-е годы были репрессированы многие талантливые писатели, поэты, художники (П.Н. Васильев, О.Э. Мандельштам и другие). 

    «Подозрительная интеллигенция» 

    Не  могу не написать об известнейшем письме Сталину от Ленина. Едва оправившись  от первого приступа мозгового расстройства, приведшего к параличу и расстройству речи (май 1922 года), Ленин, словно пренебрегая предвестием судьбы, пишет 17 июля 1922 года своему верному ученику и последователю Сталину письмо – инструкционную записку:

    «т. Сталин!

    К вопросу о высылке  из России меньшевиков, народных социалистов, кадетов и т.п. <…> По-моему, всех выслать. <…> Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и других должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго. <…> Всех их – вон из России.

    Делать  это надо сразу. К  концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот и без объявления мотивов – выезжайте, господа!»

    В этом письме Ленина Сталину заключался его большевистский завет отношения к подозрительной интеллигенции, небольшевистскому инакомыслию, к насильственным высылкам как методу «чистки» страны от потенциальных противников и идейных оппонентов, к русской эмиграции как сборищу контрреволюции и т.д. это была целая программа действий большевистского руководства в отношении инакомыслящих – реальных или подозреваемых. А ведь нэп – в своём экономическом, политическом и культурном выражении – уже вступил в свою цветущую пору, порождая либеральные иллюзии как буржуазных «спецов», пошедших на службу к Советской власти, так и у эмиграции – в лице «возвращенцев», «сменовеховцев» и т.п.

    Сталин  хорошо усвоил наставление Ленина в  отношении культурного плюрализма в условиях политической диктатуры. Он понял, что «поставить дело» по излавливанию «военных шпионов» из числа  интеллигенции, почитаемой буржуазной совсем нетрудно. И вот уже И.В. Сталин на XVI съезде ВКП(б) 27 июня 1930 года делится опытом государственной «борьбы с вредителями и контрреволюционерами из «людей науки» методом изгнания «лакеев капитала»: «Мы и впредь будем выкидывать вон таких людей как бракованный товар, ненужный и вредный для революции. Пусть подымают их на щит те, которые питают особые симпатии к отбросам. (Смех). Жернова нашей революции работают хорошо. Они берут всё голодное и отдают Советам, а отбросы выкидывают вон».

    Художник  Ю. Анненков, рисовавший в 1921 году с  натуры портрет В.И. Ленина, позднее, уже в эмиграции, вспоминал, как вождь российского пролетариата в порыве откровенности рассказал, как он понимает место интеллигенции в предстоящей культурной революции: