Реформы А. Косыгина

глобусу", стоявшему в его  кабинете". Однако привычка скрывать свои мысли и

чувства, приобретенная за годы сталинской службы, осталась у Косыгина

навсегда". Уместно вспомнить, что  выдумка Хрущева о том, что  Сталин вел войну

"по глобусу", прозвучала не  на какой-то пирушке, а в  знаменитом закрытом

докладе о культе личности Сталина  на ХХ съезде КПСС. Означает ли это, что

Косыгин отвергал в принципе десталинизацию общества, затеянную Хрущевым.

Отчасти, это было действительно  так. В вопросах идеологии Косыгин  проявлял

сталинскую твердость. В декабре 1969 года, когда Политбюро обсуждало

публиковать или нет в "Правде" статью к 90-летию со дня рождения Сталина,

Косыгин высказался решительно за публикацию статьи. Статья была опубликована,

несмотря на то что некоторые  члены Политбюро, в частности  Подгорный, Пельше,

Кириленко, активно возражали против этой публикации, ставящей, по их мнению,

под сомнение решения ХХ съезда и  выставляющей таким образом руководителей

КПСС в роли непоследовательных, двусмысленных политиков, что особенно вредно

скажется на отношениях с "братскими" компартиями. Брежнев, как это не раз

бывало при возникновении острых разногласий в Политбюро, испытывал  колебания,

но после того, как Косыгин  и остальные члены и кандидаты  в члены Политбюро -

Суслов, Устинов, Шелест, Андропов, Мазуров, Гришин - высказались за

публикацию статьи, взял сторону  большинства.

Косыгин занимал крайне жесткую  позицию и в отношении писателя Александра

Солженицына, одного из главных символов десталинизации, чья повесть "Один

день Ивана Денисовича" при  Хрущеве была не только напечатана в "Новом мире",

но и ставилась в пример другим писателям секретарем ЦК по идеологии  начала

60-х Ильичевым. 7 января 1974 года на  заседании Политбюро, разбиравшем  вопрос

о Солженицыне, Косыгин предложил  следующее: "Нужно провести суд  над

Солженицыным и рассказать о  нем, а отбывать наказание его  можно сослать в

Верхоянск, туда никто не поедет из зарубежных корреспондентов". В конце

концов Андропову все же удалось  добиться согласия от Политбюро принять  его

предложение ограничиться высылкой Солженицына  из СССР, но это стоило ему

больших усилий, поскольку за арест  и ссылку писателя помимо Косыгина

высказывались Брежнев, Подгорный, Шелепин.

Не жаловал Косыгин и "отца" Пражской весны, лидера коммунистов  Чехословакии

Дубчека, которого он считал "подлецом # 1" в чехословацком руководстве.

Однако он не только, как и Брежнев, до конца противился вводу войск  в

Чехословакию, но и сумел дать близкий  к истине анализ "оппортунизма" Дубчека

и его сторонников. Показательна в  этом плане стычка Косыгина с Андроповым,

который выступал сторонником жестких  мер в отношении "прогнившего"

чехословацкого руководства. 19 июля 1968 года на заседании Политбюро

Председатель КГБ резко выступил против инициативы Брежнева и Косыгина о

проведении двухсторонних переговоров  руководства СССР и Чехословакии с тем,

чтобы попытаться воздействовать на чехословаков всеми возможными мерами

"политического воздействия". "Я считаю, - говорил Андропов, - что в

практическом плане эта встреча  мало что даст, и в связи с  этим вы зря,

Алексей Николаевич, наступаете на меня. Они сейчас борются за свою шкуру  и

борются с остервенением. Правые во главе с Дубчеком стоят твердо на своей

платформе. И готовимся не только мы, а готовятся и они очень  тщательно. Они

сейчас готовят рабочий класс, рабочую милицию. Все идет против нас". На этот

выпад Косыгин ответил так: "Я  хотел бы также ответить т. Андропову, я на вас

не наступаю, наоборот, наступаете вы. На мой взгляд, они борются  не за свою

собственную шкуру, они борются  за социал-демократическую программу. Вот их

суть борьбы. Они борются с  остервенением, но за ясные для них  цели, за то,

чтобы превратить на первых порах  Чехословакию в Югославию, а затем  во что-то

похожее на Австрию".

В конце 80-х - начале 90-х годов эти  предположения стали реальностью. Помимо

скрытого неприятия Косыгиным  идеологического развенчания Сталина  Хрущевым у

него были веские основания быть недовольным экономическими преобразованиями

Никиты Сергеевича. Косыгин не понимал  и не принимал бесчисленные

реорганизации органов управления народным хозяйством, происходившие  в период

"оттепели". Особенное недовольство  у него вызывало упразднение  Хрущевым

отраслевых министерств, вместо которых  возникли пресловутые совнархозы.

Правда, Косыгин не высказывал своего недовольства упразднением так открыто  и

явно, как, например, председатель Госплана Николай Байбаков, который на

вопрос Хрущева о том, как  он относится к совнархозам, откровенно заявил:

"Нельзя ликвидировать Министерства  топливно-энергетической, оборонной

промышленности, транспорта, сырьевые и машиностроительные... Если мы

ликвидируем министерства, то потеряем бразды правления экономикой". Подобные

откровения Байбакова закончились  для него тем, что его сняли  с российского

Госплана и отправили руководить совнархозом в Краснодарский  край.

    

Отношение к политике Хрущёва

 

Косыгин в отличие от Байбакова  избегал спорить с Хрущевым по принципиальным

вопросам реформирования системы  управления экономикой. Правда, в 1962 году он

выступил против его идеи создания Комитета партийного и государственного

контроля ЦК КПСС и Совета Министров  СССР, но на решение Хрущева о  создании

этого комитета протесты Косыгина не повлияли. Чаще всего не влияли на него и

протесты Косыгина по многим конкретным хозяйственным вопросам. Один из

сотрудников Секретариата Совмина  Анатолий Рябков вспоминал о конфликте

Косыгина с Хрущевым по вопросу  строительства целлюлозно-бумажного  комбината в

районе Астрахани. Эту идею внушил ему бывший министр бумажной промышленности

Орлов, уверявший, что строительство  комбината в дельте Волги чрезвычайно

выгодно: огромные заросли камыша, можно, мол, использовать в качестве сырья

для целлюлозы и картона. Хрущев потребовал от Косыгина выделить на

строительство этого комбината  около 300 с лишним миллионов рублей. Косыгин не

соглашался, поскольку план на очередной  год был уже сверстан и строительство

комбината потребовало бы взять  деньги, предназначенные для химии, металлургии

и машиностроения. Кроме того, он высказывал сомнение относительно годности

камыша в качестве сырья для  целлюлозы и картона. Однако Хрущев настоял на

своем: комбинат был построен, но толку  от него не было никакого - одни

убытки. "Камыш, - вспоминал Рябков, - как и полагал Алексей Николаевич, не

оправдал надежд: "местное сырье" оказалось негодным для производства

целлюлозы и картона. Кроме того, после массового сбора в первый год рост

камыша на выкопанных местах не возобновился. Этим был нанесен ущерб и

природному комплексу дельты: создались  неблагоприятные условия для

гнездования водоплавающих, нереста  рыбы. А лес в дальнейшем пришлось возить

из Архангельска, Костромы, Вологды..."

Недовольство Косыгина политикой  Хрущева участники заговора октября 1964 года

обратили в свою пользу. По свидетельству  Шелепина Косыгин был поставлен  в

известность о готовящемся смещении Никиты Сергеевича со всех его постов. На

заседании Президиума ЦК КПСС 13-14 октября, предшествующего известному

пленуму, на котором снимали Хрущева, Косыгин выступал вслед за Микояном,

который пытался заступаться за Хрущева, предлагая, в частности, сохранить  за

ним пост Председателя Совета Министров  СССР. Косыгин резко выступил против

этого предложения, заявив, в частности, о том, что "полумерами не удастся

решить. Стиль т. Хрущева не ленинский".

    

«Косыгинские  реформы»

 

После смещения Хрущева Косыгин  занял должность Председателя Совета министров,

на которой проработал 16 лет. В 1965 году он выступил с рядом инициатив,

получивших название "косыгинских  реформ". Эти реформы, с одной  стороны, были

призваны покончить с "хрущевскими" экспериментами с системой управления

народным хозяйством, с другой - дать новые импульсы развитию экономики.

Первая задача была выполнена успешно - взамен совнархозов снова вернули

министерства. Успешно начали проводиться  в жизнь и главные идеи "косыгинских

реформ" в области планирования народного хозяйства. Смысл этих реформ, по

мнению одного из референтов Косыгина Игоря Карпенко, заключался в том, чтобы

"сменить военно-штабную систему  с ее главным лозунгом "План  любой ценой".

Косыгин стремился вдохнуть новую  жизнь в плановую социалистическую экономику

комплексом взаимосвязанных между  собой мероприятий. В основу планирования

были заложены объемы только реализованной  продукции, количество плановых

показателей, спускаемых сверху и  регламентировавших до мелочи каждый шаг

предприятия, было снижено с 30 до 9 показателей, из отчислений от прибыли  на

предприятиях создавались фонды  развития производства и материального

поощрения, заводы и фабрики получили право самим реализовывать сверхплановую

продукцию, устанавливать штатное  расписание и сметы. В сельском хозяйстве

закупочные цены на продукцию повышались в 1,5-2 раза, вводилась льготная

оплата сверхпланового урожая, снижались  цены на запчасти и технику,

уменьшились ставки подоходного налога на крестьян. Кстати, именно Косыгин

подписал в августе 1974 года постановление  Совмина, по которому крестьяне

наконец-то стали полноправными  гражданами страны - на них распространили

паспортную систему.

Реформы дали благоприятные результаты в годы восьмой пятилетки (1965-1970

гг.). Не будем утруждать читателя цифровыми показателями, укажем лишь на то,

что именно в эти годы был налажен  массовый выпуск легковых автомобилей

"Жигули". По инициативе Косыгина  был заключен договор с итальянской  фирмой

"Фиат" на строительство автозавода  и организацию производства современных

автомобилей в Тольятти. Были достигнуты большие успехи в капитальном

строительстве, улучшилось положение  дел в сельском хозяйстве (в 1970 году

общий рост сельскохозяйственного  производства составил 9%).

Однако, уже в самом начале реформ Косыгин сталкивался с противодействием

некоторых членов Политбюро его  начинаниям. По воспоминаниям Байбакова, когда

на одном из заседаний Политбюро  обсуждалась концепция реформы, председатель

Президиума Верховного Совета СССР Подгорный "со свойственной ему

грубоватостью и недоверчивостью  произнес: "На кой черт нам реформа? Мы плохо

развиваемся, что ли?", - на что  Косыгин возразил: "Реформа необходима, темпы

развития экономики стали снижаться. Все валовые методы исчерпаны, поэтому

надо развязать инициативу, поднять  в коллективах интерес к результатам

труда". "Но Подгорный, - вспоминает далее Байбаков, - напыщенно и  напористо

отстаивал свое, споря не только с  Косыгиным, но и с недостаточно уверенным  в

необходимости реформы Брежневым, не говоря уже об остальных: "Если проводить

реформу, то нужно к ней тщательно  готовиться. Рано проводить", - настаивал

Подгорный".

Многие современники свидетельствуют  о том, что "косыгинские" реформы  были

свернуты во многом из-за того, что  Брежнев ревниво относился к  Косыгину и

постепенно лишал его все  больше и больше реальных рычагов  управления

экономикой. Бывший первый секретарь  Московского горкома КПСС Николай  Егорычев

вспоминал, что в 1966 году Брежнев  как-то сказал ему: "Ну скажи, зачем  это

Косыгин поехал по украинским заводам? Что ему там делать? Все о  своем

авторитете печется. Пусть бы лучше  в Москве сидел да делами занимался".

Однако есть свидетельства и  о том, что отношения Брежнева и Косыгина стали

портиться не в середине 60-х, а с 1975 года. Так, в частности, считает  бывший

заместитель Косыгина по Совмину Владимир Новиков. "В течение десяти лет, -

пишет он. - отношения между ними, смею утверждать, были хорошими. Я не раз

бывал на даче Брежнева вдвоем с Устиновым. Устинов был не очень

доброжелателен к Косыгину. Брежнев  же, наоборот, в то время при мне  ни разу

не отозвался о нем плохо. И хотя Брежнев очень хорошо относился  к Устинову,

но, когда тот в домашней обстановке начинал отпускать какие-либо колкости в

адрес Алексея Николаевича, Леонид Ильич не поддерживал беседу в  этом

направлении. Роковую роль, на мой  взгляд, в ухудшении отношений  между

Брежневым и Косыгиным сыграл Н.А. Тихонов. С 1974 г. Брежнев начал болеть,

уже через год недуг стал резко  прогрессировать. У него явно развилась

подозрительность, и Тихонов умело  направлял ее против Косыгина, стремился

вбить клин между ними. Это ему  удалось, и с 1975 г. их взаимоотношения  начали

ухудшаться. Тихонов без конца  докладывал Брежневу о тех или  иных, большей

частью надуманных ошибках Алексея  Николаевича. В оппозицию Косыгину он

стремился втянуть и остальных  его заместителей. Например, мне  он говорил: