Реыолюция 1905–1907гг. в России. «Гомельский погром»

          Последовавшие после подавления Декабрьского восстания в Москве репрессии привели к спаду стачечной борьбы: число стачечников уменьшилось в 40 раз, количество крестьянских выступлений в 5 раз (с 1590 в октябре-декабре 1905 до 286 в январе-апреле 1906). Под «усиленный надзор», а по сути, в тюрьмы, было брошено около 70 тыс. политзаключенных. Но в ход был пущен и «пряник»: 4 марта 1906 года правительство опубликовало «Временные правила о профессиональных обществах». Они запрещали стачечную деятельность, но разрешали создание профсоюзов, которых за год (к началу 1907) возникло около 600.  

           23 апреля 1906 были утверждены Основные законы, завершившие перестройку государственного строя. Они определяли прерогативы власти самодержца, правительства, законодательных палат и поданных, обещанные манифестом 17 октября.  

          27 апреля открылась избранная не прямым, но расширенным голосованием

I Государственная  дума. По результатам выборов в ней доминировали кадеты, большую роль играла Трудовая группа (трудовики) – депутаты от крестьян и интеллигенции народнического толка. Поток жалоб крестьян в адрес Думы открыл в ней дискуссию по аграрному вопросу. 57 % членов аграрной комиссии были кадетами. Они внесли в Думу законопроект о принудительном отчуждении «за справедливое вознаграждение» той части помещичьих земель, которые обрабатывались на основе отработок. Посягнувшая на дворянскую собственность Дума была распущена царем 8 июля 1906 за «уклонение в не принадлежащую ей область работы». Новым премьер, П.А.Столыпин, расценил эту административную меру как необходимую: вскоре после разгона Думы вышло правительственное сообщение, в котором говорилось о недопущении чьего-либо посягательства на помещичьи земли. Уехавшие в Выборг 200 депутатов Думы приняли там воззвание, призывавшее к неуплате налогов, но остались не услышанными ни крестьянами, ни властями. Разгон I-й Думы был воспринят революционными партиями как сигнал к выступлению. Большевики усилили подготовку к всенародному восстанию, которое, по их мнению, могло начаться в конце лета 1906.  

          14 июля в Гельсингфорсе состоялось совещание революционных партий (социал-демократическая фракция и трудовая группа Думы, ЦК РСДРП, ЦК партии эсеров, Всероссийский учительский союз и т.д.). На нем обсуждалась не столько возможность созыва Учредительного собрания, сколько перспективы общенародной вооруженной борьбы. В июле 1906 произошло около 40 восстаний в армии (в крепости Свеаборг – 3 тыс. моряков, в Кронштадте – 1,5 тыс. солдат). В августе-декабре 1906 бастовало около 200 тыс. фабрично-заводских рабочих, половина забастовок была начала по политическим мотивам.

          В начале 1907 в политических стачках все еще участвовало около 270 тыс. рабочих, случались вооруженные протесты крестьян против репрессий, но конец революции был очевиден. 

          20 февраля 1907 начала работу II Государственная дума. Социал-демократы получили в ней 43 % мест. Кадеты в Думе смягчили нападки на правительство, пересмотрели свою аграрную программу, убрали пункт о государственном земельном фонде и переложили половину выкупа за землю на крестьян. Увеличение числа октябристов, появление среди депутатов Думы членов националистического «Союза русского народа» говорило о резком политическом размежевании. Аграрный вопрос оставался основным обсуждаемым вопросом, но председатель Думы, кадет Ф.А.Головин, был ориентирован на то, чтобы «беречь Думу во что бы то ни стало», то есть не обострять отношений с правительством. Однако эта тактика успеха не принесла. Под предлогом обвинения депутатов социал-демократов как участников заговора по насильственному свержению правительства, эта Дума также была распущена царем 3 июня 1907 по представлению Столыпина. Третьеиюньский переворот завершил революцию 1905–1907.

Однако революция нанесла сильный удар по самодержавию, которому пришлось смириться с появлением элементов буржуазной демократии (двухпалатный парламент, многопартийность). Публичное признание гражданских свобод, хотя и без гарантий их соблюдения также было достижением революции. Часть трудящихся получила избирательные права.

            Благодаря революции стала меняться деревня: были отменены выкупные платежи, сократился помещичий произвол, понизилась арендная цена на землю; крестьяне получили право на передвижение по стране, выбор место жительства, поступления в вузы и на гражданскую службу, т.е. приблизились в правах к другим сословиям. Чиновники и полиция не вмешивались в работу крестьянских сходов. Однако в главном аграрный вопрос так и не был решен: крестьяне не получили земли. Рабочие могли теперь организовываться в профсоюзы, за участие в экономических стачках они не несли уголовной ответственности. Рабочий день в ряде производств мог быть сокращен до 9–10 часов. Миллионы стачечников своим упорством добились повышения зарплаты на 12–14%. Царизму пришлось умерить русификаторскую политику, национальные окраины получили представительство в Думе. Однако главная задача буржуазной революции – изменение государственного устройства – не была решена. В то же время сдвиг в сознании народа был очевиден. Народ получил первый опыт борьбы за свободу и демократию. [9. С 24-36с.] 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

2.1. Гомельский погром.

  Предпосылки Гомельского погрома - Кишиневский погром.

          Кишинёвский погром произвёл сотрясательное, неизгладимое впечатление на российское еврейство.

         Жаботинский: - Кишинёв - это «межа, разграничивающая две эпохи, две психологии». Российские евреи испытывали не просто чувство скорби, но в глубине «что-то такое, из-за чего почти забывалась самая скорбь, — это был позор». «Кишинёвская резня сыграла крупную роль в нашем общественном сознании, потому что мы тогда обратили внимание на еврейскую трусость». [4.С 42-43с.]

           При уже виденной нами слабости полиции и плохой поворотливости российских властей — вполне естественно, что евреям пришла в голову мысль: не надеяться на защиту от властей, а создавать свои вооружённые отряды и применять оружие самим. К тому призывала их и группа видных деятелей: и писателей — Дубнов, Ахад-Гаам, Ровницкий, Бен-Ами, Бялик: «Братья... перестаньте плакать и молить о пощаде. Не ждите помощи от своих врагов. Пусть вам поможет ваша собственная рука».

         Такие призывы «действовали на еврейскую молодёжь, как электрический ток». И в накалённой обстановке после кишинёвского погрома стали быстро создаваться еврейские «отряды самообороны» в разных местах черты оседлости. Средства на такие отряды «давало обычно еврейское общество», а контрабандный ввоз оружия из-за границы был для евреев вполне осуществим. Часто оружие получали и незрелые юнцы. Вооружённых группировок среди христианского населения правительство не обнаруживало. С бомбами террористов, боролось, как могло. Когда стали появляться боевые отряды,  также естественно, правительство усмотрело в том начало полного беззакония, начатки гражданской войны — и отряды такие запрещало, сколько у него было сил и досмотра. (И сегодня повсюду в мире осуждаются и запрещаются «незаконные военизированные формирования».)

           Такой боевой отряд создался в Гомеле под руководством местного комитета Бунда. Ещё 1 марта 1903 гомельский комитет Бунда провёл «празднование» «казни Александра II». При примерном равенстве в Гомеле христианского и еврейского населения и крайней решимости здешних еврейских социалистов, формирование вооружённых еврейских отрядов приняло особо энергичную форму. Созданная здесь еврейская самооборона проявила себя во время происшествий 29 августа и 1 сентября 1903 — гомельского погрома. [6. С 377-446с.]

           «Гомельский погром не застал организацию врасплох. К нему давно уже готовились, тотчас после кишинёвских событий приступили к организации самообороны».( 8. Н. А. Бухбиндер. Еврейское рабочее движение в Гомеле) Всего через несколько месяцев после Кишинёва евреи могли уже не презирать себя за покорность, как обвинял их поэт Бялик и другие. И, как вообще со всеми самовооружёнными группами, граница между защитой и нападением становилась неясной. Первое питалось кишинёвским погромом, второе революционностью организаторов. Активность еврейской молодёжи проявлялась и раньше. Например, в 1899 разгласился по России случай «Шкловского избиения»: в городе Шклове, где жило евреев к русским 9:1, произошло жестокое избиение безоружных — в увольненьи со службы — русских солдат евреями. Сенат, рассмотрев эпизод, признал его проявлением племенной и религиозной вражды евреев к христианам, по той же статье, что судили кишинёвских погромщиков. Эту активность не приходится отнести всю на счёт одного Бунда. «Во главе этого процесса (ускоренного создания самообороны) стоят сионисты и партии, примыкающие к сионистам, — сионисты-социалисты и “Поалей-Цион”». Так и в Гомеле в 1903 «большинство отрядов было организовано партией “Поалей-Цион”».

            Когда достигло Петербурга известие о погроме в Гомеле — Бюро Защиты евреев командировало туда двух адвокатов: тех же Зарудного и Н. Д. Соколова — для быстрейшего частного расследования. — Зарудный опять собрал «абсолютные доказательства», что погром организован Охранным отделением, — и опять же они остались не опубликованы и не использованы к выгоде публичности. (Вслед за ним, но 30 лет спустя, и Слиозберг, участвовавший в гомельском процессе, в своих трёхтомных воспоминаниях с непостижимой для юриста бездоказательностью, ошибаясь при этом и во времени события, и эти огорчительные промахи пожилого возраста так никем и не исправлены, — считает гомельский погром искусственно организованным полицией. Он также исключает любое нападающее действие со стороны самооборонных отрядов Бунда и Поалей-Цион. Пишет о них крайне неразборно и неясно, вроде: «молодёжь из самообороны быстро ликвидировала бесчинство и прогнала крестьян», «быстро стекались молодые люди евреи и во многих случаях им удавалось отогнать погромщиков», - как будто даже и без применения оружия. [8. С 178-190с.]

          Официальное расследование шло размеренно, последовательно — между тем Россия уже вдвинулась в Японскую войну. И гомельский процесс состоялся только в октябре 1904 — уже в раскалённой политической атмосфере. Перед судом предстали 44 христианина и 36 евреев, и вызвано около 1000 свидетелей. От Бюро Защиты туда были посланы адвокаты — Слиозберг, Куперник, Мандельштам, Кальманович, Ратнер, Кроль. С еврейской точки зрения несправедливым было то, что среди подсудимых вообще состоял кто-либо из евреев: этим всему русскому еврейству «было как бы дано предостережение не прибегать к самообороне». С точки: же зрения русской и правительственной «самооборона» в данном случае таковой и не являлась. Но адвокаты подсудимых евреев даже не занимались деталями, не указывали: на реальные уничтожения еврейского имущества, а только: вскрыть «политические мотивы» погрома, например акцентировать, что еврейская молодёжь в той свалке кричала «долой самодержавие!». Вскоре же сами адвокаты решили: покинуть своих подзащитных и всем вместе уйти с суда в знак ещё большей демонстрации — повторить кишинёвский прецедент.[10. С 78-79с.]

            Этот находчивый и революционный ход либеральной адвокатуры был вполне в духе декабря 1904 — взорвать само судоговорение. После их ухода «процесс стал быстро подвигаться к концу», уже по сути событий. Часть евреев была оправдана, другая часть получила наказание не строже 5 месяцев, «осуждённым христианам было назначено наказание такое же, как и евреям». В результате, осуждено было тех и других примерно поровну. [3. С 150-161с.]

Международные политические позиции.

         Вползая в японскую войну, недальновидно упорствуя в конфликте о правах на Корею, ни император Николай II, ни окружавшие его высшие сановники начисто не понимали, насколько уязвимо международное положение России со стороны Запада, и особенно со стороны «традиционно-дружественной» Америки. Они совсем не учитывали и быстрорастущую силу западных финансистов, уже значительно влиявших на политику великих: держав, при растущей их зависимости от кредита. В XIX веке такого явления ещё не было — и медлительное российское правительство не угналось уследить за ним.

          На Западе после кишинёвского погрома прочно укрепилось отвращение к России, представление как о засидевшемся чучеле, азиатской деспотической стране, где царит мрак, эксплуатация народа, безжалостное содержание революционеров в нечеловеческих страданиях: и лишениях, а теперь вот — и массовые «тысячные» убийства евреев, и направляемые  самим правительством (Правительство, в свою очередь, не угналось расселять эту извращённую версию вовремя, доказательно и энергично.) И на Западе стало вполне возможным, даже достойным, надеяться на скорейшую революцию в России: она была бы благом для всего мира, а в частности — для российских евреев.И на всё это тут же наложились — и бездарность, и беспомощность, и неготовность в ведении той дальней войны против, тогда казалось, слабой, маленькой страны, и это — при открытой раздражённой оппозиции российской общественности, страстно желающей своей стране поражения.

           Сочувствие Соединённых Штатов к Японии активно выражалось американской печатью. Американская пресса «приветствовала каждую японскую победу и не скрывала надежд, что Россия будет быстро и решительно побеждена». О том, что симпатии президента Теодора Рузвельта были на стороне Японии и он поддерживал её, дважды упоминает Витте. И сам Рузвельт: «как только эта война разразилась, я довёл самым вежливым и дискретным образом до сведения Германии и Франции, что в случае антияпонской комбинации» в союзе с Россией, «я тотчас встану на сторону Японии и не остановлюсь в дальнейшем ни перед чем, что окажется нужным в её интересах». Можно предположить, что такое отношение Рузвельта не могло остаться тайной для Японии.     [7. С 14-27с.]

             От японской войны, уже в начале 1904, российское правительство стало искать западной финансовой поддержки — и ради неё готово было обещать расширение прав евреям. По поручению Плеве видные лица снеслись об этом с бароном Гинцбургом — и был послан за границу Слиозберг для зондирования мнений среди крупнейших еврейских финансистов. Я. Шифф в принципе «отклонил всякий торг о количестве и качестве прав евреев». Он может «вступить в финансовые сношения только с правительством, которое стоит на почве признания равенства всех граждан в политических и гражданских правах... “Финансовые... отношения можно поддерживать только с цивилизованными странами”». И парижский барон А. Ротшильд также отказался: «Не расположен пойти на финансовую комбинацию даже при тех облегчениях, которые русским правительством могут быть даны евреям». [3. С 150-161с.]